Увеличить |
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Ровно
через пять минут после того, как ушла Паола, Дик покончил с телеграммами, вышел
и сел в машину.
С ним
вместе сели Тэйер, покупатель из Айдахо, и Нэйсмит, корреспондент «Газеты
скотовода». Уордмен, заведующий овцеводством, присоединился к ним возле
большого загона, где было собрано несколько тысяч молодых шропширских баранов,
подлежащих осмотру.
Форрест
молчал, считая, что разговаривать особенно не о чем, и Тэйер был этим явно
огорчен, так как ему казалось, что о покупке десяти вагонов дорогого скота не
мешало бы и потолковать.
– Да
ведь они сами за себя говорят, – успокоил его Дик и повернулся к Нэйсмиту,
чтобы сообщить ему некоторые данные для его статьи о разведении шропширской
породы в Калифорнии и на северо-западе.
– Я
бы вам не советовал возиться с отбором, – обратился Дик через несколько
минут к Тэйеру. – Они все одинаково хороши, даже «самые лучшие». Вы можете
целую неделю отбирать свои десять вагонов, и они будут такие же, как если бы
выбрали подряд.
Спокойная
уверенность Форреста в том, что сделка уже состоялась, и совершенно очевидный
для Тэйера факт, что таких баранов он еще не видел, заставили его решиться, и
он вместо десяти вагонов заказал двадцать.
Когда
они вернулись в дом, Тэйер, доигрывая с Нэйсмитом партию на бильярде,
прерванную осмотром баранов, сказал своему партнеру:
– Я
первый раз у Форреста. Он волшебник. Я много раз покупал и ввозил скот из
Восточных Штатов, но эти бараны пленили меня. Вы заметили, что я удвоил заказ?
Мои клиенты в Айдахо прямо с ума сойдут от них. Мне было поручено закупить,
говоря по совести, только шесть вагонов и прибавить еще два – по моему
усмотрению. Но если каждый покупатель не удвоит своего заказа, увидев этих
баранов, и если за оставшихся не поднимется форменная драка, то я в скоте
ничего не понимаю. Они превосходны. И если эти бараны не вызовут переворота в
Айдахо, значит, я не купец, а Форрест не скотовод.
Когда,
призывая к завтраку, зазвонил большой бронзовый гонг, купленный Форрестом в
Корее (в него били, только если было известно, что Паола не спит). Дик вышел в
большой внутренний двор и присоединился к молодежи, собравшейся около фонтана с
золотыми рыбками. Берт Уэйнрайт, покорно следуя указаниям своей сестры Риты, а
также Паолы и ее сестер. Льют и Эрнестины, пытался выловить сачком из бассейна
необыкновенно красивую рыбку, похожую на золотистый цветок; ее размеры и цвет,
а также плавники и хвост пленили Паолу, и она решила отсадить ее в особый бассейн
в своем собственном внутреннем дворике.
Под
оживленный смех, визг и споры редкостная рыба была наконец изловлена, посажена
в банку и отдана итальянцу садовнику, который ее и унес.
– Ну,
что ты можешь сказать в свое оправдание? – задорно спросила Эрнестина,
когда Дик подошел к ним.
– Ничего, –
ответил он уныло. – Имение пустеет.
Завтра
триста восхитительных молодых бычков отбывают в Южную Америку, а Тэйер – вы видели
его вчера вечером – увозит с собой двадцать вагонов баранов. Одно могу сказать:
я поздравляю Айдахо и Чили с таким приобретением.
– Сажай
побольше желудей, – рассмеялась Паола; она стояла, обняв своих двух
сестер, и все три казались улыбающимися грациями.
– О
Дик, спой твою песню про желудь, – попросила Льют.
Он
покачал головой:
– Я
знаю теперь песню, которая еще лучше. Но только она в божественном плане. Что в
сравнении с ней и Багряное Облако и его песня! Слушайте! Маленькая девочка из
беднейших кварталов Нью-Йорка первый раз попадает за город, вместе со своей
воскресной школой. Она совсем маленькая. Обратите особое внимание на то, как
она картавит:
В
плуду-иглают жолотые лыбки,
И
волобей чиликает на ветке.
Кто
научил их плавать и чиликать?
Кто
птичкам лазукласил глудь?
Господь,
господь – он это сделал!
– Украдено, –
заявила Эрнестина, когда смех наконец умолк.
– Конечно, –
согласился Дик. – Я нашел ее в «Фермере и скотоводе», а эта газета
перепечатала песенку из «Журнала свиновода», который взял ее у «Западного
юриста», а «Западный юрист» взял ее из «Голоса общества», «Голос общества»,
бесспорно, получил ее от самой девочки или, вернее, от учителя воскресной
школы. А поэтому, мне кажется, она должна была быть впервые напечатана в
журнале «Наши бессловесные животные».
Звуки
гонга раздались вторично, и Паола, обняв одной рукой Риту, другой Форреста,
направилась в дом, а Берт, шедший позади с Льют и Эрнестиной, показывал им на
ходу новые на танго.
– Еще
одно, Тэйер, – сказал Дик вполголоса, освободившись от дам, которые,
встретив на лестнице в столовую уже поджидавших их Тэйера и Нэйсмита, поспешили
вниз. – Прежде чем уехать, взгляните на мериносов. Я действительно могу
похвастаться ими, и нашим американским овцеводам придется с ними ознакомиться.
Начал я, конечно, с привозным скотом, но теперь добился особого калифорнийского
вида. Французы прямо с ума сойдут. Возьмите-ка пяток в свой товарный поезд, и
пусть ваши скотоводы полюбуются.
Они сели
за стол, который, видимо, можно было раздвигать до бесконечности. Длинная и низкая
столовая была точной копией со столовых мексиканских земельных королей старой
Калифорнии. Пол состоял из больших коричневых плит, балки потолка и стены были
выбелены, а огромный камин без всяких украшений мог служить образцом
массивности и простоты. В окна с глубокими амбразурами видны были деревья и
цветы, и вся комната производила впечатление строгости, чистоты и свежести.
Стены украшало
несколько картин, писанных масляными красками; на почетном месте висела работа
Ксавье Мартинеса, в печальных сумеречных тонах: на ней был изображен пеон,
проводивший борозду по бесконечной и унылой мексиканской равнине с помощью
первобытной деревянной сохи и запряженных в нее двух волов. Здесь же висели и
более красочные полотна из прежней мексикано-калифорнийской жизни: пастель
Реймерса, с тонущими в сумерках эвкалиптами и далекой, тронутой закатом
вершиной, пейзаж «При лунном свете» Петерса и «Летний день» Гриффина, где на
первом плане желтело жнивье, а вдали тянулись мягкие, туманные очертания
Калифорнийских гор с коричневатыми лесистыми ущельями, подернутыми лиловой
дымкой.
– Знаете,
что, – вполголоса обратился Тэйер к сидевшему рядом с: ним Нэйсмиту, в то
время как Дик острил и шутил с девицами, – вот вам богатый материал, если
вы будете писать о Большом доме. Я видел столовую для прислуги. Там за стол
садятся, считая садовников, шоферов и поденщиков, не меньше сорока человек.
Настоящая гостиница. Чтобы все это наладить, нужна система, нужна голова.
Поверьте мне, этот их китаец О-Пой – прямо маг и волшебник; он не то дворецкий,
не то домоправитель. И вся жизнь в этом заведении – уж не знаю, как и назвать
его, – идет без сучка, без задоринки.
– Маг
и волшебник сам Форрест, – сказал Нэйсмит. – Он умеет выбирать людей,
у него светлая голова. Он мог бы командовать целой армией, править государством
и даже… заведовать цирком с тремя аренами.
– Вот
это действительно комплимент! – рассмеялся Тэйер.
– Знаешь,
Паола, – обратился Дик через стол к жене, – я сейчас получил
известие, что завтра утром здесь будет Грэхем. Скажи О-Пою, пусть поместит его
в сторожевой башне. Там просторно, и, может быть, Грэхем выполнит свою угрозу и
начнет работать над книгой.
– Грэхем…
Грэхем… – стала припоминать Паола. – Я его знаю или нет?
– Ты
встретилась с ним раз, два года назад, в Сантьяго, в кафе «Венера». Он тогда
обедал с нами.
– А-а,
один из этих морских офицеров! Дик покачал головой.
– Штатский.
Неужели ты не помнишь? Такой высокий блондин… Вы еще с ним полчаса говорили о
музыке, а нам капитан Джойс изо всех сил доказывал, что Соединенные Штаты
должны бронированным кулаком расправиться с Мексикой.
– Теперь,
кажется, вспоминаю, – проговорила неуверенно Паола. – Ты с ним познакомился
где-то в Южной Африке? Или на Филиппинских островах?..
– Вот,
вот! В Южной Африке. Ивэн Грэхем. Вторая наша встреча произошла в Желтом море,
на специальном судне «Таймса». А потом раз десять наши пути Пересекались, йо
нам все как-то не удавалось встретиться, – до того вечера в кафе «Венера».
Помню,
он отплыл из Бор-Бора на восток за два дня до того, как я там бросил якорь по
пути на Самоа. Потом я покинул Апию с письмами для него от американского
консула, а он явился туда через день. Затем мы разминулись на три дня в
Левуке, – я плавал тогда на «Дикой утке», а он выехал из Сувы в качестве
гостя на британском крейсере. Верховный британский комиссар Океании, сэр
Эверард Им Турн, дал мне еще несколько писем для Грэхема. Я прозевал его в Порт
Резолюшен и в Виле, на Новых Гебридах; они совершали на крейсере увеселительную
поездку. Мы с ним все время играли в прятки в архипелаге Санта-Крус. То же
самое повторилось на Соломоновых островах. Однажды вечером крейсер обстрелял
несколько туземных деревень возле Ланга-Ланга, а утром отплыл. Я же прибыл туда
после обеда. Так я тех писем ему из рук – в руки и не передал и увиделся с ним
вторично только два года тому назад, в кафе.
– Но
кто он такой и что это за книга, которую он пишет? – спросила Паола.
– Ну,
если начать с конца, то прежде всего он разорен, – то есть относительно:
он получает несколько тысяч годового дохода, но все, что оставил ему отец,
пошло прахом. Нет, не думай, не спустил: к сожалению, он влип во время этой
«тихой паники», которая стольких погубила несколько лет тому назад. И потерял
все. Но ничего, не жалуется.
Грэхем
хорошего старинного рода, чистокровный американец, окончил Йейлский
университет. А книга?.. Он думает, что она будет иметь успех. Он описывает в
ней свое прошлогоднее путешествие через Южную Америку, от западного побережья к
восточному. Это в значительной мере неизведанный край. Бразильское
правительство по собственной инициативе предложило ему гонорар в десять тысяч
долларов за доставленные им сведения о неисследованных областях страны. О,
Грэхем – это человек. Настоящий мужчина. На него можно положиться. Знаешь этот
тип: великодушный, сильный, простой, чистый сердцем; везде побывал, все видел,
изведал многое – и вместе с тем такой искренний, смотрит прямо в глаза. Ну –
мужчина в лучшем смысле слова!
Эрнестина
захлопала в ладоши и, бросив дразнящий, вызывающий и победоносный взгляд на
Берта Уэйнрайта, воскликнула:
– И
он завтра приезжает?
Дик с
упреком покачал головой.
– О
нет, Эрнестина, тут ничего не выйдет. Многие милые девушки вроде тебя пытались
поймать Ивэна Грэхема в свои сети. И – между нами – я их вполне понимаю. Но у
него отличные легкие и длинные ноги, и никому еще не удавалось загнать его в
угол, где бы он, ошалев и обессилев, наконец машинально пробормотал роковое
«да» и опомнился бы только уже в плену, связанный по рукам и ногам,
заклейменный и женатый. Забудь о своих намерениях, Эрнестина! Останься верна
золотой молодости, срывай ее золотые яблоки, делая при этом вид, что они тебя
нисколько не интересуют. А Грэхема оставь. Он почти одних лет со мной, он, как
и я, бродил нехожеными дорогами и видал виды. И он умеет вовремя удрать. Он
прошел огонь, и воду, и медные трубы. Он кроток, но неуловим. К тому же молодые
девушки его не интересуют. Конечно, вы можете заподозрить его в моральной
трусости, но я заверяю вас, что он просто закален жизнью, стар и очень мудр.
|