ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. Казонде
Двадцать
шестого мая караван прибыл в Казонде. Только половина всего количества захваченных
невольников. Остальные погибли в дороге. Однако работорговцы все же рассчитывали
на значительный барыш: спрос на рабов не убывал, и цены на невольничьих рынках
Африки стояли высокие.
Ангола в
то время вела крупную торговлю неграми. Однако португальские власти в
Сан-Паоло-де-Луанда и Бенгеле были бессильны, так как караваны с невольниками
стали направлять через внутренние, недоступные и дикие области материка.
Бараки
на побережье были до отказа набиты черными пленниками. Немногие невольничьи
корабли, которым удавалось благополучно проскочить мимо патрульных судов,
стерегущих африканское побережье, не могли забрать весь груз «черного товара»,
предназначенный к вывозу в Америку, в колониальные владения Испании.
Казонде,
расположенный в трехстах милях от устья Кванзы, считался одним из крупнейших
«лакони» – невольничьих рынков Анголы. Купля-продажа людей производилась обычно
на «читоке» – главной площади города. Здесь была «выставка товара», и отсюда же
трогались в путь караваны, следующие к Большим озерам.
Как все
города Центральной Африки, Казонде разделялся на две части. В торговой части
помещались жилые дома туземных, арабских и португальских купцов, а также бараки
для их невольников; вторую часть составляла резиденция туземного царька. Обычно
это был свирепый коронованный пьяница, правящий при помощи устрашения и
существующий главным образом за счет щедрых приношений работорговцев.
Весь
торговый квартал Казонде принадлежал в то время Хозе-Антонио Альвецу – тому самому
работорговцу Альвецу, о котором шла речь у Негоро с Гэррисом, они были только
его приказчиками.
В
Казонде помещалась главная контора Альвеца, а отделения ее были открыты в Бихе,
Касанге и Бенгеле. Через несколько лет после упоминаемых здесь событий Камерон
побывал в бенгельском отделении конторы Альвеца и описал его.
По обеим
сторонам главной улицы торгового квартала Казонде тянулись «тембе»-одноэтажные
глинобитные домики с плоскими крышами; квадратные их дворики служили загонами
для скота. В конце главной улицы находилась большая площадь – читока,
окруженная невольничьими бараками. Высоко над домами поднимались пышные кроны
великолепных смоковниц; вдоль улиц росли высокие пальмы, похожие на
поставленные торчком метелки. На улицах в отбросах копошились стервятники,
занятые санитарным обслуживанием городка. Таков был торговый квартал.
Невдалеке
от города протекает Лухи – еще не исследованная речка, являющаяся, вероятно, одним
из притоков Конго, хотя бы вторичным.
Прилегающая
к торговому кварталу «резиденция» царька представляла собой скопище жалких
лачуг, раскинувшихся почти на квадратную милю. Некоторые хижины были обнесены
тростниковыми изгородями, другие – густо обсажены кустарником, а иные
обходились и вовсе без ограды. Между плантациями маниоки, за частоколом,
окруженным живой изгородью из папируса, стояло на отдельном поле десятка три
лачуг для невольников царька, несколько хижин для его жен и королевский
«тембе», чуть повыше и просторнее других. Вот и все. Муани-Лунга, царьку
Казонде, было лет под пятьдесят. Владения его, уже достаточно разоренные его
предшественниками, под его управлением пришли в окончательный упадок. У него
было сейчас лишь около четырех тысяч солдат, тогда как у
португальцев-работорговцев число наемников достигало двадцати тысяч. Царек не
имел возможности, как в добрые старые времена, приносить жертву богам по
двадцать пять – тридцать рабов ежедневно. Разврат и злоупотребление спиртными
напиткам превратили этого еще нестарого человека в дряхлую развалину, в
злобного, выжившего из ума маньяка. Ради каприза он увечил и калечил своих
рабов, военачальников и министров: он отрезал одному нос или уши, другому ногу,
а третьему руку. Подданные с нетерпением ожидали его смерти, и весть о ней была
бы принята с радостью.
Только
одному человеку во всем Казонде смерть Муани-Лунга причинила бы ущерб – Хозе-Антонио
Альвецу. Работорговец отлично ладил со спившимся владыкой и, пользуясь дружбой
с ним, хозяйничал во всей области. После смерти короля престол должен был
перейти к его первой жене, королеве Муане. Альвец опасался, что ее не признают
и что соседний царек, один из властителей Оукусу, воспользуется смутой и
захватит владения Муани-Лунга. Этот царек был моложе, энергичнее и уже завладел
несколькими деревнями, подвластными правителю Казонде; к тому же он вел дела с
конкурентом Альвеца, крупным работорговцем Типо-Типо, чистокровным
арабом, – вскоре Камерону пришлось встретиться с ним в Ньянгве.
Пока что
истинным властителем этого края был Хозе-Аптонио Альвец, ибо он всецело
подчинил себе одуревшего негритянского царька, потакая его страстям, ловко
пользуясь его пороками.
Хозе –
Антонио Альвец, человек уже пожилой, не принадлежал к «мсунгу», то есть к белой
расе, португальским у него было только имя, принятое им, конечно, из
коммерческих соображений. Альвец был негром по имени Кенделе. Он родился в
Дондо, на берегу Кванзы, начал свою карьеру агентом у работорговца. Теперь этот
старый негодяй, называвший себя честнейшим человеком на свете, стал одним из
крупнейших торговцев черными невольниками. В 1874 году Камерон встретил в
Килембо, столице Кассона, этого самого Альвеца и вместе с его караваном прошел
всю дорогу до Бихе – то есть семьсот с лишним миль.
По
прибытии в Казонде партию рабов привели на главную площадь.
Было 26
мая. Таким образом, расчеты Дика Сэнда оправдались. Путешествие продолжалось
тридцать восемь дней со времени выхода из лагеря, расположенного на берегах
Кванзы. Пять недель самых ужасных мучений, какие только может выдержать
человек! Был полдень, когда вошли в Казонде. Забили барабаны, загудел рог,
затрещали ружейные выстрелы: солдаты, сопровождавшие караван, стреляли в
воздух, и слуги Хозе-Антонио Альвеца восторженно отвечали им. Все эти бандиты
обрадовались встрече с приятелями после четырехмесячной разлуки. Наконец-то они
могут отдохнуть и вознаградить себя за потерянное время развратом и пьянством.
До
Казонде дошло только двести пятьдесят невольников. Полумертвых от усталости,
еле волочивших ноги пленников прогнали, как стадо, по улицам города и заперли в
бараках, которые американский фермер признал бы негодными даже для хлева. В
бараках в ожидании ярмарки уже сидело тысячи полторы рабов. Ярмарка должна была
открыться через день на главной площади.
С
прибытием новой партии в бараках стало еще теснее. Тяжелые колодки с
невольников сняли, но от цепей не освободили.
Носильщики
остановились на площади и сложили на землю свой ценный груз – слоновую кость,
предназначенную для продажи в Казонде. Когда им выдадут плату – несколько ярдов
коленкора или другой ткани чуть подороже, – они отправятся искать караван,
нуждающийся в их услугах.
Итак,
старый Том и его спутники избавились от колодок, которые мучили их в продолжение
пяти недель. Бат, наконец, мог обнять своего отца. Товарищи по несчастью
обменялись рукопожатиями. Перемолвившись несколькими словами, они замолчали. Да
и о чем им было говорить. Жаловаться, сетовать на судьбу? Бата, Актеона, Остина
– сильных молодых людей, привычных к тяжелому физическому труду, –
усталость не могла сломить. Но старый Том совершенно выбился из сил. Если бы
караван задер жался в пути еще день-другой, труп Тома бросили, бы на съедение
хищным зверям, как труп бедной Нан.
Всех
четверых втолкнули в тесный сарайчик и дверь тотчас же заперли снаружи на
замок. Подкрепившись скудной пищей, пленники стали ждать прихода работорговца.
Они наивно надеялись, что Альвец освободит их узнав, что они американские
граждане.
Дика
Сэнда оставили на площади под надзором приставленного к нему хавильдара.
Наконец –
то он в Казонде! Он не сомневался, что миссие Уэлдон, маленький Джек и кузен Бенедикт
давно уже находятся здесь. Он высматривал их на всех улицах, по которым
проходил караван, оглядел все тембе и всю читоку, почти пустую в тот час.
Но
миссис Уэлдон нигде не было.
«Неужели
ее не привели в Казонде? – спрашивал себя Ддк. – Где же она в таком
случае? Нет, Геркулес не мог ошибиться! Неизвестно, какие планы у Гэрриса и
Негоро, но я уверен, что они доставили ее сюда. Однако и их тоже что-то не
видно…»
Жгучая
тревога охватила Дика Сэнда. Миссис Уэлдон могли держать взаперти – этим объяснялось
то, что Дику не удалось увидеть ее. Но где Гэррис, где Негоро? Они, особенно
португалец, не стали бы медлить и откладывать свидание с юным капитаном,
который теперь был всецело в их власти. Нет, они тотчас же пришли бы, чтобы
насладиться своим торжеством, чтобы поиздеваться над Диком, помучить его, чтобы
отомстить ему наконец. Почему же их не видно? Неужели их нет в Казонде? Но в
таком случае, значит, и миссис Уэлдон находится не в Казонде, а в каком-нибудь
другом пункте Центральной Африки? Если б с появлением Гэрриса и португальца
Дику Сэнду грозила пытка, и то он с нетерпением ждал бы их. Ведь если они в
городе, то, значит, и миссис Уэлдон и маленький Джек находятся здесь.
Динго не
появлялся с тех самых пор, как принес Дику записку Геркулеса. Таким образом,
юноша не мог отослать с ним заготовленный ответ. А в этом ответе Дик поручал
Геркулесу следовать за миссис Уэлдон, не терять ее из виду и по возможности
сообщать ей обо всем, что происходит. Динго уже однажды пробрался в лагерь,
почему бы Геркулесу не послать его вторично? Но, быть может, верный пес погиб,
исполняя это поручение? Или миссис Уэлдон повезли дальше, по какой-нибудь
фактории в глубине лесистого плоскогорья, и Геркулес, как это сделал бы и сам
Дик, вместе с Динго идет по ее следам?
Мысли
эти неотступно преследовали юношу.
Как
поступить, если выяснится, что ни миссис Уэлдон, ни ее похитителей нет в
городе? Дик настолько сжился с надеждой, быть может обманчивой, встретить в
Казонде миссис Уэлдон, что теперь, не видя ее нигде, был потрясен, пережил
минуты отчаяния, с которым не мог совладать.
«К чему
жить, – думал, – если не можешь помочь людям, которых любишь? Нет,
лучше умереть, чем влачить такое жалкое существование!»
Но,
думая так, Дик ошибался в себе. Под ударами тяжких испытаний мальчик стал взрослым.
У таких мужествственных людей, как Дик, отчаяние – лишь временная дань слабости
натуры человеческой.
Вдруг по
пустынной площади разнеслись звуки фанфар и громкие крики. Дик Сэнд, уныло
сидевший на пыльной земле, мгновенно вскочил на ноги. Всякое новое происшествие
могло навести его на след тех, кого он искал. Уныния как не бывало, Дик снова
был готов к борьбе.
– Альвец!
Альвец! – кричали солдаты и туземцы, толпой валившие на площадь.
Наконец –
то появится человек, от которого зависела судьба стольких несчастных людей.
Быть может, Гэррио и Негоро сопровождают его. Пятнадцатилетний капитан стоял,
выпрямившись во весь рост и широко раскрыв глаза; ноздри его раздувались; он
ждал: если эти двое предателей появятся перед ним – он твердо и прямо глянет им
в лицо. Капитан «Пилигрима» не дрогнет перед бывшим судовым коком!
В конце
главной улицы показались носилки-китанда с заплатанным пологом из дешевой
выцветшей ткани, обшитой ощипанной бахромой. Из носилок вылез старый негр.
Это был
работорговец Хозе-Антонио Альвец. Несколько слуг подбежали к нему с низкими поклонами.
Вслед за
Альвецем из носилок вылез его друг метис Коимбра, сын правителя Бихе. По словам
лейтенанта Камерона, этот друг Альвеца был самым отъявленным негодяем во всей
области. Это был лупоглазый детина с желтым одутловатым лицом, с нечесаной
гривой жестких курчавых волос. Что-то в нем было нечистое и отталкивающее. В
рваной рубашке, в сплетенной из травы юбке, в обтрепанной соломенной шляпе он
был похож на уродливую старую ведьму. Коимбра был наперсником и доверенным
лицом Альвеца, организатором набегов на мирные селения и достойным вождем шайки
разбойников, обслуживавшей работорговца.
Что
касается Альвеца, то он в своей одежде, похожей на карнавальный турецкий наряд,
был, пожалуй, не так отвратителен, как его наперсник, но ни в коем случае не
мог внушить высокого представления о владельцах факторий, ведущих оптовую
работорговлю.
К
большому разочарованию Дика Сэнда, Гэрриса и Негоро не оказалось в свите
Альвеца. Неужели нужно было оставить надежду встретиться с ними в Казонде.
Между
тем начальник каравана Ибн-Хамис обменялся рукопожатиями с Альвецем и Коимброй.
Те горячо поздравили его с успешным завершением похода. Правда, при вести о
гибели половины каравана невольников Альвец поморщился. Но, в общем, дело было
не так уж плохо: вместе с тем «черным товаром», который содержался в бараках, у
работорговца оставалось достаточно невольников, чтобы удовлетворить спрос
внутреннего рынка. И Альвец даже повеселел, подсчитав в уме, какое количество
слоновой кости он сможет получить в обмен на рабов, сколько может выторговать
меди, которую вывозят в Центральную Африку в форме «ханн», похожих на
андреевский крест.
Работорговец
поблагодарил надсмотрщиков и приказал тотчас же расплатиться с носильщиками.
Хозе –
Антонио Альвец и Коимбра говорили на порту-гальско-африканском жаргоне, который
вряд ли был бы понятен уроженцу Лиссабона и уж, разумеется, был совсем
непонятен Дику Сэнду. Но он догадывался, что «почтенные негоцианты» говорят о
нем и его спутниках, которых предательством обратили в невольников и пригнали
сюда с караваном. Догадка его превратилась в уверенность, когда по знаку
Ибн-Хамиса один из хавильдаров направился к сараю, где были заперты Том, Остин,
Бат и Актеон.
Всех
четырех подвели к Альвецу.
Дик Сэнд
незаметно подошел поближе. Он не хотел упустить малейшей подробности этой сцены.
Лицо
Хозе-Антонио озарилось довольной улыбкой, когда он увидел великолепное сложение
и могучие мускулы молодых негров. Несколько дней отдыха и обильная пища должны
восстановить их силы. На Тома он взглянул лишь мельком: преклонный возраст
лишал старого негра всякой ценности. Но за трех остальных можно было взять
хорошую цену.
Собрав в
памяти те несколько английских слов, которым он научился у американца Гэрриса,
старик Альвец, гримасничая, иронически поздравил своих новых невольников с
благополучным прибытием.
Том
сделал шаг к Альвецу и, указывая на своих товарищей и на самого себя, сказал:
– Мы
свободные люди… граждане Соединенных Штатов!
Очевидно,
Альвец понял его. Он скривил лицо в веселую улыбку и, кивнув головой, ответил:
– Да…
да… Американцы!.. Добро пожаловать!.. С приездом!
– С
приездом, – повторил за ним Коимбра.
С этими
словами он подошел к Остину и, словно барышник, покупающий на ярмарке лошадь,
начал ощупывать ему грудь, плечи, бицепсы. Но в тот момент, когда он попытался
раскрыть Остину рот, чтобы удостовериться, целы ли у него зубы, сеньор Коимбра
получил такой здоровенный удар кулаком, какого до него, вероятно, не получал ни
один сын властителя.
Наперсник
Альвеца отлетел на десять шагов. Несколько солдат бросились к Остину, и он
дорого заплатил бы за свою дерзость, если бы Альвец не остановил солдат.
Работорговец от души расхохотался, увидев, что его дорогой друг Коимбра лишился
двух из уцелевших у него шести зубов. Альвец отличался веселым нравом, и эта
сцена очень его позабавила. Кроме того, он не хотел, чтобы солдаты попортили
ценный товар.
Он
успокоил разъяренного Коимбру. С трудом поднявшись на ноги, тот вернулся на
свое место возле работорговца и погрозил кулаком отважному Остину.
В это время
хавильдары подтолкнули Дика Сэнда к Альвецу. Работорговец, очевидно, знал, кто
этот юноша, как он попал в Анголу и каким образом очутился пленником в караване
Ибн-Хамиса. Он посмотрел на него довольно злобно и пробормотал по-английски:
– Ага,
маленький янки!
– Да,
янки! – ответил Дик Сэнд. – Что вы собираетесь делать со мной и моими
спутниками?
– Янки,
янки! Маленький янки, – повторил Альвец. Он не понял или не хотел понять вопроса,
который юноша задал ему. Дик повторил свой вопрос. Видя, что работорговец не
собирается отвечать, он обратился к Коимбре, в котором он, несмотря на его
ужасный вид, угадал европейца. Но Коимбра только угрожающе замахнулся кулаком и
обратил в сторону свою опухшую от алкоголя рожу.
Тем
временем Альвец оживленно беседовал с Ибн-Ха мисом. Видимо, они говорили о
чем-то, что имело непосредственное отношение к Дику и его друзьям. «Кто
знает, – подумал юноша, – какие планы у Альвеца? Удастся ли нам еще
свидеться и обменяться хоть несколькими словами!»
– Друэья
мои, – сказал он вполголоса, как будто разговаривая сам с собой, –
слушайте меня. Геркулес прислал мне с Динго записку. Наш товарищ шел следом за
караваном. Гэррис и Негоро увезли миссис Уэлдон, Джека и господина Бенедикта.
Куда? Не знаю. Но, может быть, они в Казонде. Терпите и мужайтесь, а главное,
будьте готовы воспользоваться малейшим случаем к побегу! Да смилостивится над
нами бог!
– А
Нан? – спросил старый Том.
– Нан
умерла!
– Первая
жертва…
– И
последняя, – ответил Дик Сэнд. – Мы сумеем… В это мгновение тяжелая
рука легла на плечо юноши, и хорошо знакомый голос вкрадчиво произнес:
– Ага,
если не ошибаюсь, это вы, мой юный друг? Как я рад видеть вас!
Дик Сэнд
живо обернулся. Перед ним стоял Гэррис.
– Где
миссис Уэлдон? – вскричал Дик, наступая на американца.
– Увы, –
ответил Гэррис с деланным огорчением, – несчастная мать! Могла ли она пережить…
– Умерла? –
крикнул Дик. – А сын ее?
– Бедный
мальчик, – ответил Гэррис тем же тоном, – он не перенес этих тяжких
испытаний…
Те, кого
Дик любил, умерли… Можно представить себе, что испытал в эту минуту юноша. В
порыве неудержимого гнева, охваченный жаждой мщения, он бросился на Гэрриса,
выхватил у него из-за пояса нож и всадил ему в сердце по самую рукоятку.
– Проклятие! –
вскричал Гэррис, падая на землю. Это было его последнее слово. Когда к нему
подбежали, он был уже мертв.
|
