Глава третья ПРОЩАНИЕ
На следующей неделе Седрик убедился, что перемена в его
положении имеет немало преимуществ. Конечно, трудно было привыкнуть к мысли о
том, что он может легко исполнить все, что ни пожелает; по правде говоря,
полностью он это так и не осознал. Как бы то ни было, после нескольких бесед с
мистером Хэвишемом он понял, что может делать все, что хочет, и, не раздумывая,
рьяно взялся за дело, чем весьма развлек старого адвоката. В последнюю неделю
перед отплытием в Англию Седрик совершил немало любопытных поступков.
Впоследствии адвокат не раз вспоминал то утро, когда они подошли
к лотку торговки яблоками и потрясли ее сообщением, что теперь у нее будет
навес, печурка и шаль, а также некая сумма денег; все это показалось совершенно
удивительным этой женщине древнего происхождения.
— Дело в том, что я еду в Англию и буду там лордом, —
объяснил ей спокойно Седрик. — А мне не хотелось бы беспокоиться о ваших
костях каждый раз, когда будет идти дождь. У меня-то кости никогда не болят,
так что я, конечно, не знаю, как это неприятно, но я за вас всегда переживал и
надеюсь, что теперь вам будет лучше.
А пока они шли по улице, попрощавшись с торговкой яблоками,
которая чуть не задохнулась от волнения и никак не могла поверить в свое
счастье, Седрик сообщил мистеру Хэвишему:
— Она очень добрая, эта торговка яблоками. Однажды,
когда я упал и разбил себе коленку, она мне дала яблоко — просто так, без
денег. Я часто об этом вспоминаю. Всегда ведь вспоминаешь тех, кто был добр к
тебе.
Этому мальчику с открытой душой и в голову не приходило, что
есть люди, которые не помнят добра.
Свидание с Диком было очень волнующим. У Дика как раз
произошла серьезная размолвка с Джейком, и он находился в подавленном на
строении. Когда Седрик объявил ему, что они пришли, чтобы подарить ему некую
сумму, он чуть не онемел от удивления, — такой огромной показалась ему эта
сумма, которая тотчас разрешила бы все его трудности. Лорд Фаунтлерой объявил
Дику об этом просто и прямо, что произвело большое впечатление на мистера
Хэвишема, который присутствовал при разговоре. Когда Седрик сообщил Дику, что
стал лордом и по прошествии времени ему, возможно, придется стать графом, Дик
вытаращил глаза от удивления и судорожно тряхнул головой, так что кепка слетела
у него с головы на землю. Подобрав кепку, Дик произнес какую-то странную фразу.
Мистеру Хэвишему она показалась совершенно невероятной, но Седрику приходилось
слышать ее и раньше.
— Хватит врать-то! — бросил Дик.
Маленький лорд несколько смутился, однако не отступил.
— Всем сначала кажется, что этого не может быть, —
возразил он. — Мистер Хоббс решил, что мне солнце голову напекло. Я не
думал, что меня все это обрадует, но теперь уже я немного привык и не возражаю.
Теперешний граф — он мне приходится дедушкой — хочет, чтобы я делал все, что ни
пожелаю. Дедушка очень добрый, и он настоящий граф; мистер Хэвишем передал мне
от него кучу денег. Я принес вам деньги, чтобы вы выкупили дело у Джейка.
Впоследствии Дик так и поступил и стал полновластным
хозяином дела, обзаведясь к тому же новыми щетками, замечательной вывеской и
комбинезоном. Поверить в свою удачу ему оказалось не легче, чем торговке
древнего происхождения; ему все казалось, что все это ему снится; он глядел на
своего юного благодетеля и думал, что вот-вот проснется. Казалось, он никак не
мог понять, что же с ним происходит, пока, наконец, Седрик не протянул ему
руку.
— Прощайте, — сказал Седрик, и как ни старался он
говорить с твердостью, голос его дрогнул и он заморгал. — Надеюсь, дела у
вас пойдут хорошо. Мне жаль, что я от вас уезжаю, но, может, я вернусь, когда
стану графом. Надеюсь, вы мне напишете — ведь мы всегда дружили. Если будете
писать, то вот мой адрес. — И он подал ему листок бумаги. — Только
теперь меня зовут не Седрик Эррол, а лорд Фаунтлерой. И… и… прощайте, Дик.
Дик тоже заморгал, ресницы у него увлажнились. Он был
человек необразованный, вряд ли ему удалось бы, даже если бы он попытался,
выразить свои чувства; может, поэтому он и не стал пытаться, а лишь моргал
глазами и судорожно глотал, чувствуя, что к горлу у него подступает комок.
— Жаль, что ты уезжаешь, — проговорил он хрипло. И
снова заморгал. Потом глянул на мистера Хэвишема и прикоснулся рукой к кепке.
— Спасибо, сэр, что привели его, и за все, что вы
сделали. Он… он парнишка особенный, и я его всегда высоко держал. Уж до того он
необычный парнишка… до того особенный…
Они ушли, а он все стоял и смотрел им растерянно вслед, не
спуская глаз с маленькой фигурки, отважно шагающей рядом с высоким сухим
адвокатом; горло ему сдавило, в глазах стояли слезы.
В оставшиеся до отплытия дни маленький лорд постарался
провести как можно больше времени в лавке у мистера Хоббса. Мистер Хоббс был
мрачен; его одолевала тоска. Когда Седрик торжественно вручил ему на прощанье
золотые часы с цепочкой, мистер Хоббс не смог даже как следует поблагодарить
его за подарок. Он положил футляр с часами к себе на колени и несколько раз
громко высморкался.
— Там надпись, — сказал Седрик, — на крышке
внутри. Я сам ее продиктовал. «Мистеру Хоббсу от самого старого его друга,
лорда Фаунтлероя. Узнать решив, который час, меня вы вспомните тотчас». Я хочу,
чтобы вы меня вспоминали.
Мистер Хоббс снова трубно высморкался.
— Я-то тебя не забуду, — произнес он с той же
хрипотцой в голосе, что и Дик, — только и ты уж меня не забывай, когда
будешь там жить с английскими аристократами.
— Я вас не забуду, где бы я ни был, — отвечал маленький
лорд. — Самые счастливые часы я провел с вами; вернее, немало моих самых
счастливых часов я провел с вами. Надеюсь, вы когда-нибудь приедете ко мне
погостить. Дедушке это будет очень приятно, не сомневаюсь. Может быть, он вам
пришлет письмо с приглашением, когда я расскажу ему о вас. Ведь… ведь это
ничего, что он граф, правда? Я хочу сказать: если он вас пригласит, вы не
откажетесь приехать только из-за того, что он граф?
— Я приеду с тобой повидаться, — великодушно
обещал мистер Хоббс.
Итак, было решено, что если мистер Хоббс получит
настоятельное приглашение от графа приехать и провести несколько месяцев в
замке Доринкорт, он на время забудет о своих республиканских убеждениях и
сложит чемодан.
Наконец все приготовления были закончены; настал день, когда
сундуки отвезли на пароход; и в определенный час к дверям дома подкатила
коляска. Странное ощущение одиночества охватило мальчика. Миссис Эррол
заперлась в своей комнате; когда она спустилась вниз, ее большие глаза были
мокрыми от слез, а губы дрожали. Седрик подошел к ней — она нагнулась и обняла
его, и они поцеловали друг друга. Он знал, что им обоим грустно отчего-то, хоть
и не понимал отчего; впрочем, он высказал одно предположение.
— Мы любили наш домик, правда, Дорогая? — спросил
он. — Мы всегда будем любить его, да?
— Конечно, — сказала она тихо, — конечно,
будем, милый. А потом они сели в коляску, и Седрик прижался к матери; она
смотрела, обернувшись, назад, в окно, а он смотрел на нее и тихо гладил ее
руку.
А потом, казалось, и минуты не прошло, как они очутились на
пароходе. Вокруг царила страшная суматоха: к причалу подъезжали экипажи, и из
них выходили пассажиры; пассажиры волновались из-за багажа, который еще не
прибыл и мог вовсе опоздать; носильщики швыряли огромные сундуки и чемоданы на
палубу и волокли их куда-то; матросы сновали взад-вперед и развертывали канаты;
офицеры отдавали распоряжения; по трапу на пароход всходили дамы и господа и
дети с нянюшками — одни шутили и смеялись, другие были печальны и молчаливы,
кто-то плакал и смахивал слезы платком. Седрику все, куда ни посмотри, было
интересно; он глядел на груды канатов и убранные паруса, на высокие-высокие
мачты, которые, казалось, касались раскаленного синего неба; он уже начал
строить планы, как поговорить с матросами и разузнать о пиратах.
Незадолго перед отплытием, когда он стоял на верхней палубе
и, облокотясь о поручень, с удовольствием наблюдал за последними
приготовлениями и шумной суетой матросов и грузчиков, внимание его вдруг
привлекло какое-то движение в группе людей, стоявших неподалеку. Кто-то
торопливо пробивался сквозь толпу. Какой-то молодой человек с чем-то красным в
руках. Это был Дик! Тяжело дыша, он бросился к Седрику.
— Я всю дорогу бежал, — сказал он. — Я пришел
тебя проводить. Дела у меня идут — лучше не бывает! Я из сегодняшней выручки
тебе подарок купил. Наденешь его, когда попадешь к этим щеголям. Бумагу-то я
внизу потерял, когда к тебе продирался. Меня наверх не хотели пускать. Это
платок.
Дик выпалил все это одним духом. Зазвонил колокол — Седрик и
слова не успел произнести, как тот бросился бежать.
— Прощай! — крикнул Дик. — Наденешь его,
когда попадешь к этим щеголям! И он умчался. Спустя несколько секунд Седрик с
матерью увидели, как Дик пробрался сквозь толпу на нижней палубе — и сбежал на
берег за миг до того, как убрали сходни. Ступив на землю, он остановился и
взмахнул кепкой. Седрик развернул платок: он был алого шелка и украшен конскими
подковами и головами.
Снасти натянулись, заскрипели, захлопали. Провожающие стали
что-то кричать своим друзьям, а пассажиры закричали в ответ:
— Прощайте! Прощайте! Прощай, старина!
Казалось, они говорили друг другу: «Не забывай нас! Напиши
из Ливерпуля! Прощай! Прощай!»
Маленький лорд Фаунтлерой подался вперед и замахал красным
платком.
— Прощай, Дик! — закричал он изо всех сил. —
Спасибо, Дик! Прощай!
Огромный пароход отвалил от пристани, все закричали «ура»,
миссис Эррол опустила вуаль на лицо, а люди на берегу еще больше засуетились.
Но Дик ничего не видел — только это ясное детское личико и золотистые волосы,
которые шевелил ветерок, и ничего не слышал — только этот бодрый детский голос,
который кричал: «Прощай, Дик!» Маленький лорд Фаунтлерой покидал свою родину,
направляясь в незнакомую страну своих предков.
|