|
|
СКАЗКА О ШЕМЯКИНОМ СУДЕ
И О ВОЕВОДСТВЕ И О ПРОЧЕМ; БЫЛА КОГДА-ТО БЫЛЬ, А НЫНЕ СКАЗКА БУДНИШНЯЯ[*][**]
Карлу
Христофоровичу Кнорре
Пробежал
заяц косой, проказник замысловатый, по свежей пороше, напрыгался, налагался,
крюк выкинул сажени в три, под кочкою улегся, снежком загребая, притаился,
казалось бы его уж и на свете нет - а мальчики-плутишки заутре по клюкву пошли
и смеются, на след глядя, проказам его; экий увертливой, подумаешь, ведь не
пойдет же прямым путем-дорогой, по людски, виляет стороной, через пень, через
тын, узоры хитрые лапками во снежку выводит, на корточки сядет, лягнет,
притопнет; петлю закинет - экий куцый проказник! Ну, а как бы ему еще да лисий
хвост? - И долго смеялись зайду, а заяц уж бог весть где! Слухом земля
полнится, а причудами свет; это не сказка, а присказка,. а сказка будет
впереди. Шемяка, судья и воевода напроказил, нашалил, к скрылся, как заяц наш,
да след покинул рыси своей лебединой лапчатой; а русский народ, как известно
всему свету, необразованный, непросвещенный, так и рад случаю придраться,
голову почесать, бороду потрясти, зубы поскалить, и подымает на смех бедного
Шемяку судью в поныне. Кто празднику рад, тот до свету пьян; у меня кума жила
на Волге, Соломонида, бывало как вспомянет, что у свекрови на крестинах
пономарь оскоромился, так и в слезы; а в Суздале, сват Демьян, и на тризне, да
хохочет! Уговор лучше денег, кто в куму Соломониду удался, ни сказки ни
присказки моей слушать не садись; сказка моя о похождениях слезных,
приключениях жалостных Стоухана Рогоуховича и Бабарыки Подстегайловны лежит у
меня под спудом; а присказка о косом и куцом зайце и сказка о суде Шемякином
написана, к быту приноровлена и поговорками с ярмонки Макарьевской разукрашена,
дли свата Демьяна с честными сотоварищи: всякому зерну себя борозда; на всех не
угодить; шапка с заломом, будь и бархатная, не на дворянскую голову шьется - а
по мне да по свату куцое платье, французская булка на свет не родись! Нам подай
зимою щи с пирогом; кашу; летом ботвинью, либо окрошку, тюрю, поставь кваску,
да ржаного хлеба ломоть, чтобы было, за что подержаться, да зубами помолоть - а
затем проспи свата Демьяна не прогневаться, небылицами коренными русскими
потешиться, позабавиться; у нас с ним. как у людей, выше лба уши не растут!
Шемяка
родился не воеводою, а мужиком. Не родись умен, не родись богат, а родись счастлив.
Край его был бедный, народу смыслящего мало, письменного не много, а Шемяка у
дьячка в святцы глядеть выучился, знал праздник, по приметам, отличать от
буден, ходил в тонком кафтане - а как на безрыбьи и рак рыба, а в городе Питере
и курица птица, так мир его и посадил в старосты. Шемяка мужик смирный: когда
спит, так без палки проходи смело; и честный, заговорит, так что твои
краснобаи, душа на ладони и сердце на языке; а что скажет, то и свято, где
рука, там и голова; лихоимства не знал, бывало Федосей, покойник, царство ему
небесное, вечная память, смышлен и хитер на выдумки, на догадки, тороватей
немца иного - ему пальца в рот не клади! Бывало и комар носу не подточит; да
любил покойник, нечего греха таить, чтобы ему просители глаза вставляли
серебряные; бывало стукнет по голове молотом, не отзовется-ль золотом? Да и сам
только тем прав бывал, что за него и праведные деньги молились. Шемяка наш
прост, хоть кол на голове теши, да добр и богобоязлив; так мужики и надеялись
нажить от него добра, да и оскоромились. Не то беда, что растет лебеда, а То
беды, как нет и лебеды!
Приходит
к старосте Шемяке баба просить на парня, что горшки побил. Парню, лежа на полатях,
соскучилось; поймал он клячу, а как он был не из самых ловких и проворных, так
не умел и сесть, покуда кума его не подсадила. Клячонка начала его бить,
понесла" а на беду тут у соседки на частоколе горшки сушатся - понесла, да
мимо горшков; он, как пошел их лбом щелкать, все пересчитал, сколько ни было!
Судья
Шемяка подумал, да и рассудил: чтобы кума заплатила протори, убытки и горшки соседки,
за то, что парня криво на клячу посадила. - Где суд, там и расправа; мы
проволочки не любим! Деньги на стол, кума, да и ступай домой!
Чтобы
тебе быть дровосеком, да топорища в глаза не видать, за такой суд, подумал сват
Демьян; убил бобра. Заставь дурака богу молиться, так он и лоб расшибет!
Теперь
подошла другая баба с просьбою. К ней в огород и во двор и в сени повадился
ходить соседский петух; а поваженный, что наряженный, отбою нет; и такой он
забияка, что бьет без пощады ее петуха и отгоняет от куриц, а соседка приберечь
и устеречь его не хочет. Тогда судья Шемяка приказал поймать ей своего петуха и
принести, и повелел писцу своему очинить ему нос гораздо потоньше и поострее,
на подобие писчего пера, дабы он мог удобнее побивать петуха соседнего. Но он
скоро, и не дождавшись победы своей, исчах и умер голодною смертью. Что ж делать;
на грех мастера нет; и на старуху бывает проруха, конь о четырех ногах, да
спотыкается, а у нашего петуха, покойника, только две и были!
Теперь
еще пришла баба просить за мужика. Как квочки раскудахтались, сказал Шемяка, -
визжать дело бабье! Ехали они вместе, баба с мужиком, на рынок; мужик стал про
себя рассуждать: продам я курицу, продам яйца, да куплю горшок молока; а я,
примолвила баба сдуру, я хлеба накрошу. Тогда мужик, не медля ни мало, ударил
ее в щеку, и вышиб у нее два зуба; а когда она спросила, зарыдав, за что. Так
он отвечал ей; "Не квась молока". - Мужик с бабой Пришли к Шемяке и
просили друг на друга; мужик, не запираясь ни в чем, принес два зуба, которые у
нее вышиб, в руках.
-
Квасить молоко чужое не годится, - сказал Шемяка просительнице, - на чужой
каравай рот не разевай, а пораньше вставай, да свой затевай! Но и ты не прав,
земляк: вина одна; с чужим добром не носись, на утварь ближнего не посягай.
Отдай бабе сей же час оба зуба, сполна, да и ступайте, господь с вами! тут и
без вас тесно, и на брюхе пресно: сегодня еще ни крохи, ни капли в глотку не
попадало, а хлопот полон рот - в голове, как толчея ходит; бьешься, бьешься как
слепой козел об ясли! Либо одуреешь с этим народом, прости господи, либо с ума
сойдешь, либо, за недосугом, когда-нибудь без покаяния умрешь!
За такие
и иные подобные хитрые увертки и проделки нашего судьи правдивого, старосты
Шемяки, посадили его на воеводство, и стали уже отныне честить-величать по
батюшке, Шемякою Антоновичем. Полюбится сатана лучше ясного сокола; вечером
Макар гряды копал, ныне Макар в воеводы попал! Коси малину, руби смородину! Жил
прежде, так стал поживать ныне; готовый стол, готовый дом, а Челобитчиков,
просителей, на крыльце широком, что локтем не протолкаешься! Шемяка возмечтал о
себе, и стал, как овсяная каша, сам себя хвалить и воспевать" Я-де старого
лесу кочерга, меня не проведешь, и на кривых оглоблях не объедешь; у меня чем
аукнешь, тем и отклинется; судить да рядить я и сам собаку съел; я и малого
греха, и малой неправды не потерплю ни в ком; от малой искры да Москва
загорелась; вела и резник Обухом бьет, убей муху! А у меня, кто виноват, так
виноват, хоть себе невидимка, хоть семи пядей во лбу будь!
А как бы
сват мой Демьян его подслушал, так и подумал бы про себя: Ври на обед, да оставляй
я на ужин! Ох-ты гой еси добрый молодец, судья правдивый, Шемяка Антонович, сын
отца своего родного-кровного Антона Поликарповича. Ни ухо ты ни рыло, ди с
рожи, ни с кожи, а судишь так, что ни. мыто. ни катано, ни брито, ни стрижено;
у тебя ум за разум заходит, знать, чересчур перевалил; а где тонко, там, того и
гляди, порвется! И сатана в славе, да не за добрые дела; а иная слава хуже
поношенья. Ты богослов. да не однослов; мягко стелешь, да жестко спать; скажешь
вдоль, а сделаешь поперек" запряжешь и прямо, да поедешь криво!
Все это
подумал бы он про себя, а сказать, не скажет ни слова. Кто Шемяку посадил в воеводы,
тот. и отвечает. Солдат солдата под бок толкает: земляк! куда ты идешь,
гляди-ка, тут головы не вынесешь без свища!" - "Про то знает тот, кто
посылает, - проворчал старый служивый, - не ты за, свою голову отвечаешь; а ты
знай иди, да с ноги не сбивайся!" Так и я; не наше дело, попово, не нашего
попа, чужого. Моя изба с краю, я ничего не знаю!
Пришел
мещанин к воеводе Шемяке Антоновичу просить на соседа. Сосед у него был убогий,
по имени Харитон, отставной целовальник. Он бы поехал и на топорище по дрова,
да чай не довезет и до угла - так он и пришел просить у зажиточного хозяина
кобылу. У меня, говорит, и дровни стоят наготове, и кнутишко припасен, и топор
за поясом, так за малым дело стало: лошаденки нет! не откажи, батюшка!
Так и
кума моя, Соломонида, что на Волге жила, не тем будь помянута, бывало о
масленой пошлет внучку к золовке: приказала-де бабушка кланяться, собирается
блины печь, так уж наставила водицы, натолкала и соли, припасла и сковородник,
а велела просить: сковороды нет ли, мучицы гречневой, молока да маслица!
Ссудил
сосед Харитона, отставного целовальника, кобылой, пришел тот к нему и за хомутом;
а как хомута лишнего у этого не случилось, так он ему л не дал. Тогда убогий
Харитон наш не призадумался: он привязал кобылу просто к дровням за хвост и поехал
по дрова; когда же, навалив воз большой, возвращался из лесу домой, так был под
хмельком; он ворота отпер, подворотню выставить позабыл, а сам кобылу стегнул
плетью. Она бросилась через подворотню и вырвала себе хвост весь, в дровни
остались за воротами. Хари-тоя приводит кобылу без хвоста, а хозяин, не приняв
ее, пошел на него просить.
Воевода
Шемяка повелел кобылу ту привести в освидетельствовать, действительно ли она
без хвоста! А когда сие оказалось справедливым, и присяжные ярыги и думный
грамотеи в очках хвоста искали, искали к не нашли"тогда воевода Шемяка.
суд, учинил, я расправу к решение такое: Как оный убогий мужик, Харитон,
отставной целовальник, взял кобылу с. хвостом, то и повинен возвратить таковую
ж; почему и взять ему оную к себе, и держать, доколе у нее не вырастет хвост.
- Ну,
вот и с плеч долой, - сказал Шемяка про себя; - сделаешь дело и душе-то легче!
Премудрость быть воеводой! Ведь не боги же и горшки обжигают!
"Удалось
смелому присесть нагишом, да ежа раздавить, - подумал сват Демьян, - первый
блин да комом! Хоть за то спасибо, что не призадумается; отзвонил, да и с
колокольни! Чуть ли наш воевода не с Литвы; а туда, говорят, на всю шляхту один
комар мозгу принес, да и тот, никак, девки порасхватали, а на нашего брата не
досталось, что шилом патоки захватить! Нашему воеводе хоть зубы дергай, человек
другому услужил, а сам виноват остался; бьют и Фому за Еремину вину! Ни думано,
ни гадано, накликал на свою шею беду - не стучи, громом убьет. Кабы знал да
ведал, где упасть, там бы соломы подостлал - не давать бы кобылы, не ходить бы
просить. Мое дело сторона; а я бы воеводе Шемяке сказал сказку, как
слон-воевода разрешил волкам взять с овец по шкуре с сестры, а больше не велел
их трогать ни волоском! Такой колокол по мне хоть разбей об угол! Поглядим, что
дальше .будет".
Приходит
еще проситель, по делу уголовному. Сын вез отца, больного и слепого, на салазках,
в баню, и спустился с ним, подле мосту, на лед. Тогда тот же Харитон, отставной
целовальник, у которого и было ремесле, да хмелем поросло, шел пьяный через
моет, упал с мосту, и убил до смерти больного старца, которого сын вез на
салазках в баню. Харитон, подпав суду но делу уголовному, немного струсил; а
когда ею позвал Шемяка судья, то он, став позади просителя, показывал судье
тяжелую, туго набитую кожаную кису, будто бы сулит ему великое множество, денег.
Шемяка Антонович, судья и воевода, приказал и суд учинить изволил такой: чтобы
Харитону целовальнину стать под мостом" а вышереченному сыну убиенного
прыгать на него с моста, и убить его до смерти. Долг платежом красен. Покойнику
же отдать последнюю честь, и пристроите его к месту, то есть отвести ему земли
косую сажень, выкопать землянку, снять с него мерку, да сшить на него
деревянный тулуп, и дать знак отличия, крест во весь рост. - Сват мой Демьян,
услышав все это, замолчал, как воды в рот набрал, и рукой махнул. Теперь,
говорит, дело в шапке, и концы в воду; хоть святых вон понеси! Да поры, до
времени, был Шемяка и прост, да лихоимства не знал; а в знать и силу попал, так
и пустился во всякие художества: по бороде да по словам Авраам, а по делам -
Хам; из речей своих, как закройщик модный, шьет, кроит, да выгадывает, по
заказу, по деньгам, по людям, по лицу - что дальше, то лучше; счастливый путь!
Наконец
приходит еще челобитчик. Тот же пьяный дурак Харитон выпросился к мужику в избу
погреться. Мужик его пустил, накормил и на полати спать положил. Харитон
оборвался с полатей, упал в люльку и убил ребенка до смерти. Отец привел
Харитона к судье, и, будучи крайне огорчен потерею дитяти своего, просил
учинить суд и правду. Береза не угроза, где стоит, там и шумит! Харитон
целовальник знал уже дорогу к правосудию: сухая ложка рот дерет, а за свой грош
везде хорош. Он опять показал Шемяке, из-за челобитчика, туго набитую кожаную
мошну, и дело пошло на лад.
Ах ты
окаянный Шемяка Антонович! Судья и воевода и блюститель правды русской, типун
тебе на язык! Лукавый сам не соберется рассудить беспристрастнее и замысловатее
твоего; а кто хочет знать да ведать последний приговор судьи Шемяки, конец и
делу венец, тот купи, за три гривны, повествование о суде Шемякином, с изящными
изображениями, не то суздальского, не то владимирского художника, начинающееся
словами: "В некоторых Палестинах два мужа живаше - и читай - у меня и язык
не поверится пересказывать; а я" по просьбе свата, замечу только мимоходом,
что изображение суда Шемякина, церемониала шествия мышей, погребающих кота, и
сим подобные, неосновательно называются обыкновенно лубочными: это, говорит
Демьян, показывает невежество, и унизительно для суздальцев; изображения сии
искусно вырезываются на ольховых досках, а не на мягком и волокнистом лубке. Но
сват меня заговорил, и я отбрел от кола; начал, так надобно кончить. Кто в кони
пошел, тот и воду вози; не почитав сказки, не кидай указки!
Итак, по
благополучном решении и окончании трех уголовных дел сих, Шемяка послал поверенного
своего требовать от Харитона платы, которую он ему вовремя суда сулил и
показывал в кисе кожаной. А Харитон целовальник отвечал: это не киса у меня, а
праща; лежали в ней не рубли, а камни; а если бы судья Шемяка меня осудил, так
я бы ему лоб раскроил! Тогда Шемяка Антонович, судья и воевода, перекрестясь,
сказал: слава Богу, что я не его осудил: дурак стреляет. Бог пули носит; он бы
камень бросил и, чего доброго, зашиб бы меня! Потом, рассудив, что ему пора
отдохнуть и успокоиться после тяжких трудов и хлопот, на службе понесенных,
расстроивших здоровье его, так что у него и подлинно уже ногти распухли, на
зубах мозоли сели, и волоса моль съела, поехал, для поправления здоровья
своего, на службе утраченного, за море, на теплые воды. А Харитон, целовальник
отставной, как пошел к челобитчикам требовать по судейскому приговору
исполнения, так и взял, на мировую, отвяжись-де только, с одного козу дойную, с
другого муки четверти две, а с третьего, никак, тулуп овчинный, да корову -
всякого жита по лопате, да и домой; а с миру по нитке, голому рубаха, со всех
по крохи, голодному пироги! Всяк своим умом живет, говорит Харитон; старайся
всяк про себя, а господь про всех; хлеб за брюхом не ходит; не ударишь в дудку,
не налетит и перепел; зимой без шубы не стыдно, а холодно, а в шубе без хлеба и
тепло, да голодно!
Вот вам
и всем сестрам по серьгам, и всякому старцу по ставцу! Шемяка родил, жену удивил;
хоть рыло в крови да наша взяла; господь милостив, царь не всевидящ - бумага
терпит, перо пишет, а напишешь пером, не вырубишь топором! Нашего воеводу
голыми руками не достанешь; ему бы только рыло свиное, так у него бы и сморчок
под землей не схоронился!
Чтож
сказать нам про Шемяку Антоновича, как его чествовать, чем его потчевать? Послушаем
еще раз, на прощанье, свата Демьяна, да и пойдем. Он говорит:
Удалося
нашему теляти да волка поймати! Простота хуже воровства, в дураке и царь не волен;
по мне уж лучше пей, да дело разумей: а кто начнет за здравие, а сведет на
упокой, кто и плут и глуп, тот - на ведьму юбка, на сатану - тулуп!
Кланяйся,
сват Демьян, куме Соломониде, расскажи ей быль нашу о суде Шемякином, так она
тебе, горе мыкаючи, в волю наплачется; скажет: Ныне на свете, батюшка, все так;
беда на беде, бедой погоняет, беду родит, бедою сгубит, бедой поминает! За
грехи тяжкие, господь нас карает; ныне малый хлеб ест, и крестного знамения
сотворити не знает - а большой, правою крестится, а левую в чужие карманы запускает!
А мы с тобою, сват, соловья баснями не кормят, где сошлись, там и пир;
новорожденным на радость, усопшим на мир поедим, попьем, да и домой пойдем!
|
