Глава II.
Мы знакомимся с делом
Мисс
Морстен вошла в комнату легким, уверенным шагом, держась спокойно и непринужденно.
Это была совсем молодая девушка, блондинка, хрупкая, изящная, одетая с
безупречным вкусом и в безупречно чистых перчатках. Но в ее одежде была заметна
та скромность, если не простота, которая наводит на мысль о стесненных
обстоятельствах. На ней было платье из темно-серой шерсти, без всякой отделки,
и маленькая шляпка того же серого тона, которую слегка оживляло белое перышко
сбоку. Лицо ее было бледно, а черты не отличались правильностью, но зато
выражение этого лица было милое и располагающее, а большие синие глаза
светились одухотворенностью и добротой. На своем веку я встречал женщин трех
континентов, но никогда не доводилось мне видеть лица, которое так ясно
свидетельствовало бы о благородстве и отзывчивости души. Когда мисс Морстен
садилась на стул, который Холмс предложил ей, я заметил, что руки и губы ее
дрожат, видимо, от сильного внутреннего волнения.
– Я
пришла именно к вам, мистер Холмс, – начала наша гостья, – потому что
это вы помогли моей хозяйке миссис Сесил Форрестер распутать одну семейную
историю. Она до сих пор не может забыть вашу доброту и ваш ум.
– Миссис
Сесил Форрестер? – повторил задумчиво Холмс. – Помню, что мне действительно
удалось немного помочь ей. Случай, однако, был весьма простой.
– Миссис
Форрестер о нем другого мнения. Но зато о деле, которое привело меня к вам, вы
этого не скажете. Трудно вообразить себе ситуацию более странную и
необъяснимую, чем та, в которой я очутилась.
Холмс
потер руки, и глаза у него заблестели. Он подался вперед на своем кресле, его
резко очерченные, ястребиные черты приняли выражение самого напряженного
внимания.
– Изложите
ваше дело, – сказал он сухим, деловым тоном.

Я
почувствовал себя неловко и, поднимаясь со стула, сказал:
– С
вашего позволения, я покину вас?
К моему
удивлению, мисс Морстен остановила меня, подняв затянутую в перчатку руку.
– Если
ваш друг останется, – сказала она, – он окажет мне неоценимую услугу.
Я опять
сел, мисс Морстен продолжала:
– Вкратце
дело состоит в следующем. Мой отец служил офицером в одном полку в Индии. Когда
я была совсем маленькой, он отправил меня в Англию. Мать моя умерла,
родственников в Англии у нас не было, и отец поместил меня в один из лучших
частных пансионов в Эдинбурге. Там я воспитывалась до семнадцати лет. В 1878
году мой отец, бывший в то время старшим офицером полка, получил годичный
отпуск и приехал в Англию. Он дал мне телеграмму из Лондона, что доехал
благополучно, остановился в гостинице «Лэнем» и очень ждет меня. Каждое слово в
телеграмме – я очень хорошо помню ее – дышало отцовской любовью и
заботой. Приехав в Лондон, я прямо с вокзала отправилась в гостиницу. Там мне
сказали, что капитан Морстен действительно остановился у них, но что накануне
вечером он ушел куда-то и до сих пор не возвращался. Весь день я ждала от него
известий. Вечером по совету администратора гостиницы я обратилась в полицию. На
следующий день во всех газетах появилось объявление об исчезновении моего отца,
на которое мы не получили никакого ответа. С того самого дня и до сих пор я ни
слова не слыхала о моем несчастном отце. Он вернулся в Англию, мечтая увидеть
дочь, отдохнуть, пожить счастливой, спокойной жизнью, а вместо этого… –
Мисс Морстен прижала руку к горлу, и сдавленное рыдание оборвало на полуслове
фразу.
– Когда
это случилось? – спросил Холмс, открывая записную книжку.
– Мой
отец исчез 3 декабря 1878 года, почти десять лет назад.
– А
его вещи?
– Они
остались в гостинице. В них не было ничего, что помогло бы раскрыть тайну его исчезновения:
одежда, книги, много редких вещиц с Андаманских островов. Отец служил офицером
в части, несшей охрану тюрьмы.
– Были
ли у него в Лондоне друзья?
– Я
знала только одного: майора Шолто. Они служили вместе в Тридцать четвертом
бомбейском пехотном полку. Майор вышел в отставку, вернулся в Англию незадолго
до приезда моего отца и поселился в Аппер-Норвуде. Мы, конечно, связались с
ним, но он, оказывается, даже не слыхал о возвращении своего друга.
– Очень
странное дело, – заметил Холмс.
– Но
самое интересное впереди. Шесть лет назад, именно 4 мая 1882 года, в «Таймсе»
появилось объявление о том, что разыскивается мисс Морстен, адрес просили в ее
интересах сообщить в «Таймс». Я тогда только что поступила на место компаньонки
к миссис Сесил Форрестер. Она посоветовала мне послать мой адрес в отдел
объявлений. И в тот же день, как адрес появился в газете, я получила по почте
посылку – небольшую картонную коробочку. В ней оказалась очень крупная и
красивая жемчужина, но никакой даже самой маленькой записки, объясняющей, от
кого подарок, в посылке не было. И с тех пор каждый год в один и тот же день я
получала по почте точно такую коробку с точно таким жемчугом без всякого
указания, кто отправитель. Я показывала жемчуг ювелиру, и он сказал, что это
редкий и дорогой сорт. Вы и сами сейчас увидите, как он красив.
Мисс
Морстен открыла плоскую коробочку: там было шесть превосходных жемчужин, каких
я никогда не видел.
– Очень
интересно, – проговорил Шерлок Холмс. – А не произошло ли с вами еще
чего-нибудь?
– Да,
не далее, как сегодня. Поэтому-то я и пришла к вам. Утром я получила вот это
письмо. Прочитайте его.
– Спасибо, –
сказал Холмс, беря письмо. – И конверт, пожалуйста. На штемпеле – Лондон,
Юго-Запад, 7 июля. Гм! В углу – отпечаток мужского большого пальца.
Вероятно, почтальона. Бумага самого лучшего качества. Конверт – шесть
пенсов за пачку. Человек со вкусом, по крайней мере в этом отношении. Обратного
адреса нет.
«Будьте
сегодня вечером у третьей колонны, слева у входа в театр „Лицеум“. Если вы боитесь,
возьмите с собой двоих друзей. С вами поступили несправедливо. Это должно быть
исправлено. Полиции не сообщайте. Если вмешается полиция, все рухнет. Ваш
доброжелатель».
Н-да,
действительно! Отличная, превосходнейшая загадка! Что вы собираетесь делать,
мисс Морстен?
– Это
как раз я и хотела у вас спросить.
– Тогда,
конечно, сегодня вечером мы едем куда указано в письме. Вы, я и, конечно,
доктор Уотсон. Он самый подходящий для этого человек. Ваш незнакомый
доброжелатель пишет, чтобы вы привели с собой двоих друзей. А мы с Уотсоном уже
не раз работали вместе,
– А
доктор Уотсон согласится пойти? – спросила мисс Морстен, и я услыхал в ее
голосе чуть ли не мольбу.
– Почту
за честь и особое счастье, – сказал я горячо, – если смогу быть вам
полезен!
– Вы
оба так добры ко мне, – ответила мисс Морстен. – Я живу очень
уединенно, у меня нет друзей, на чью помощь я могла бы рассчитывать. Так я
приду к вам к шести. Это не будет поздно?
– Только
не опаздывайте, – ответил Холмс. – У меня к вам еще один вопрос.
Скажите, это письмо написано тем же почерком, что и адрес на коробках с
жемчужинами?
– Они
у меня с собой, – ответила мисс Морстен, вынимая из сумочки несколько
листов оберточной бумаги.
– Вы
идеальный клиент. У вас хорошая интуиция. Ну посмотрим.
Он
разложил листы на столе и стал внимательно разглядывать один за другим.
– Почерк
везде, кроме письма, изменен, – сказал он вскоре. – Но никакого
сомнения: все адреса и письмо написаны одним человеком. Смотрите, «е» везде
одинаково, обратите также внимание, как изогнуто конечное «s». И там и здесь
видна одна рука. Я не хотел бы заронить в вас ложную надежду, но скажите, мисс
Морстен, нет ли сходства между этим почерком и рукой вашего отца?
– Никакого.
– Я
так и думал. Так, значит, мы ждем вас в шесть. Позвольте мне оставить у себя
все эти бумаги. Я еще подумаю о вашем деле. Время у нас есть. Сейчас только
половина четвертого. До свидания.
– До
свидания, – ответила наша гостья и, спрятав коробочку с жемчужинами за
корсаж и взглянув на нас обоих добрыми, ясными глазами, ушла.
Стоя у
окна, я смотрел, как она удалялась легким, быстрым шагом, пока серая шляпка и белое
перышко не затерялись в серой толпе.
– Какая
очаровательная девушка! – воскликнул я, повернувшись к моему другу.
Холмс
опять разжег свою трубку и, прикрыв глаза, откинулся на спинку кресла.
– Очаровательная? –
переспросил он апатично. – Я не заметил.
– Нет,
Холмс, вы не человек, вы арифмометр! – воскликнул я. – Вы иногда
просто поражаете меня!
Холмс
мягко улыбнулся.
– Самое
главное – не допускать, чтобы личные качества человека влияли на ваши
выводы. Клиент для меня – некоторое данное, один из компонентов проблемы.
Эмоции враждебны чистому мышлению. Поверьте, самая очаровательная женщина,
какую я когда-либо видел, была повешена за убийство своих троих детей. Она
отравила их, чтобы получить деньги по страховому полису. А самую отталкивающую
наружность среди моих знакомых имел один филантроп, истративший почти четверть
миллиона на лондонских бедняков.
– Но
на сей раз…
– Я
никогда не делаю исключений. Исключения опровергают правило. Послушайте, Уотсон,
вам когда-нибудь приходилось заниматься изучением характера по почерку? Что вы
можете сказать об этом?
– Почерк
разборчивый и правильный, – ответил я, – по-видимому, принадлежит
человеку деловому и с сильным характером.
Холмс
покачал головой.
– Посмотрите
на высокие буквы, – сказал он. – Они едва выступают над строчкой: «d»
можно принять за «а», а «l» за «е». Человек с сильным характером может писать
очень неразборчиво, но высокие буквы у него действительно высокие. Наш
корреспондент букву «к» везде пишет по-разному, а заглавные буквы таковы, что
можно предположить в его характере амбицию. Ну, ладно, я ухожу. Мне надо
навести кое-какие справки. Рекомендую почитать в мое отсутствие эту книгу –
замечательное произведение. «Мученичество человека» Уинвуда Рида. Я вернусь
через час.
Я сидел
возле окна с книгой в руках, но мысли мои были далеко от смелых рассуждений автора.
Я вспоминал нашу недавнюю посетительницу – ее улыбку, красивый грудной
голос. Необъяснимая тайна омрачила ее жизнь. Ей было семнадцать лет, когда
исчез ее отец, значит, сейчас ей двадцать семь – прекрасный возраст, когда
робкая застенчивость юности уже прошла и жизнь уже немного остудила голову. Так
я сидел и размышлял, пока мои мысли не приняли столь опасное направление, что я
поспешил за письменный стол и яростно набросился на только что появившийся курс
патологии. Как я мог, простой армейский хирург с простреленной ногой и тощим
кошельком, как осмелился мечтать о подобных вещах? Она была неким данным, одним
из компонентов проблемы – ничего больше. Если будущее мое черно, то лучше
думать о нем с холодным спокойствием, как подобает мужчине, а не расцвечивать
его пустой игрой воображения.
|