Мобильная версия
   

Иван Котляревский «Энеида»


Иван Котляревский Энеида
УвеличитьУвеличить

Часть пятая

 

 

 

                   Беда не за горами ходит,

                   Кто прожил, горе миновав?

                   Беда беду всечасно родит,

                   Для нас беда - судьбы устав!

                   Эней в беде, как птичка в клетке;

                   Эней в беде, как рыбка в сетке;

                   Терялся в думах молодец.

                   Весь мир, казалось, сговорился

                   И на Энея напустился,

                   Чтоб загубить его вконец.

 

                   Эней, бедняга, видя тучу,

                   Что на него война гнала,

                   Сробел пред лихом неминучим,

                   И мукам не было числа.

                   Как за волной волна из дали,

                   За думкой думки набегали,

                   К богам он руки простирал,

                   И хоть надеждой утешался,

                   Но перемен весьма боялся,

                   И дух его изнемогал.

 

                   И ночью он не знал покою,

                   И белый свет ему не мил.

                   Все спали; он, укрытый мглою,

                   Один по берегу бродил,

                   Пока вконец не истомился

                   Да на песок не повалился,

                   И то уснуть не мог никак.

                   Скажите сами, как вам спится,

                   Когда на вас судьба ярится,

                   Когда фортуна вам злой враг.

 

                   О сон! С тобою забываем

                   Мы всякую свою напасть;

                   С тобой мы силу обновляем,

                   А без тебя - нам всем пропасть.

                   Ты ослабевших укрепляешь,

                   В тюрьме невинных утешаешь,

                   Злодеев снами ты страшишь;

                   Влюбленных ты друг с другом сводишь,

                   Злой замысел к добру приводишь, -

                   Беда, коль ты от нас бежишь.

 

                   Хоть думы парня одолели,

                   Но все же сон свое берет;

                   В ком силы тела ослабели,

                   В том дух не скоро, но замрет.

                   Объял Энея сон зыбучий,

                   Во сне предстал старик дремучий,

                   До пят обшитый камышом;

                   Косматый, с белой головою,

                   С изогнутой в дугу спиною -

                   Он подпирался батожком.

 

                   "Венерин сын! Не устрашайся, -

                   Так камышовый дед сказал, -

                   Смятенью ты не предавайся,

                   Чай, не впервой беду узнал.

                   Войны не бойся ты кровавой,

                   Олимпскую моли ораву,

                   Они все злое отдалят.

                   Найдешь ты, помни мое слово,

                   Свинью у дуба векового

                   И тридцать белых поросят.

 

                   Когда пройдет лет тридцать с гаком,

                   С Юноной заживете в лад,

                   На месте том свином из мрака

                   Восстанет Альба - дивный град.

                   Однако ты не зазнавайся,

                   К аркадянам скорей сбирайся -

                   Врагов Латина в них найдешь;

                   Троянцев с ними побратаешь,

                   Тогда и Турна оседлаешь

                   И войско все его побьешь.

 

                   Теперь вставай, не будь разиней

                   И помолись скорей богам.

                   Меня ты должен знать отныне:

                   Я старый Тибр - опора вам.

                   Я тут водою управляю,

                   Тебе надежно помогаю:

                   Я не упырь, не злобный дух;

                   Здесь будет град над городами -

                   То установлено богами!" -

                   Так дед сказал - и в воду бух!

 

                   Эней немедля пробудился,

                   Продрал глаза, душой воспрял,

                   Водою тибрскою умылся,

                   Богам молитвы прочитал;

                   Потом, чтоб зря не пустословить,

                   Два челнока велел готовить,

                   Храбрейших в них сажать ребят;

                   Под дубом в заповедном месте

                   Нашел свинью, а с нею вместе

                   И тридцать белых поросят.

 

                   Всех тотчас приказал зарезать,

                   Юноне отдал на обед,

                   Чтоб этой жертвенной трапезой

                   Себя от злых избавить бед.

                   Потом велел садиться в челны,

                   И Тибра медленные волны

                   Его к Эвандру понесли;

                   Леса прибрежные качались,

                   Как будто диву, дивовались

                   Челнам, что вниз по Тибру шли.

 

                   Сколь долго плыл Эней, не знаю,

                   Но к цели, наконец, приплыл.

                   Эвандр, для праздника, я чаю,

                   Горилочку в тот час глушил,

                   Над варенухою трудился,

                   С аркадянами веселился,

                   Хмель в головах у всех бродил.

                   Но только челны увидали,

                   Как все от страха задрожали,

                   И лишь один не отступил.

 

                   "Неволей к нам иль по охоте? -

                   Кричит аркадский горлодер. -

                   С людьми иль в небе вы живете?

                   К нам мир везете иль раздор?" -

                   "Троянец я, Эней отважный,

                   Латинцев недруг я присяжный, -

                   Эней в ответ с челна кричал, -

                   Держу к Эвандру нынче путь я,

                   Передохнуть на перепутье;

                   Ваш царь приветлив, я слыхал".

 

                   Паллант - Эвандра сын смазливый

                   К Энею тотчас подступил;

                   Отвесил всем поклон учтивый

                   И в гости к батьке пригласил.

                   С Энеем крепко обнимался,

                   Ему в своей приязни клялся;

                   Потом в лесок его позвал,

                   Где пировал Эвандр с панами,

                   С придворной челядью, с попами;

                   И здесь Эней царю сказал:

 

                   "Хоть ты и грек, но царь примерный,

                   Латинцам оба мы враги;

                   Тебе товарищ буду верный,

                   Лишь в драке ты мне помоги.

                   К тебе в нужде я прибегаю,

                   Тебя помочь мне заклинаю,

                   Врагов я не осилю сам.

                   Я кошевой Эней, троянец,

                   И, как бродяга-голодранец,

                   По всем таскаюсь берегам.

 

                   Бывал во всяких передрягах.

                   Что здесь найду? Ты друг иль враг?

                   Что будем пить мы - мед ли, брагу?

                   Брататься будем или как?

                   Скажи - и руку на в задаток,

                   Которая средь славных схваток

                   Лупила самых злых врагов.

                   За мной стоят мои дружины,

                   Что знали горькие годины,

                   И злость людей, и гнев богов.

 

                   Сильнее всех мне досаждает

                   Рутулец Турн - собачий сын,

                   Он только лишь того и чает,

                   Чтоб проглотить меня, как блин.

                   Уж лучше в бочке утопиться

                   Иль опояской удавиться,

                   Чем Турну уступить в войне.

                   Фортуна не в его кармане;

                   Быть злой скотинке на аркане,

                   Коль ты поможешь малость мне".

 

                   Эвандр не сразу отозвался,

                   Все что-то про себя ворчал;

                   То ус крутил, то усмехался

                   И гостю, наконец, сказал:

                   "Эней Анхизович, садитесь,

                   Прошу покорно, не чинитесь,

                   Вам, так сказать, я крайне рад;

                   Дадим вам войско на подмогу,

                   И провианту на дорогу,

                   И сколько надобно деньжат.

 

                   Прошу отведать хлеба-соли!

                   Вот борщ, галушки, вот кисель,

                   Поешьте, отдохните вволю,

                   А там, пожалуй, и в постель.

                   А завтра, чуть заря займется,

                   По знаку войско соберется,

                   И - шагом марш, айда в поход;

                   Я не чураюсь потасовки,

                   За мной не будет остановки,

                   Страсть как люблю я ваш народ".

 

                   Тут вся ватага поспешила

                   За стол, чтоб яствам честь отдать,

                   Хоть кое-что и поостыло,

                   Так что пришлось подогревать.

                   Глотали рыбное с гренками,

                   Похлебку ели с потрохами,

                   Язык телячий отварной,

                   Ягнят и кур, горшок окрошки,

                   Жаркого разного три плошки,

                   Лежали сладости горой.

 

                   Коль смачно ешь, так славно пьется,

                   Так я от земляков слыхал;

                   На сладкий кус едок найдется.

                   Эней с ватагой не дремал.

                   Аркадцам гости показали,

                   Что толк в застольном деле знали,

                   Горилочка лилась рекой,

                   Хлестала взапуски дружина,

                   За батьку пили и за сына,

                   За здравие, за упокой.

 

                   Троянцы спьяну разбрехались

                   И, о прошедшем не грустя,

                   С аркадянками женихались,

                   Кто в шутку, кто и не шутя.

                   Эвандр рассказывал Энею

                   Про все Геракловы затеи:

                   Как злого Кака он убил,

                   Какие Как вершил разбои,

                   И что, глубоко чтя героя,

                   Эвандр и праздник учинил.

 

                   Все к ночи вдосталь накачались,

                   Чорт знает спьяну что плели.

                   Те, что еще кой-как держались,

                   Под утро в город побрели.

                   Эней же в свитку завернулся

                   И на задворках спать приткнулся.

                   Эвандр же в хату влезть успел,

                   Под лавку тотчас завалился,

                   Широкой буркою укрылся

                   И во всю силу захрапел.

 

                   Лишь ночь покрыла пеленою

                   И трезвый люд и выпивох,

                   Лишь захрапели с перепою

                   Эней с дружиною пройдох,

                   Венера собралась в дорогу -

                   Простоволоса, босонога

                   С Олимпа в темноте сошла.

                   Она тишком к Вулкану кралась,

                   Как будто с ним и не венчалась,

                   Женой как будто не была.

 

                   Таким весь век одна забота,

                   Чтоб нас вернее подманить;

                   Хоть и красива, а охота

                   Еще милей и краше быть.

                   Венера пазуху порвала

                   И так шнурочком подвязала,

                   Чтобы видней краса была;

                   Косынку будто позабыла

                   И грудь так ловко приоткрыла,

                   Что всякого б с ума свела.

 

                   Кузнец Вулкан в тот час трудился,

                   Зевесу молнию ковал.

                   Он на Венеру так воззрился,

                   Что молоток из рук упал.

                   Венера сразу угадала,

                   Что в добрый час сюда попала,

                   Вулкана смаху в губы чмок;

                   На шее у него повисла,

                   Растаяла как воск, раскисла;

                   Вулкан, бедняга, сразу взмок,

 

                   А там совсем размяк. Венера

                   Мотает все себе на ус:

                   Пора! За дело! Для примера

                   Теперь я за него возьмусь:

                   "Вулканчик, милый мой, красивый,

                   Дружок мой верный, справедливый,

                   Скажи мне: любишь ли меня?" -

                   "Люблю, люблю, божусь клещами,

                   Кувалдой, молотом, мехами -

                   Все рад я сделать для тебя".

 

                   Вулкан к Киприде подольщался,

                   Как бы к просителю писец,

                   Ей угодить во всем старался,

                   Вконец размяк хромой кузнец.

                   Его Венера ублажала

                   И между делом хлопотала,

                   Чтобы Энею он помог:

                   Сковал оружье боевое

                   Из меди, стали - да такое,

                   Чтоб сын врагов осилить смог.

 

                   "Все для тебя сварганю живо, -

                   Вулкан, пыхтя, ей отвечал, -

                   Оружье сделаю на диво,

                   Никто такого не видал.

                   Шишак, палаш и щит покрою

                   И позолотой и резьбою,

                   Как старой Тулы мастера;

                   Насечку выбью, украшенья,

                   Звоночки, хари, изреченья -

                   Останься только до утра".

 

                   Сказать по правде, так бывает

                   Нередко и теперь у нас:

                   Коль баба что достать желает,

                   То, хитро выждав добрый час,

                   И так и эдак подольстится,

                   Под самым сердцем притулится,

                   Целует, гладит - и простак

                   Во всех суставах разомлеет,

                   Ума лишится, очумеет

                   И не откажет ей никак.

 

                   Венера, облаком укрывшись,

                   Махнула в Пафос отдыхать,

                   А там, в светлице затворившись,

                   Свою разглядывала стать.

                   Красы, помятые Вулканом,

                   Подправила, играя станом,

                   Грязь, пятна принялась скоблить.

                   Известно, мать на все готова:

                   Для счастья сына дорогого

                   Венера в кузне рада жить.

 

                   Вулкан, до кузни дотащившись,

                   Собрал свинец, железо, медь;

                   Потом, подручных добудившись,

                   Все это приказал нагреть.

                   И вот уже мехи качают,

                   Огонь в жаровнях раздувают;

                   Звенит металл под молотком,

                   Вулкан потеет и трудится,

                   Ругает всех, грозит, ярится,

                   И гром и треск стоят кругом.

 

                   Уж солнце влезло высоконько,

                   Пошел уже седьмой часок;

                   Уже пьянчужка полегоньку

                   Горилки пропустил глоток;

                   Уже ослы, ревя, брыкались,

                   Вороны с хриплым криком дрались,

                   За стойки сели корчмари;

                   Картежники, ложась, зевали,

                   Кудряшки девки подвивали,

                   В суды пошли секретари.

 

                   А наши только просыпались;

                   Парней качал вчерашний чад;

                   Кряхтели, харкали, сморкались,

                   Никто и свету был не рад.

                   С трудом великим повставали,

                   Глаза водицей промывали

                   И полоскали квасом рот.

                   Опохмелясь, совет держали

                   И всем народом думать стали,

                   Как им отправиться в поход.

 

                   А там на сотни разделили

                   Аркадских бравых мужичков

                   И ратниками объявили,

                   Назначив в сотники панов.

                   Не стало дело за значками,

                   Знаменами и бунчуками,

                   Мушкетов дали, палашей;

                   Набили ранцы сухарями,

                   Бочонки выдали с рублями,

                   Муки, пшена, колбас, коржей.

 

                   Эвандр, Палланта подозвавши,

                   Ему в напутствие сказал:

                   "Я, рать Энею в помощь давши,

                   Тебя начальником назвал.

                   Довольно в бабки забавляться,

                   Красть голубей да женихаться

                   Бесстыдно на глазах у всех.

                   Довольно порезвился в школе,

                   Теперь хлебни науки в поле;

                   Беспутный сын - то батькин грех.

 

                   Иди-ка, послужи Энею,

                   В военном деле он мастак,

                   Известен храбростью своею,

                   И выпить, слышно, не дурак.

                   А вы, аркадцы, в бой без страху!

                   Всех по шеям лупите смаху.

                   Паллант в начальники вам дан.

                   За честь Палланта умирайте,

                   Энеевых врагов карайте,

                   Эней мне сват - вам атаман.

 

                   А вас, Анхизович, покорно

                   Прошу Палланта охранять:

                   Он хоть не так чтоб парень вздорный,

                   Умеет по складам читать;

                   Да зелено ж, погорячится

                   В бою как раз, не оглядится

                   И сгинуть может, как дурак.

                   Тогда уж мне и жить не мило,

                   Залезу сам живьем в могилу,

                   Подохну, как на суше рак.

 

                   Берите рать, идите с богом,

                   И пусть Зевес поможет вам".

                   Тут все хлебнули на дорогу,

                   Эвандр же к сказанным словам

                   Добавил: "В Лидию зайдите,

                   В союзники лидян возьмите;

                   Они помогут воевать.

                   Мезентий их в тиски сжимает

                   И на оброк не отпускает;

                   В момент их можно взбунтовать".

 

                   Пошли. Знамена - точно птицы.

                   Поплакать многим тут пришлось:

                   Кто бабу бросил, кто сестрицу,

                   Кто с милой разошелся врозь.

                   Нам вдвое то милей бывает,

                   Что злая доля отнимает.

                   Все, чем владеем, все, что есть,

                   За милую отдать готовы:

                   Именья, деньги, скарб домовый,

                   Дороже милой - только честь!

 

                   Итак, горилкой подкрепившись

                   И слезы отерев с очей,

                   Пошли, на сотни разделившись,

                   А впереди сам пан Эней.

                   Их первый марш был до оврага.

                   Здесь бивуак разбив, ватага

                   Спать полегла. Эней не спал.

                   Он учредил порядок строгий,

                   Палланту приказал дороги

                   Стеречь, а сам в лесу гулял.

 

                   Он в полночь темную, глухую,

                   Едва собравшись задремать,

                   Увидел тучку золотую,

                   На тучке той - родную мать.

                   Она сидела молодицей -

                   Курносенькой и белолицей,

                   И, озирая все кругом,

                   Дух ароматный испуская,

                   Оружьем редкостным сверкая,

                   Предстала пред своим сынком

 

                   И молвила: "Сыночек милый,

                   Оружье шлет тебе Вулкан;

                   Оно твои удвоит силы,

                   Все струсят - Турн, Бова, Полкан.

                   Все, что щита и лат коснется,

                   Тотчас ломается и гнется.

                   Их даже пуля не пробьет;

                   Коли, в ряды врагов врубайся

                   И на Зевеса полагайся;

                   Никто нам носа не утрет".

 

                   Сказав, дохнула ароматом

                   И в Пафос понеслась скорей -

                   Готовя гибель супостатам,

                   К оружью кинулся Эней.

                   Он пожирал его глазами;

                   Нетерпеливыми руками

                   И шлем и панцырь вмиг надел;

                   Насилу поднял щит чудесный, -

                   Тяжел подарок был небесный,

                   Зато узором весь пестрел.

 

                   Как раз по самой середине,

                   Под чернь с насечкой золотой,

                   Кончалась муха в паутине,

                   Паук толкал ее ногой.

                   Невдалеке стоял Телешик,

                   Он плакал и глотал кулешик:

                   Семиголовая змея

                   Кралась к нему - страшна, рогата,

                   С хвостом длиной с версту, крылата.

                   Она звалась - Жеретия.

 

                   По медной кромке вереницей,

                   Рукой искусной, без числа

                   Представлены чеканкой в лицах

                   Все рыцари и их дела:

                   Катигорох, Иван-Царевич,

                   Кухарчич, Сучич и Налетич,

                   Услужливый Козьма-Демьян,

                   Кащей с несметною казною,

                   И дурень с бабою-ягою,

                   И славный рыцарь Марципан.

 

                   Так пан Эней наш снаряжался,

                   Чтоб злого Турна доконать;

                   Напасть на недругов сбирался,

                   Готовясь им по шапке дать.

                   Но и Юнона не дремала,

                   Она Ирисе приказала,

                   Чтоб та на землю вновь сошла,

                   Чтобы рутульцев разжигала

                   И чтобы Турна подбивала

                   Троянцев извести дотла.

 

                   Ирися почесала темя,

                   К рутульцам понеслась в намет;

                   Турн комедьянтов ждал в то время,

                   Хлеща с тоски ахтырский мед.

                   Он, будучи в любовном горе,

                   Топил печаль в питейном море.

                   Так прежде в армии велось:

                   Чуть влюбишься иль проигрался,

                   За пуншевый стаканчик взялся!

                   Глядишь - и снова с горем врозь!

 

                   "Ты что ж, - Ирися укоряла, -

                   Сидишь без дела, водку пьешь?

                   Что на тебя за блажь напала?

                   Аль все троянцам отдаешь?

                   Коту, коль сыт он, не до мышки,

                   Паньку, коль слаб, не до Аришки.

                   Кто б думать мог, что Турн - байбак?

                   Нет, где тебе с Энеем биться

                   Или с Лавинией любиться,

                   Тебе под стать гонять собак.

 

                   Лихой вояка не робеет

                   И без просыпу мед не пьет!

                   Он думку о боях имеет,

                   Такой всех недругов побьет.

                   Но к чорту! Слышь, опохмеляйся,

                   Союзников собрать старайся,

                   На Трою новую иди.

                   Эней в чужих краях плутает,

                   Дружину в помощь набирает,

                   Не оплошай теперь, гляди!"

 

                   Так молвив, столик повалила,

                   Перевернула все вверх дном,

                   Стаканы, чарки  перебила,

                   Ну словом, подняла содом.

                   Рутулец тоже расходился,

                   Залютовал, как зверь взъярился,

                   Дрожмя от злости задрожал.

                   Все страсти в нем разбушевались,

                   Любовь и ненависть смешались, -

                   "На штурм, на штурм!" - своим кричал.

 

                   Собрал и пеших он и конных

                   И, к бою приготовив рать,

                   Ватагу забияк отборных

                   Послал троянцев задирать.

                   Два корпуса соединивши,

                   На борзого коня вскочивши,

                   На штурм их не ведет, а мчит;

                   Мезап, Талес в другом отряде

                   Пошли по берегу к ограде;

                   Побить троянцев всяк спешит.

 

                   Троянцы, в крепости укрывшись,

                   Энея ждали, не грустя;

                   Давно к невзгодам приучившись,

                   Встречали бедствия шутя.

                   Удвоив у ворот запоры,

                   На башне выставив дозоры,

                   На вал всем войском залегли;

                   За вражьей силой доглядали,

                   А сами носа не казали,

                   От скуки трубки разожгли.

 

                   Всем скопом вынесли решенье,

                   Коль князь рутульский поднапрет,

                   Не выходить за укрепленье;

                   Пусть штурмом на валы идет.

                   Троянцы так и учинили:

                   Толстенных бревен притащили

                   Устроили из них навал;

                   А после олово топили,

                   Смолу и масло кипятили,

                   Чтоб шпарить тех, кто прет на вал.

 

                   А Турн меж тем, рутульцев школя,

                   Перед полками гарцевал;

                   Рассыпал конницу по полю

                   И как ошпаренный кричал:

                   "Сюда, шкодливые троянцы,

                   На бой, трусливые поганцы!

                   Зарылись в землю, как кроты;

                   Где ваш Эней, ваш бабник ражий?

                   Сидит, чай, с бабами за пряжей?

                   Убрался прочь от срамоты".

 

                   Тут все подручные ввязались

                   И, чуть не оборвав стремян,

                   Кричали, выли, измывались,

                   Ругали всячески троян.

                   Пускали тучами в них стрелы,

                   А кое-кто из самых смелых

                   Перескочить пытался ров.

                   Троянцы уши затыкали,

                   На брань врагов не отвечали,

                   Хоть биться каждый был готов.

 

                   Турн скрежетал всердцах зубами,

                   Что в крепости все ни гу-гу,

                   Известно, стен не свалишь лбами,

                   Хоть разорвись, хоть гнись в дугу.

                   Злость, слышно, сатане сестрица,

                   Хоть, может, это небылица,

                   Да в мире много дивных дел.

                   От злости Турн себя не чует,

                   Злой умысел ему диктует

                   Чорт, что в башке его засел.

 

                   От злобы лютой сатанея,

                   Все войско на берег ведет,

                   Приказ отдав, чтобы живее

                   Рутульцы жгли троянский флот.

                   Все мигом взялись за работу.

                   (На зло имеет всяк охоту.)

                   Огни мелькнули тут и там.

                   Кто с угольком, кто с головнею,

                   Кто с фитилем, кто со свечою -

                   Все мчались к вражьим кораблям.

 

                   Все загорелось, задымилось,

                   Метнулось пламя к небесам;

                   От дыма солнце закоптилось,

                   Пришлось тут плохо и богам.

                   Они сморкались и чихали

                   И Турна лихом поминали.

                   Весь сонм олимпский одурел.

                   Дым ел глаза. Роняя слезы,

                   Богини прыгали, как козы;

                   Сам Зевс, как винокур, сидел.

 

                   Венеру за душу щипало,

                   Что с флотом поступили так;

                   От боли сердце замирало,

                   Что сядет сын на мель, как рак.

                   Слезами обливая свитку,

                   Венера прыгнула в кибитку,

                   На передок сел Купидон;

                   Кобыла их везла кривая,

                   Они, кобылу погоняя,

                   Спешат к Цибеле на поклон.

 

                   Цибела (это учат в школах) -

                   Родительница всех богов -

                   В дни юности была не промах;

                   А нынче, всех лишась зубов,

                   Старуха на печи скучала,

                   Кулешик жиденький глотала

                   И не совала нос в дела.

                   Зевес, чтоб выказать почтенье,

                   Мед посылал ей в угощенье,

                   Тот, что Юнона лишь пила.

 

                   Венера часто докучала

                   Зевесу всяческой брехней,

                   За что в немилость и попала.

                   Теперь, чтоб не итти самой,

                   Она пришла просить старуху,

                   Суля, для поддержанья духу,

                   Купить ей сбитню на алтын,

                   Чтоб к Зевсу старая сходила,

                   Вступиться за троян просила,

                   Чтоб флота не лишился сын.

 

                   Ох, лакома ж была старуха!

                   За сбитень все могла отдать,

                   К тому ж страшенная болтуха,

                   Каких у нас и не сыскать.

                   Ее насилу сняли с печи,

                   И Купидон, взвалив на плечи,

                   К Зевесу старую понес.

                   Зевес, едва узрев старуху,

                   Откинул оселедец к уху,

                   Насупил брови, сморщил нос.

 

                   Сперва Цибела закряхтела,

                   А после кашлять начала,

                   В подол сморкалась и сопела, 

                   Насилу дух перевела:

                   "Сатурнович, вступись за маму,

                   Довольно я терпела сраму, -

                   Пред Зевсом шамкала карга, -

                   Бессмертных нынче знать не знают

                   И так ругательски ругают,

                   Как не ругают и врага.

 

                   Мою ты знаешь гору Иду

                   И лес, где в капище алтарь;

                   За них терплю теперь обиду,

                   Какой не терпит твой свинарь!

                   Я продала троянцам славным,

                   Твоим молельщикам исправным,

                   Дубков и сосен - строить флот.

                   Твоим веленьем бревна эти

                   Должны переходить столетья

                   Нетленными из рода в род.

 

                   Взгляни ж, как, недругам в угоду,

                   На Тибре корабли горят!

                   Как Турновы их жгут уроды

                   И нас с тобой при том костят.

                   Спусти им раз - Олимп подроют,

                   И власть твою себе присвоят,

                   И нас отсюда всех попрут;

                   Порубят лес, разроют Иду,

                   Меня раздавят, точно гниду,

                   В три шеи и тебя турнут".

 

                   "Да не тревожьтесь, пани-матка, -

                   Зевес с досадою сказал, -

                   Всех проучу я для порядка,

                   Чтоб Турн анафемский пропал!"

                   Взглянул, мигнул, махнул рукою

                   Над Тибром, вечною рекою, -

                   Все врозь кораблики пошли;

                   Как гуси, под воду ныряли,

                   Сиренами наверх всплывали

                   И песни дружно завели.

 

                   Перепугались аж до колик

                   Рутульцы от таких чудес;

                   Союзники махнули в поле,

                   Мезап удрал, за ним Талес.

                   За ним, как от дождя цыгане,

                   Махнули вроссыпь рутуляне.

                   Лишь Турн не захотел бежать.

                   Он перенять старался войско,

                   Чтоб, побалакавши по-свойски,

                   Им чудеса растолковать.

 

                   "Ребятушки, - кричал, - постойте,

                   То ж милость божия для нас;

                   Откиньте страх, напор удвойте,

                   Пропал троянский лоботряс.

                   Чего огнем мы не спалили,

                   То боги в Тибре утопили,

                   Теперь троянцы в западне.

                   Живьем в могилу их спровадим,

                   Им похороны враз наладим,

                   То воля Зевса, верьте мне".

 

                   Но велики у страха очи,

                   Вояки перли, кто как мог.

                   Назад вертаться не охочи,

                   Неслись вперед, не чуя ног.

                   Лишь Турн у берега маячил

                   Один, как перст, едва не плача.

                   Потом огрел коня хлыстом,

                   Шапчонку на глаза насунул,

                   Во все лопатки в лагерь дунул,

                   Аж закрутил конек хвостом.

 

                   Троянцы из-за стен глумились

                   Над тем, как враг их тягу дал,

                   И чудесам морским дивились;

                   К добру всяк чудо толковал.

                   Но Турну все ж не доверяли,

                   Закон войны троянцы знали:

                   Ввязавшись в драку, не плошай!

                   Хоть враг бежит - остерегайся,

                   На хитрости не поддавайся,

                   Промажешь раз - тогда прощай!

 

                   На башнях к ночи караулы

                   Удвоили, огни зажгли,

                   Чтобы коварные рутулы

                   Во тьме троян не обошли.

                   В обозе Турна тихо стало,

                   Лишь кой-где изредка дрожало

                   Мерцанье дальних огоньков.

                   Рутульцы вылазки не ждали

                   И, крепко клюкнув, мирно спали.

                   Оставим же их в царстве снов.

 

                   У главной башни в карауле

                   Стояли Низ и Эвриал;

                   Не кланялись ребята пуле,

                   Не страшен был им и кинжал.

                   Хоть в них текла не кровь троянов,

                   А так, каких-то басурманов,

                   Но славно бились казаки.

                   Хоть шли к Энею по вербовке,

                   Но в службе, в боевой сноровке

                   Собаку съели земляки...

 

                   "А что, если, собравшись с духом,

                   Пролезть тайком в рутульский стан?

                   Шептал Низ Эвриалу в ухо. -

                   Вот кашу заварил бы там!

                   Теперь все дрыхнут с перепою,

                   Не дрыгнет ни один ногою,

                   Хоть перережь их всех подряд.

                   Я думаю туда спуститься,

                   Перед Энеем отличиться,

                   Порезать сотню, как курчат".

 

                   "Как? Ты один? Меня оставишь? -

                   Спросил у Низа Эвриал. -

                   Нет! Прежде ты меня удавишь.

                   Чтоб я от земляка отстал!

                   Нет, братец, не таков я сроду.

                   С тобою и в огонь и в воду.

                   Был правой гетманской рукой

                   Мой батька, памяти блаженной,

                   Оставил он завет бесценный:

                   Умри на поле, как герой".

 

                   "Пожди да пальцем в лоб потыкай, -

                   Низ другу верному сказал, -

                   Не все вперед, назад взгляни-ка.

                   Ум с лихости ты потерял.

                   Иль ты забыл про мать родную?

                   Иль хочешь бросить, как чужую?

                   Всей жизнью ты обязан ей.

                   Одна оставшись, без приюта,

                   Она погибнет в горе лютом,

                   Таскаясь меж чужих людей.

 

                   Вот я - так чисто сиротина,

                   Расту как на меже горох;

                   Без мамы, без отца детина,

                   Эней - отец, а мама - бог.

                   Дерусь не за свою отчизну,

                   Никто по мне не справит тризну,

                   Зато хоть славу заслужу.

                   Тебя же долг сыновний вяжет,

                   Погибнешь ты - мать в землю ляжет.

                   Живи на радость ей, прошу".

 

                   "Разумно, Низ, ты рассуждаешь,

                   Про службу только, жаль, молчишь;

                   Сам чин по чину все справляешь,

                   А мне совсем не то твердишь.

                   Нет, брат, для общего порядку

                   Забудь отца, жену и матку,

                   Лети повинность исправлять;

                   Так мы Энею присягали,

                   И, коли службе жизнь отдали,

                   В ней не вольна родная мать".

 

                   "Согласен!" - Низ вскричал, обнявшись,

                   Как с братом, со своим дружком,

                   И в ратушу, за ручки взявшись,

                   Друзья отправились тишком.

                   В тот час Иул рядил с панами,

                   Как завтра в бой итти с врагами,

                   Да чтоб никто не сплоховал.

                   Как вдруг явилися к Иулу

                   Два земляка из караула,

                   И Низ всей братии сказал:

 

                   "Был на часах я с Эвриалом,

                   Мы с ним следили за врагом:

                   Огни погашены за валом,

                   Рутульцы дрыхнут мертвым сном.

                   Я знаю, как тропой укромной

                   Среди рутульцев ночкой темной

                   Прокрасться, не тревожа стан,

                   И мигом донести Энею,

                   Что Турн со всей ордой своею

                   Прет на троянцев, как шайтан.

 

                   Прошу приказа, чтоб удачи

                   Нам с Эвриалом попытать,

                   Мы к утру, так или иначе,

                   Энея сможем повидать". -

                   "Есть доблесть и в лихое время!

                   Знать, не пропало наше племя!" -

                   Троянцы в голос завели.

                   Потом с друзьями обнимались,

                   Благодарили, целовались

                   И ковш горилки поднесли.

 

                   Иул, как общих дел рачитель

                   (Не зря он сын Энея был),

                   Взял меч, что звался "Победитель",

                   И Низу на бок нацепил.

                   Для милого же Эвриала

                   Иул не пожалел кинжала,

                   Что батька у Дидоны взял.

                   Потом сулил за их услугу

                   Земли, овец, зерна, два плуга,

                   Чинов больших наобещал.

 

                   В тот час, как Эвриал прощался,

                   Ему двадцатый шел годок;

                   Еще и ус не пробивался,

                   Лишь под носом чернел пушок;

                   Но был уже он добрый воин,

                   И славы громкой удостоен,

                   И славу эту заслужил;

                   Все ж, как пришлось ему прощаться

                   Да с матерью родной расстаться,

                   И этот кряж слезу пустил.

 

                   "Иул Энеевич! Не дайте

                   Изведать матери нужду.

                   Прошу: ее не оставляйте,

                   Коль попадет она в беду,

                   И защищайте от обиды;

                   Вы сами видывали виды

                   И помните, кто жизнь вам дал.

                   За вас охотно умираю

                   И вам я мать препоручаю", -

                   Так молвил нежный Эвриал.

 

                   "Не бойся, Эвриал любезный, -

                   Иул ему тотчас в ответ, -

                   Ты служишь нам не бесполезно,

                   Тебе ни в чем отказа нет.

                   Не стыдно мне назваться братом;

                   Мать одарю, поверь, богато;

                   Во всем клянусь ей угодить;

                   Дам ей одёжу и квартиру,

                   Пшена, муки, яиц и сыру -

                   По смерть в довольстве будет жить".

 

                   Друзья, простясь на всякий случай,

                   Отправились в рутульский стан.

                   Как раз и месяц скрылся в тучи,

                   На поле пал густой туман.

                   Уж время близилось к полночи;

                   Враги храпели что есть мочи.

                   Вояк сивуха развезла;

                   В беспечности тревог не знали,

                   Кто где одежду раскидали,

                   Ни от кого не чая зла.

 

                   И часовые на мушкетах

                   Заснули, позабыв приказ;

                   Храпели пьяные в пикетах,

                   Тут их застал последний час!

                   Друзья к рутульцам подступили,

                   Всех часовых передушили,

                   И Низ товарищу сказал:

                   "Ну, быть здесь нынче славной бане,

                   Ты проследи, что будет в стане;

                   Смотри, чтоб нас кто не поймал".

 

                   Сказав так, первому Раменту

                   Низ голову по плечи снял.

                   В один замах, одним моментом

                   Ко всем чертям навек послал.

                   Раменту ворожить случалось,

                   Кому и сколько жить осталось,

                   А вот себе не нагадал.

                   Так часто мы другим толкуем

                   Судьбу их, а своей не чуем,

                   Всяк ворожей таких видал.

 

                   А после Ремовых героев

                   Низ кряду всех передушил.

                   Всех блюдолизов, ложкомоев

                   И в пух и в прах он размозжил,

                   Потом и Рема доискался;

                   Тот было малость побрыкался,

                   Но недолга у Низа речь:

                   Сгреб за бороду супостата

                   И враз горшок его косматый

                   Оттяпал от широких плеч.

 

                   Вблизи Серран шатер раскинул,

                   Низ на него и набежал;

                   Серран едва кафтан свой скинул

                   И первым сном блаженно спал.

                   Низ размахнулся что есть духу

                   И саблей полоснул по брюху.

                   Серран встал сразу, точно рак:

                   Меж ног он ткнулся головою,

                   А зад поднялся вверх горою;

                   Фигурно кончил дни бедняк!

 

                   Пока с врагами Низ возился,

                   Не отставал и Эвриал:

                   Он также к сонным подмостился

                   И на тот свет их отправлял.

                   Пришлось ему занятье впору,

                   Он резал спящих без разбору,

                   Лютуя, как в овчарне волк;

                   И выборных, и назначенских,

                   И городских, и деревенских

                   Порезал чуть не целый полк.

 

                   Попался Ретус Эвриалу -

                   Он не совсем еще заснул;

                   От Турна возвратившись с бала,

                   Горилки чарочку глотнул

                   И только подремать собрался,

                   Как Эвриал к нему подкрался,

                   Бедняге в рот кинжал воткнул

                   И к полу приколол без спросу,

                   Как девка цветик вешний в косу.

                   Вмиг Ретус душу изрыгнул.

 

                   Наш Эвриал остервенился,

                   Забыв, что с донесеньем шел,

                   К Мезапу чуть не закатился.

                   Тут, верно, смерть бы и нашел,

                   Да Низа встретил ненароком,

                   И Низ, хоть в раже был жестоком,

                   Все ж земляка попридержал:

                   "Довольно кровь пускать покуда,

                   Смотри, чтоб не было нам худо", -

                   Так Эвриалу Низ сказал.

 

                   Как волк овец нещадно душит,

                   Попав в овчарню вечерком,

                   Как хорь башки курчатам сушит,

                   Высасывая мозг тишком;

                   Как ловкий монастырский служка

                   Или монашенка-вострушка,

                   Пока спят в хатах мужики,

                   Гусей и уток прут без крика,

                   Полакомиться в пост великий,

                   Что делывают и дьяки, -

 

                   Так наши смелые вояки

                   В молчанье проливали кровь,

                   От крови покраснев, как раки,

                   За княжью честь и за любовь.

                   Где к родине любовь вскипает,

                   Там сила вражья отступает,

                   Там груди крепче медных лат.

                   Там жизнь - алтын, а смерть - копейка;

                   Там не страшна судьба-злодейка;

                   Казаку там сам чорт не брат.

 

                   Низ в паре с верным Эвриалом

                   Рутульцам дали бой лихой.

                   Земля от крови набухала,

                   Здесь оробел бы пан любой.

                   Но наши по крови бродили,

                   Как будто хоровод водили,

                   Все метя выйти на простор:

                   Чтоб поспешить скорей к Энею,

                   Похвастать храбростью своею

                   И Турнов описать напор.

 

                   Уже из лагеря счастливо

                   Убрались наши смельчаки;

                   Налет им удался на диво,

                   Обрадовались земляки.

                   Из тучи месяц показался,

                   И над землей туман поднялся -

                   Все предвещало добрый путь.

                   Как вдруг Волсент шасть из долины,

                   И с ним латинские дружины.

                   Беда! Как нашим ускользнуть?

 

                   Троянцы к лесу дали тягу,

                   Неслись быстрее гончих псов,

                   Чтобы опушкой по оврагу

                   Уйти живыми от врагов.

                   Так пара горлинок невинных

                   Летит в лесок из мест равнинных,

                   Страшася кобчика когтей.

                   Но зло назначено судьбою,

                   Оно крадется за тобою,

                   Не скроешься за сто морей.

 

                   Враги до леса проследили

                   Отважных наших забияк,

                   Лес часовыми окружили,

                   Чтоб не уйти парням никак;

                   Потом, рассыпавшись по лесу,

                   Поймали одного повесу

                   То был бедняга Эвриал.

                   Когда он недругам попался,

                   На иву Низ тотчас взобрался

                   И к толстому суку припал.

 

                   Он видел с ивы Эвриала,

                   Глядел, как тешились враги;

                   Печаль на части сердце рвала,

                   Кричит Зевесу: "Помоги!"

                   Копье стальное направляет,

                   В латинцев прямо посылает,

                   Сульмону грудь насквозь пронзил.

                   Сульмон на месте закружился,

                   Как сноп на землю повалился

                   И дух греховный испустил.

 

                   Вслед за копьем стрела взмывает

                   И прямо Тагу бьет в висок;

                   Душа из Тага вылетает,

                   Он трупом падает в песок.

                   Волсент, утратив эту пару,

                   Клянет неведомую кару

                   И в ярости, как вол, ревет:

                   "За кровь Сульмонову, за Тага

                   Умрешь, проклятый упыряга,

                   К чертям твоя душа пойдет!"

 

                   Он бросился на Эвриала,

                   Чтобы ударить палашом;

                   Тут храбрость Низова пропала,

                   И сердце стало кулешом.

                   Несется, воет что есть силы:

                   "Творишь пеккатум, фратер милый,

                   Морс неповинному несешь.

                   Я стультус, лятро и негодник,

                   Неквиссимус и греховодник,

                   Стой! Кровь невинную ты льешь!"

 

                   Но, замахнувшись, не сдержался

                   Волсент, и Эвриал пропал.

                   Кочан с казацких плеч сорвался,

                   Язык невнятно бормотал.

                   И щек румяна побелели,

                   И уст кораллы посинели,

                   И сморщен белой кожи шелк;

                   Закрылись огневые очи,

                   Покрылись тьмою вечной ночи,

                   Навеки голос милый смолк.

 

                   Низ, труп увидя Эвриала,

                   От ярости осатанел;

                   Пошел чесать как ни попало,

                   К Волсенту не бежал - летел.

                   Как молния пронзает тучу,

                   Так, раскидав латинцев кучу,

                   Низ на Волсента наскочил;

                   Схватил за чуб одной рукою,

                   Меч в сердце засадил другою

                   И душу с телом разлучил.

 

                   Как искра, порох поджигая,

                   Дотла сгорает вместе с ним,

                   Так Низ, Волсентия кончая,

                   Не смог остаться сам живым.

                   Латинцы мигом Низа смяли,

                   Едва в клочки не разорвали

                   И сняли голову долой.

                   Так с жизнью распростились други,

                   Немаловажные заслуги

                   Оставя в мире за собой.

 

                   Латинцы ж кольев нарубили,

                   Связали крепко по концам,

                   На них Волсента положили

                   И понесли к своим полкам.

                   Да заодно с собой забрали

                   И головы, что сами сняли,

                   Сложив, как пару дынь, в мешок.

                   В рутульском лагере латинцы

                   Нашли троянские гостинцы

                   Из туш, печенок и кишок.

 

                   Едва восток зарей зарделся

                   И плошка Фебова взошла,

                   Как Турн уж досыта наелся,

                   Взялся за ратные дела,

                   Велел тревогу бить в клепало,

                   Чтоб в поле войско выступало

                   Троянцам отплатить с лихвой

                   За их ночное нападенье;

                   Для пущего же устрашенья

                   Взял головы троян с собой.

 

                   Меж тем троянцы в эту пору

                   Сидели в крепости своей:

                   Так прячутся мышата в нору,

                   Чтоб избежать кота когтей.

                   Но дать отпор готовы были

                   И до последнего решили

                   Свою свободу защитить,

                   За Трою новую сражаться,

                   Ни в чем рутульцам не поддаться

                   И Турна навек осрамить.

 

                   При первом же наскоке Турна

                   Так шуганули от ворот,

                   Что Турну ажно стало дурно

                   И разом подвело живот.

                   Тогда со злобы и досады

                   Он приказал вблизи ограды

                   Пред валом высоко взметнуть

                   Две головы ночных героев,

                   На жерди острые пристроив,

                   Чтобы троянцев припугнуть.

 

                   Троянцы сразу отгадали,

                   Чьи это головы торчат,

                   И слезы в горе проливали,

                   Лишившись этаких ребят.

                   Жестокое увидя дело,

                   Троянство сильно заскорбело.

                   Всех думка смутная взяла.

                   А мать, когда о всем дозналась,

                   Едва с душою не рассталась,

                   Вся сразу так и обмерла.

 

                   Потом о землю грудью билась

                   И с горя волосы рвала,

                   Щипалась, выла и бесилась,

                   Сыночка милого звала;

                   Помчалась с воплями вкруг вала,

                   Когда же голову узнала

                   Родного сына Эвруся,

                   Так на валу и распласталась,

                   Вопила, плакала, металась,

                   Визжала, словно порося,

 

                   И диким голосом завыла:

                   "Сыночек! Свет моих очей!

                   На то ль тебя я породила,

                   Чтоб сгинул ты от злых людей?

                   И чтобы мать свою седую,

                   Забросивши в страну чужую,

                   Навеки здесь осиротил?

                   Моя ты радость и отрада,

                   Моя защита и ограда,

                   Меня всегда от бед хранил.

 

                   Теперь к кому мне приклониться?

                   Кто злую долю облегчит?

                   За кем от лиха схорониться?

                   Никто за мной не приглядит.

                   Теперь прощайте все поклоны,

                   Что получала в годы оны

                   От вдов, дивчат и молодиц

                   За брови темные собольи,

                   За очи ясные сокольи:

                   Он был охоч до вечерниц.

 

                   Хоть тем бы облегчить кручину,

                   Чтоб тело милое обмыть

                   И, как положено по чину,

                   В могилу с миром проводить.

                   О боги! Как вы допустили,

                   Единственного чтоб убили

                   И выставили на колу

                   Его казацкую головку;

                   Весь мир вертите, как мутовку,

                   Один конец добру и злу.

 

                   А вы, что Эвруся сгубили,

                   Чтоб ваш пропал собачий род!

                   Чтоб ваши ж дети вас побили,

                   Чтоб в чреве погибал ваш плод!

                   Зачем не зверь я, не тигрица,

                   Не бешеная я волчица,

                   Чтоб мне рутульцев растерзать,

                   Чтоб сердце вырвать с требухою,

                   Упиться вдосталь кровью злою,

                   Чтоб вражьи кости изглодать?"

 

                   Плач матери и причитанья

                   Троян в смущенье привело,

                   И в час последнего прощанья

                   У каждого из глаз текло.

                   Асканий же, страдая тяжко,

                   В кровь губы искусал, бедняжка,

                   Как будто сапом занемог.

                   Потом, к старухе подступивши

                   И на плечи ее взваливши,

                   В землянку с вала уволок.

 

                   А там уже рокочут трубы,

                   Ревут свистульки и рога,

                   Вопят, брат брата лупит в зубы,

                   Отряды мчатся на врага.

                   И ржанье конское, и топот,

                   И крик, и гам, и вой, и ропот,

                   И суетня, и вопль, и звон!

                   Так сбитень вдруг взбурлит горячий,

                   Так в кабаке орет подьячий -

                   Хоть выноси святых всех вон.

 

                   Гей, муза, панночка честная!

                   Приди к поэту погостить,

                   Будь ласкова, моя родная,

                   Стишок мне помоги сложить!

                   Дай описать войны  теченье,

                   Как если бы в пылу сраженья

                   Я свой язык на твой сменил.

                   Ты, сказывают, не брыклива,

                   Хоть стала в старости сварлива,

                   Прости, коль в чем не угодил.

 

                   Пожалуй, я уж провинился,

                   Дивчину старою назвав;

                   С такой никто бы не любился,

                   Не чая ветреных забав.

                   Ох! Музочек подобных бездна

                   Во всяком городке уездном!

                   Они покрыли б весь Парнас.

                   Я музу кличу не такую, -

                   Веселую и молодую;

                   Старух лягает пусть Пегас.

 

                   Рутульцы облепили стены,

                   На них всползая, как жуки.

                   Турн, в ярости пуская пену,

                   Кричал: "Дружненько, казаки!"

                   Но и троянцы не зевали,

                   Как псы на стенах лютовали,

                   Рутульцев плющили, как мух,

                   Бросали сверху в них каменья,

                   Творя такое избиенье,

                   Что у рутульцев падал дух.

 

                   Турн, покомандовав до пота

                   И видя, как его честят,

                   Как от такого переплета

                   У рутулян хребты трещат,

                   Велел свезти из маслобоен,

                   А также и из воскобоен,

                   Все деревянные долбни.

                   Тут воскобойники примчали,

                   Долбней до чорта натаскали,

                   Аж гул стоял от их возни.

 

                   Долбни пристроив, как тараны,

                   По воротам открыли бой.

                   Трещали створки. Басурманы

                   Понавалились всей гурьбой.

                   Турн сам рутульцам помогает,

                   Тараны метко направляет,

                   Торопит рушить ворота.

                   И вот конец...  Качнулись, пали!

                   Троянцев под собой подмяли,

                   Смятенье, грохот, суета.

 

                   Троянцам худо. Всюду беды.

                   А муза шепчет: "Не страшись,

                   Рутульцам не видать победы,

                   В чужую драку ты не рвись".

                   Троянцы, напрягая жилы,

                   Пролом в минуту заложили

                   И грудью стали пред врагом.

                   Рутульцы бесом извивались,

                   Вперед, как бешеные, рвались,

                   Но так и не прошли в пролом.

 

                   Среди троянцев был пригожий

                   Неустрашимый Геленор,

                   С ним Лик - косматый, краснорожий

                   Драчун, обжора из обжор.

                   Им нипочем любое горе,

                   Обоим по колено море,

                   Раз плюнуть - головы рубать.

                   Давно уже они смекали

                   И лишь минуты доброй ждали,

                   Чтобы рутульцам таску дать.

 

                   И вот, в радении великом,

                   Кафтаны поскидав долой,

                   Пан Геленор с мордастым Ликом

                   Сквозь вой и гром рванулись в бой;

                   Рутульцам под бока совали

                   И сдачи вдосталь получали.

                   Досталось всем тут по шеям.

                   А Лик особо отличился:

                   Он к Турну ловко подмостился

                   И двинул смаху по зубам.

 

                   Но Турн был сам лихой рубака,

                   Он Лика сбил в единый мах;

                   И вот троянский забияка

                   У Турна кончился в ногах.

                   Потом, круша всех без разбора,

                   Так отлупил он Геленора,

                   Что тот на месте околел.

                   Рутульцев это подбодрило

                   И так сердца их взвеселило,

                   Что и трусливый осмелел.

 

                   На стены снова навалились,

                   Гурьбою кинулись на вал;

                   Как псы, троянцы обозлились,

                   Рутульцев били наповал.

                   Осатанели все от злости:

                   Трещали ребра, скулы, кости,

                   Как будто ураган прошел;

                   Кто раком лез, кто лег на брюхо,

                   Кто зубы потерял, кто ухо,

                   Кто бил, кто резал, кто колол.

 

                   В сердцах отвага закипела,

                   Ярился каждый, свирепел,

                   Душа от битвы захмелела,

                   Всяк силу показать хотел.

                   Лигар, кроша врагов, с разгона

                   Пришиб дубиной Эмфиона

                   И сам навеки тут же лег.

                   Лютеций бил Илионея,

                   Циней Арефа, тот Цинея,

                   Кто как умел и кто как мог.

 

                   Один рутульский воевода,

                   Что звался Ремул, Турнов сват,

                   Хвастун и дурень от природы,

                   Все сдуру делал невпопад.

                   До всякой похвальбы охочий,

                   Он принялся что было мочи

                   Перед троянцами орать:

                   "Ага, проклятые поганцы,

                   Скоты, пройдохи, голодранцы!

                   Пришло вам время пропадать!

 

                   Мы вас отучим, супостаты,

                   Морочить девок, вдов губить,

                   В чужих владеньях ставить хаты,

                   Не по своим углам блудить.

                   Вишь, рты поразевали сдуру

                   На каравай чужой. Вам шкуру

                   Мы спустим, вышибем вам дух,

                   Давайте вашего повесу,

                   Я вмиг его отправлю к бесу

                   И раздавлю вас всех, как мух!"

 

                   Иул Энеевич услышал

                   Поток тех пакостных речей,

                   Надулся весь, к рутульцу вышел

                   И, полыхнув огнем очей,

                   За камешком тотчас нагнулся,

                   Глазок прищурил, размахнулся

                   И по лбу Ремула как хвать!

                   Хвастун на землю повалился,

                   Иул душой возвеселился,

                   Троянцев дух стал оживать.

 

                   И снова свалка закипела,

                   Лупили в лоб и со спины,

                   На землю требуха летела,

                   Трещали кости и штаны.

                   Все разъярились свыше меры,

                   Дрались на разные манеры,

                   Кто чем попало, тем лупил,

                   Поднялся писк, стенанья, охи,

                   Враги скакали, точно блохи,

                   И всякий грыз, щипал, душил.

 

                   Служили у троян два брата,

                   Собою каждый Голиаф -

                   Широкоплечий, дубоватый,

                   И длинноногий, как жираф.

                   Один брат звался Битиасом,

                   Был ростом вровень он с Тарасом,

                   Что Кочубею услужал;

                   Другой братан Пандаром звался;

                   Он высотой с версту казался,

                   Но, как верблюд, был тощ и вял.

 

                   Сначала братья-исполины

                   В бою стояли у ворот,

                   Держа тяжелые дубины,

                   Обороняя в крепость вход.

                   Потом они поприседали,

                   Троянцы ж будто отступали,

                   Подманивали рутулян.

                   Незащищенные ворота

                   Увидя, Турнова пехота

                   Рванулась в крепость на троян.

 

                   Но только сунется кто в город,

                   Того сейчас же всмятку бьют;

                   Моментом вырос тел пригорок,

                   Братаны кровь нещадно льют.

                   Рутульцы в воротах толпятся,

                   Как колос под серпом ложатся;

                   Свистя, как на гумне цепы,

                   Две исполинские дубины

                   Долбили головы и спины,

                   Всех молотили, как снопы.

 

                   Турн, увидав такое дело,

                   От ярости осатанел

                   И, задрожав, как лист, всем телом,

                   К своим на помощь полетел.

                   Моментом в крепость протолкался

                   И всех подряд тузить принялся,

                   Кто только под руку попал:

                   Убил Афидна и Мерона,

                   Стремясь туда попасть с разгона,

                   Где Битиас рвал и метал.

 

                   С наскоку треснул булавою,

                   Троянский великан упал,

                   Уткнулся в землю головою,

                   Аж крепость всю заколыхал.

                   Ревет, и душу испускает,

                   И воздух громом наполняет.

                   На всех напал великий страх!

                   Не спас ни рост, ни мощь десницы,

                   Пропал верзила, как мокрица!

                   И исполин есть червь и прах!

 

                   Пандар, увидя гибель брата,

                   Смешался, струсил, духом пал

                   И от лихого стратилата

                   Как мог быстрее побежал.

                   Через плетни, как ветер, мчался,

                   Меж куренями пробирался

                   И, чтоб от Турна увильнуть,

                   Ворота заложил камнями,

                   Колодами, большими пнями,

                   Хотел от боя отдохнуть.

 

                   Но как же бедный удивился,

                   Увидя недруга в стенах;

                   Он поневоле ободрился

                   И позабыл недавний страх.

                   "Что, висельник, теперь попался!

                   Незваный в гости навязался, -

                   Пандар на Турна закричал, -

                   Пожди, тебя я мигом вздую,

                   Из тела выбью душу злую,

                   Довольно ты попановал!"

 

                   Турн отвечает: "Час расплаты

                   Настал! И здесь я неспроста.

                   Как я хлещу - спроси у брата,

                   Коломенская ты верста".

                   Тут камень великан хватает

                   И в Турна, обозлясь, кидает,

                   Махнул бы Турн навеки в ад!

                   Но тут Юнона подоспела,

                   Собой прикрыла Турна тело,

                   И камень полетел назад.

 

                   Турн, чуя помощь в обороне,

                   Бодрится, прыгает, орет

                   И, про себя молясь Юноне,

                   Пандара по лбу смаху бьет,

                   Одним ударом с ног сшибает,

                   До мозга череп разбивает, -

                   Последний гибнет великан!

                   Потеря эта устрашила

                   И ужасом сердца смутила

                   У самых доблестных троян.

 

                   А Турн удачей ободрился,

                   Направо и налево бил,

                   Как раненый кабан ярился

                   И без пощады всех косил.

                   Рассек на части Филариса,

                   В лепешку растоптал Галиса,

                   С плеч голову Крифею снял,

                   Лупил и под бока и в рыло.

                   Всех ярость Турна устрашила,

                   Никто с ним биться не дерзал.

 

                   Уже троянцы помышляют,

                   Куда б из крепости удрать,

                   Тайком пожитки собирают,

                   Чтобы скорее тягу дать;

                   Но тут обозный генеральный,

                   Муж сановитый и начальный,

                   Серест по имени, вскричал:

                   "Куда? Иль раньше вы слыхали,

                   Чтобы троянцы удирали?

                   Нет! Этого наш род не знал!

 

                   Один головорез лютует,

                   Кой-кто уже бежать готов,

                   Ужель рутулец отлупцует

                   Таких отборных молодцов?

                   Что скажет свет про нас, трояне,

                   Что мы бродяги-басурмане,

                   Что испугались мы врагов,

                   А князь наш бедный что помыслит?

                   Ведь он за воинов нас числит,

                   Что верны доблести отцов.

 

                   Сверитесь, Турна окружите,

                   Не сто раз в жизни умирать;

                   Гуртом, гуртом его берите,

                   Пришло скотине пропадать".

                   Троянцы мигом спохватились,

                   На Турна скопом напустились;

                   Турн, в переплет такой попав,

                   Вилял, хитрил и увивался,

                   До Тибра кое-как добрался,

                   Бух в воду! - и пустился вплавь.

 

 


  1 2 3 4 5 6 

Все списки лучших





Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика