XI. ПАРФОРСНОЕ КИНО[16] И
БЕЗДНА
С
площадки толстяк скакнул в кабину, забросился сетками и ухнул вниз, а по
огромной, изгрызенной лестнице побежали в таком порядке: первым – черный
цилиндр толстяка, за ним – белый исходящий петух, за петухом – канделябр,
пролетевший в вершке над острой белой головкой, затем Коротков,
шестнадцатилетний с револьвером в руке и еще какие-то люди, топочущие подкованными
сапогами. Лестница застонала бронзовым звоном, и тревожно захлопали двери на
площадках.
Кто-то
свесился с верхнего этажа вниз и крикнул в рупор:
– Какая
секция переезжает? Несгораемую кассу забыли!
Женский
голос внизу ответил:
– Бандиты!!
В
огромные двери на улицу Коротков, обогнав цилиндр и канделябр, выскочил первым
и, заглотав огромную порцию раскаленного воздуха, полетел на улицу. Белый
петушок провалился сквозь землю, оставив серный запах, черная крылатка
соткалась из воздуха[17]
и поплелась рядом с Коротковым с криком тонким и протяжным:
– Артельщиков
бьют, товарищи!
По пути
Короткова прохожие сворачивали в стороны и вползали в подворотни, вспыхивали и
гасли короткие свистки. Кто-то бешено порскал, улюлюкал, и загорались
тревожные, сиплые крики: «Держи!» С дробным грохотом опускались железные шторы,
и какой-то хромой, сидя на трамвайной линии, визжал:
– Началось!
Выстрелы
летели теперь за Коротковым частые, веселые, как елочные хлопушки, и пули
жикали то сбоку, то сверху. Рычащий, как кузнечный мех, Коротков стремился к
гиганту – одиннадцатиэтажному зданию, выходящему боком на улицу и фасадом в
тесный переулок. На самом углу стеклянная вывеска с надписью «Restoran i pivo»
треснула звездой, и пожилой извозчик пересел с козел на мостовую с томным
выражением лица и словами:
– Здорово!
Что же вы, братцы, в кого попало, стало быть?..
Выбежавший
из переулка человек сделал попытку ухватить Короткова за полу пиджака, и пола
осталась у него в руках. Коротков завернул за угол, пролетел несколько саженей
и вбежал в зеркальное пространство вестибюля. Мальчик в галунах и золоченых
пуговках отскочил от лифта и заплакал.
– Садись,
дядя. Садись! – проревел он. – Только не бей сироту!
Коротков
вонзился в коробку лифта, сел на зеленый диван напротив другого Короткова и
задышал, как рыба на песке. Мальчишка, всхлипывая, влез за ним, закрыл дверь,
ухватился за веревку, и лифт поехал вверх. И тотчас внизу, в вестибюле,
загремели выстрелы и завертелись стеклянные двери.
Лифт
мягко и тошно шел вверх, мальчишка, успокоившись, утирал нос одной рукой, а другой
перебирал веревку.
– Деньги
покрал, дяденька? – с любопытством спросил он, всматриваясь в
растерзанного Короткова.
– Кальсонера...
атакуем... – задыхаясь, отвечал Коротков, – да он в наступление
перешел...
– Тебе,
дяденька, лучше всего на самый верх, где бильярдные, – посоветовал
мальчишка, – там на крыше отсидишься, если с маузером.
– Давай
наверх... – согласился Коротков.
Через
минуту лифт плавно остановился, мальчишка распахнул двери и, шмыгнув носом,
сказал:
– Вылазь,
дяденька, сыпь на крышу.
Коротков
выпрыгнул, осмотрелся и прислушался. Снизу донесся нарастающий, поднимающийся
гул, сбоку – стук костяных шаров через стеклянную перегородку, за которой
мелькали встревоженные лица. Мальчишка шмыгнул в лифт, заперся и провалился
вниз.
Орлиным
взором окинув позицию, Коротков поколебался мгновение и с боевым кличем
«вперед!» вбежал в бильярдную. Замелькали зеленые площади с лоснящимися белыми
шарами и бледные лица. Снизу совсем близко бухнул в оглушительном эхо выстрел,
и со звоном где-то посыпались стекла. Словно по сигналу, игроки побросали кии и
гуськом, топоча, кинулись в боковые двери. Коротков, мотнувшись, запер за ними
дверь на крюк, с треском запер входную стеклянную дверь, ведущую с
лестницы в бильярдную, и вмиг вооружился шарами. Прошло несколько секунд, и
возле лифта выросла первая голова за стеклом. Шар вылетел из рук Короткова, со
свистом прошел через стекло, и голова мгновенно исчезла. На ее месте сверкнул
бледный огонь и выросла вторая голова, за ней – третья. Шары полетели один за
другим, и стекла полопались в перегородке. Перекатывающийся стук покрыл
лестницу, и в ответ ему, как оглушительная зингеровская швейка, завыл и затряс
все здание пулемет. Стекла и рамы вырезало в верхней части, как ножом, и тучей
пудры понеслась штукатурка по всей бильярдной.
Коротков
понял, что позицию удержать нельзя. Разбежавшись, закрыв голову руками, он
ударил ногами в третью стеклянную стену, за которой начиналась плоская
асфальтированная кровля громады. Стена треснула и высыпалась. Коротков под
бушующим огнем успел выкинуть на крышу пять пирамид, и они разбежались по
асфальту, как отрубленные головы. Вслед за ними выскочил Коротков, и очень
вовремя, потому что пулемет взял ниже и вырезал всю нижнюю часть рамы.
– Сдавайся! –
смутно донеслось до него.
Перед
Коротковым сразу открылось худосочное солнце над самой головой, бледненькое
небо, ветерок и промерзший асфальт. Снизу и снаружи город дал знать тревожным,
смягченным гулом. Попрыгав на асфальте и оглянувшись, подхватив три шара,
Коротков подскочил к парапету, влез на него и глянул вниз. Сердце его замерло.
Открылись перед ним кровли домов, казавшихся приплюснутыми и маленькими,
площадь, по которой ползали трамваи, и жучки-народ, и тотчас Коротков разглядел
серенькие фигурки, проплясавшие к подъезду по щели переулка, а за ними тяжелую
игрушку, усеянную золотыми сияющими головками.
– Окружили! –
ахнул Коротков. – Пожарные.
Перегнувшись
через парапет, он прицелился и пустил один за другим три шара. Они взвились,
затем, описав дугу, ухнули вниз. Коротков подхватил еще одну тройку, опять влез
и, размахнувшись, выпустил и их. Шары сверкнули, как серебряные, потом,
снизившись, превратились в черные, потом опять засверкали и исчезли. Короткову
показалось, что жучки забегали встревоженно на залитой солнцем площади.
Коротков наклонился, чтобы подхватить еще порцию снарядов, но не успел. С
несмолкающим хрустом и треском стекол в проломе бильярдной показались люди. Они
сыпались как горох, выскакивая на крышу. Вылетели серые фуражки, серые шинели,
а через верхнее стекло, не касаясь земли, вылетел люстриновый старичок. Затем
стена совсем распалась, и грозно выкатился на роликах страшный бритый Кальсонер
со старинным мушкетоном в руках.
– Сдавайся! –
завыло спереди, сзади и сверху, и все покрыл невыносимый, оглушающий
кастрюльный бас.
– Кончено, –
слабо прокричал Коротков, – кончено. Бой проигран. Та-та-та! – запел
он губами трубный отбой.
Отвага
смерти хлынула ему в душу. Цепляясь и балансируя, Коротков взобрался на столб
парапета, покачнулся на нем, вытянулся во весь рост и крикнул:
– Лучше
смерть, чем позор!
Преследователи
были в двух шагах. Уже Коротков видел протянутые руки, уже выскочило пламя изо
рта Кальсонера. Солнечная бездна поманила Короткова так, что у него захватило
дух. С пронзительным победным кликом он подпрыгнул и взлетел вверх. Вмиг
перерезало ему дыхание. Неясно, очень неясно он видел, как серое с черными
дырами, как от взрыва, взлетело мимо него вверх. Затем очень ясно увидел, что
серое упало вниз, а сам он поднялся вверх к узкой щели переулка, которая
оказалась над ним. Затем кровяное солнце со звоном лопнуло у него в голове, и
больше он ровно ничего не видал.
|
