V
Полез Жилин в дыру, раскопал пошире, чтоб и Костылину
пролезть; и сидят они - ждут, чтобы затихло в ауле.
Только затих народ в ауле, Жилин полез под стену,
выбрался. Шепчет Костылину:
- Полезай.
Полез и Костылин, да зацепил камень ногой, загремел. А у
хозяина сторожка была - пёстрая собака. И злая-презлая; звали её Уляшин. Жилин
уже наперёд прикормил её. Услыхал Уляшин, забрехал и кинулся, а за ним другие
собаки. Жилин чуть свистнул, кинул лепёшки кусок - Уляшин узнал, замахал
хвостом и перестал брехать.
Хозяин услыхал, загайкал из сакли:
- Гайть! Гайть, Уляшин!
А Жилин за ушами почёсывает Уляшина. Молчит собака,
трётся ему об ноги, хвостом махает.
Посидели они за углом. Затихло всё, только слышно - овца
перхает в закуте да низом вода по камушкам шумит. Темно, звёзды высоко стоят на
небе; над горой молодой месяц закраснелся, кверху рожками заходит. В лощинах
туман как молоко белеется.
Поднялся Жилин, говорит товарищу:
- Ну, брат, айда!
Тронулись, только отошли, слышат - запел мулла на крыше:
«Алла, Бесмилла! Ильрахман!» Значит - пойдёт народ в мечеть. Оли опять,
притаившись под стенкой.
Долго сидели, дожидались, пока народ пройдёт. Опять
затихло.
- Ну, с богом! - Перекрестились, пошли. Пошли через двор
под кручь к речке, перешли речку, пошли лощиной. Туман густой да низом стоит, а
над головой звёзды виднёшеньки. Жилин по звёздам примечает, в какую сторону
идти. В тумане свежо, идти легко, только сапоги неловки, стоптались. Жилин снял
свои, бросил, пошёл босиком. Подпрыгивает с камушка на камушек да на звёзды
поглядывает. Стал Костылин отставать.
- Тише, - говорит, - иди; сапоги проклятые - все ноги
стёрли.
- Да ты сними, легче будет.
Пошёл Костылин босиком - ещё того хуже: изрезал все ноги
по камням и всё отстаёт. Жилин ему говорит:
- Ноги обдерёшь - заживут, а догонят - убьют, хуже.
Костылин ничего не говорит, идёт, покряхтывает. Шли они
низом долго. Слышат - вправо собаки забрехали. Жилин остановился, осмотрелся,
полез на гору, руками ощупал.
- Эх, - говорит, - ошиблись мы - вправо забрали. Тут аул
чужой, я его с горы видел; назад надо да влево, в гору. Тут лес должен быть.
А Костылин говорит:
- Подожди хоть немножко, дай вздохнуть, у меня ноги в
крови все.
- Э, брат, заживут; ты легче прыгай. Вот как!
И побежал Жилин назад и влево в гору, в лес.
Костылин всё отстаёт и охает. Жилин шикнет-шикнет на
него, а сам всё идёт.
Поднялись на гору. Так и есть - лес. Вошли в лес, по
колючкам изодрали всё платье последнее. Напали на дорожку в лесу. Идут.
- Стой! - Затопало копытами по дороге. Остановились,
слушают. Потопало, как лошадь, и остановилось. Тронулись они - опять затопало.
Они остановятся - и оно остановится. Подполз Жилин, смотрит на свет по дороге -
стоит что-то: лошадь не лошадь, и на лошади что-то чудное, на человека не
похоже. Фыркнуло - слышит. «Что за чудо!» Свистнул Жилин потихоньку, - как
шаркнет с дороги в лес и затрещало по лесу, точно буря летит, сучья ломает.
Костылин так и упал со страху. А Жилин смеётся, говорит:
- Это олень. Слышишь, как рогами лес ломит. Мы его
боимся, а он нас боится.
Пошли дальше. Уже высожары[13] спускаться стали, до утра недалеко. А туда
ли идут, нет ли - не знают. Думается так Жилину, что по этой самой дороге его
везли и что до своих вёрст десять ещё будет, а приметы верной нет, да и ночью
не разберёшь. Вышли на полянку, Костылин сел и говорит:
- Как хочешь, а я не дойду: у меня ноги не идут.
Стал его Жилин уговаривать.
- Нет, - говорит, - не дойду, не могу.
Рассердился Жилин, плюнул, обругал его.
- Так я же один уйду, прощай.
Костылин вскочил, пошёл. Прошли они версты четыре. Туман
в лесу ещё гуще сел, ничего не видать перед собой, и звёзды уж чуть видны.
Вдруг слышат - впереди топает лошадь. Слышно подковами за
камни цепляется. Лёг Жилин на брюхо, стал по земле слушать.
- Так и есть, сюда, к нам, конный едет!
Сбежали они с дороги, сели в кусты и ждут. Жилин подполз
к дороге, смотрит - верховой татарин едет, корову гонит. Сам себе под нос
мурлычет что-то. Проехал татарин. Жилин вернулся к Костылину.
- Ну, пронёс бог; вставай, пойдём.
Стал Костылин вставать и упал.
- Не могу, ей-богу, не могу; сил моих нет.
Мужчина грузный, пухлый, запотел; да как обхватило его в
лесу туманом холодным, да ноги ободраны, - он и рассолодел. Стал его Жилин
силой поднимать. Как закричит Костылин:
- Ой, больно!
Жилин так и обмер.
- Что кричишь? Ведь татарин близко, услышит. - А сам
думает: «Он и вправду расслаб, что мне с ним делать? Бросить товарища не
годится».
- Ну, - говорит, - вставай, садись на закорки - снесу,
коли уж идти не можешь.
Подсадил на себя Костылина, подхватил руками под ляжки,
вышел на дорогу, поволок.
- Только, - говорит, - не дави ты меня руками за глотку
ради Христа. За плечи держись.
Тяжело Жилину, ноги тоже в крови и уморился. Нагнётся,
подправит, подкинет, чтоб повыше сидел на нём Костылин, тащит его по дороге.
Видно, услыхал татарин, как Костылин закричал. Слышит
Жилин - едет кто-то сзади, кличет по-своему. Бросился Жилин в кусты. Татарин
выхватил ружьё, выпалил - не попал, завизжал по-своему и поскакал прочь по
дороге.
- Ну, - говорит Жилин, - пропали, брат! Он, собака,
сейчас соберёт татар за нами в погоню. Коли не уйдём версты три - пропали. - А
сам думает на Костылина: «И чёрт меня дёрнул колоду эту с собой брать. Один я
бы давно ушёл».
Костылин говорит:
- Иди один, за что тебе из-за меня пропадать.
- Нет, не пойду: не годится товарища бросать.
Подхватил опять на плечи, попёр. Прошёл он так с версту.
Всё лес идёт, и не видать выхода. А туман уж расходиться стал, и как будто
тучки заходить стали. Не видать уж звёзд. Измучился Жилин.
Пришёл, у дороги родничок, камнем обделан. Остановился,
ссадил Костылина.
- Дай, - говорит, - отдохну, напьюсь. Лепёшек поедим.
Должно быть, недалеко
Только прилёг он пить, слышит - затопало сзади. Опять
кинулись вправо, в кусты, под кручь, и легли.
Слышат - голоса татарские; остановились татары на том
самом месте, где они с дороги свернули. Поговорили, потом зауськали, как собак
притравливают. Слышат - трещит что-то по кустам, прямо к ним собака чужая
чья-то. Остановилась, забрехала.
Лезут и татары - тоже чужие; схватили их, посвязали,
посадили на лошадей, повезли.
Проехали версты три, встречает их Абдул-хозяин с двумя
татарами. Поговорил что-то с татарами, пересадили на своих лошадей, повезли
назад в аул.
Абдул уж не смеётся и ни слова не говорит с ними.
Привезли на рассвете в аул, посадили на улице. Сбежались
ребята. Камнями, плётками бьют их, визжат.
Собрались татары в кружок, и старик из-под горы пришёл.
Стали говорить. Слышит Жилин, что судят про них, что с ними делать.
Одни говорят - надо их дальше в горы услать, а старик
говорит:
- Надо убить.
Абдул спорит, говорит:
- Я за них деньги отдал. Я за них выкуп возьму.
А старик говорит:
- Ничего они не заплатят, только беды наделают. И грех
русских кормить. Убить - и кончено.
Разошлись. Подошёл хозяин к Жилину, стал ему говорить.
- Если, - говорит, - мне не пришлют за вас выкуп, я через
две недели вас запорю. А если затеешь опять бежать, я тебя как собаку убью.
Пиши письмо, хорошенько пиши.
Принесли им бумаги, написали они письма. Набили на них
колодки, отвели за мечеть. Там яма была аршин пяти - и спустили их в эту яму.
|
