ВОЗВРАЩАЮСЬ В ПАРИЖ И
СТАВЛЮ БОЛЬШУЮ ТОЧКУ
А веранде стояли чемоданы: свиной кожи, крокодиловой кожи и
один маленький… брр!.. кажется собачьей. В палисаднике желтые листья плясали
фокс-трот.
Я побежал к океану: прощай!.. «Бумс!» Фи, какой невежливый.
С ним прощаются, а он водой в морду…
От полотняных купальных будок одни ребра остались. Небо —
цвета грязной собаки. Астры висят головами вниз: скучают. Прощайте, до
свидания! Хоть вы и без запаха, но я вас никогда, никогда не забуду…
Простился с лесом. Он, верно, ничего не понял: зашумел,
залопотал… Что ему маленький, живой Микки?
Простился с лавочницей. Она тоже скучная. Сезон кончился, а
тухлые кильки так и не распроданы.
Чемоданы всю дорогу толкались и мешали мне думать. Зина
серьезная, как наказанный попугай. Выросла, загорела. В голове уроки, подруги и
переводные картинки — на меня ни разу не взглянула…
И не надо! Что это за любовь такая по сезонам? Подружусь вот
в Париже с каким-нибудь порядочным фоксом — и «никаких испанцев» (очень я люблю
глупые человеческие слова повторять!)…
***
Приехали. Риехали. Иехали. Ехали. Хали. Дли. Ли. И… Это я
так нарочно пишу, а то лапа совсем затекла.
Консьержкина собачонка посмотрела на меня с порога и
отвернулась. Герцогиня какая! Ладно… Я тоже умею важничать. Вот повезут меня на
собачью выставку, получу первую золотую медаль, а ты лопайся от зависти в
консьержкиной берлоге.
Совсем отвык от мебели. Тут буфет, там полубуфет, кровати —
шире парохода, хоть бы лестнички к ним приставили… Гадость какая! А они еще
хотят внизу у мебельщика старую шифоньерку купить! Красного дерева. Пусть хоть
лилового — грош ей цена.
Ах, как тесно в квартире! Горизонт перед носом, лес в трех
вазонах, перескочить можно. И попрыгать не с кем. Зина в школе, тропики
какие-то изучает. Кухарка сердитая и все губы мажет. Вот возьму и съем твою
помаду, будешь с белыми губами ходить!
На балконе коричневые листики корчатся и шуршат. Воробей
один к нам повадился прилетать. Я ему булочку накрошил, а он вокруг моего носа
прыгает и клюет. Вчера от скуки мы с ним поболтали.
— Ты где живешь, птичка?
— А везде.
— Ну, как везде?.. Мама и папа у тебя есть?
— Мама в другом районе, а папа в Сен-Клу Улетел…
— Что же ты одна делаешь?
— Прыгаю. Над сквериком полетаю, на веточке посижу. Вот
ты у меня завелся, крошками кормишь. Хорошо!
— Не холодно тебе? Ведь осень…
— Чудак, да я ж вся на пуху. Чивик! Воробьи на углу
дерутся… Эй-эй, подождите! Я тоже подраться хочу…
Фурх — и улетел. Боже мой, Боже мой, почему у меня нет
крыльев?..
***
Дрожу, дрожу, а толку мало. Центральное отопление вчера
зашипело, я только спинку погрел, а оно остановилось. Проба была. Через две
недели только его заведут на всю зиму. А я что ж, две недели дрожать должен?!
Спать хочется ужасно. Днем сплю, вечером сплю, ночью… тоже
сплю.
Зина говорит, что у меня сонная болезнь. Мама говорит, что у
меня собачья старость. Музыкальная учительница говорит, что у меня чума… Гав!
На одну собаку столько болезней?!
А у меня просто тоска. Очень мне нужна ваша осень и зима в
квартире с шифоньерками!
И тетрадка моя кончается. И писать больше не о чем… У-у! Был
бы я медведь, пошел бы в лес, лег в берлогу, вымазал лапу медом и сосал бы ее
до самой весны…
Сегодня на балкон попал кусочек солнца: я на него улегся, а
оно из-под меня ушло… Ах, Боже мой!
Пока не забыл, надо записать вчерашний сон: будто все мы, я
и остальное семейство, едем на юг, в Канн. Бог с ним, с зимним Парижем! И будто
Зина с мамой ушли в закусочный вагон завтракать… Папа заснул (он всегда в
поезде спит), и так горько мне стало!.. Почему меня не взяли с собой? А из
саквояжа будто кто-то противным кошачьим голосом мяукнул:
«Потому что собак в вагон-ресторан не пускают. Кошек всюду
пускают, а собак, ах, оставьте!»
И я рассвирепел, в саквояж зубами вцепился и… проснулся.
***
Перелистывал свои странички. А вдруг бы их кто-нибудь
напечатал?! С моим портретом и ав-то-гра-фом?!..
Попала бы моя книжка в лапки какой-нибудь девочке в зеленом
платьице… Села бы она у камина с моим сочинением, читала бы, перелистывала бы и
улыбалась. И в каждом доме, где только есть маленькие ножки с бантиками и без
бантиков, знали бы мое имя: Микки!
Зина спит, часы тикают. Консьержка храпит — о! — я и
через пол слышу…
До свидания, тетрадка, до свидания, лето, до свидания, дети —
мальчики и девочки, папы и мамы дедушки и бабушки… Хотел заплакать, а вместо
того чихнул.
Ставлю большую, большую точку. Гав! Опять меня блоха
укусила!.. В такую трогательную минуту…
Кровопийца собачья!..
Всеобщий детский друг,
скромный и сонный фокс Микки
|