ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Раздавшийся
над его кроватью телефонный звонок заставил Дика подняться и взять трубку.
Слушая, он смотрел через двор на флигель Паолы. Бонбрайт сообщил ему, что с ним
хотел бы повидаться Чонси Бишоп, он приехал на автомашине в Эльдорадо. Бишоп
был владельцем и редактором газеты «Новости Сан-Франциско» и старинным другом
Дика.
– Вы
поспеете прямо к завтраку, – говорил Дик Бишопу. – И знаете – почему
бы вам у нас не переночевать?.. Бог с ними, с вашими специальными
корреспондентами! Мы едем сегодня охотиться на пум, и добыча будет наверняка…
Уже выслежены! Корреспондентка? О чем ей писать?.. Пусть погуляет по усадьбе и
наберет материал на десяток столбцов, а корреспондент поедет с нами и может
описать охоту. Ну, еще бы, конечно… Я посажу его на самую смирную лошадь, с ней
справится и ребенок.
«Чем
больше будет народу, тем занятнее, особенно если поедут эти газетчики, –
ухмыльнулся Дик про себя. – Сам дедушка Джонатан Форрест не сумел бы так
инсценировать свой финал!»
«Как у
Паолы могло хватить жестокости спеть „Тропою цыган“ тут же после нашего разговора?»
– спрашивал себя Дик; он не клал трубки и слышал далекий голос Бишопа,
убеждавшего своего корреспондента ехать на охоту.
– Отлично.
Но поторопитесь, – сказал Дик, заканчивая свой разговор с Бишопом. –
Я сейчас велю седлать лошадей, и вы получите того же гнедого, на котором ездили
в прошлый раз.
Едва он
успел повесить трубку, как телефон зазвонил опять. Теперь это была Паола.
– Багряное
Облако, милое Багряное Облако, – сказала она. – Все твои рассуждения
– ошибка. По-моему, я тебя люблю больше. Я вот сейчас решаю вопрос – и,
кажется, в твою пользу. А чтобы мне помочь, чтобы я еще раз могла проверить
себя… повтори то, что говорил сегодня, ну знаешь… «Я люблю одну,
одну-единственную женщину… После двенадцати лет обладания я люблю ее безумно,
нежно и безумно…» Повтори мне это еще раз, Багряное Облако.
– Я
действительно люблю одну, одну-единственную женщину, – начал Дик. –
После двенадцати лет обладания я люблю ее безумно, нежно и безумно…
Когда он
кончил, наступила пауза, и он, ожидая ответа, боялся нарушить ее.
– И
еще я вот что хотела сказать тебе, – начала она очень тихо, очень мягко и
очень внятно. – Я люблю тебя. Никогда я так сильно не любила тебя, как вот
в эти минуты. После двенадцати лет я наконец теряю голову. И так было с первой
же минуты, только я не понимала этого. Сейчас я решила, раз и навсегда.
Она
резко повесила трубку.
А Дик
сказал себе, что теперь он знает, как чувствует себя человек, получивший
помилование за час до казни. Он сел и долго сидел задумавшись, держа в руке
трубку, и пришел в себя, только когда из конторы вышел Бонбрайт.
– Сейчас
звонил мистер Бишоп, – доложил Бонбрайт. – У его машины ось лопнула.
Я взял на себя смелость послать ему одну из наших машин.
– Пусть
наши люди исправят поломку, – сказал Дик.
Оставшись
опять один, он встал, потянулся и зашагал по комнате.
– Ну,
Мартинес, дружище, – проговорил он вслух, – вы никогда не узнаете,
при какой замечательной драматической инсценировке вы могли бы сегодня
присутствовать.
Он
позвонил Паоле.
Ответила
Ой-Ли и тотчас же позвала свою госпожу.
– У
меня есть песенка, которую я хотел бы тебе спеть, Поли. – И Дик запел
старинную духовную песнь негров:
За
себя, за себя,
За
себя, за себя
Каждая
душа несет ответ,
За
себя…
Я хочу,
чтобы ты повторила мне те слова, которые только что сказала – от себя, от себя…
Она
рассмеялась таким воркующим смехом, что его сердце дрогнуло от радости.
– Багряное
Облако, я тебя люблю. Я решила: у меня никогда не будет никого на свете, кроме
тебя. А теперь, милый, дай мне одеться. И так уже пора бежать завтракать.
– Можно
мне прийти к тебе?.. На минутку? – попросил он.
– Не
сейчас еще, нетерпеливый. Через десять минут. Дай мне сначала покончить с
Ой-Ли. Тогда я буду готова ехать на охоту. Я надену свой охотничий костюм:
знаешь, зеленый с рыжими обшлагами и длинным пером… как у Робин Гуда. И я
возьму с собой мое ружье тридцать-тридцать. Оно достаточно тяжелое для пум.
– Ты
подарила мне большое счастье, – сказал Дик.
– А
я из-за тебя опаздываю. Повесь трубку. Багряное Облако, в эту минуту я люблю
тебя больше…
Он
слышал, как она повесила трубку, и, к своему удивлению, заметил, что почему-то
не чувствует того счастья, которое должен был бы испытывать. Казалось, она и
Грэхем все еще самозабвенно поют страстную цыганскую песню.
Неужели
она играла Ивэном? Или играла им. Диком? Нет, это было бы с ее стороны просто невозможно,
непостижимо. Размышляя об этом, он снова увидел ее в лунном свете: она
прижимается к Грэхему, ее губы ищут его губ…
Дик в
недоумении покачал головой и взглянул на часы. Во всяком случае, через десять
минут – нет, меньше, чем через десять… – он будет держать ее в своих объятиях и
тогда узнает наверное…
Таким
долгим показался ему этот краткий срок, что он, не ожидая, медленно пошел к
Паоле, остановился, чтобы закурить сигарету, бросил ее после первой затяжки и
опять остановился, прислушиваясь к стуку машинок в конторе.
Ему
оставалось еще две минуты, но, зная, что достаточно и одной, чтобы дойти до
заветной двери без ручки, он постоял еще во дворе, любуясь на диких канареек,
купавшихся в бассейне.
В тот
миг, когда птички испуганно вспорхнули трепетным золотисто-алмазным облачком.
Дик вздрогнул: на половине Паолы раздался выстрел, и он узнал по звуку, что
выстрелило ее ружье 30-30. Он бросился туда через двор… «Она опередила
меня», – тут же подумал он. И то, что за минуту перед тем казалось ему
непонятным, стало беспощадно ясным, как этот выстрел.
И пока
он бежал через двор и по лестницам, оставляя за собой распахнутые двери, в его
мозгу стучало: «Она опередила меня. Она опередила меня».
Паола
лежала, скорчившись и вздрагивая, в полном охотничьем костюме, кроме маленьких
бронзовых шпор, которые держала в руках перепуганная, растерявшаяся китаянка.
Дик
мгновенно осмотрел Паолу: она дышала, хотя была без сознания. Пуля прошла
насквозь с левой стороны. Он бросился к телефону. Ожидая, пока домашняя станция
соединит его с кем нужно, он молил провидение о том, чтобы Хеннесси оказался в
конюшнях. К телефону подошел конюх, и пока он бегал за ветеринаром. Дик
приказал О-Пою не отходить от коммутатора и сейчас же послать к нему О-Дая.
Уголком
глаза он видел Грэхема: тот ворвался в комнату и бросился к Паоле.
– Хеннесси, –
распоряжался Дик, – я жду вас как можно скорее. Захватите все для оказания
первой помощи. Ружье миссис Паолы выстрелило… пуля прошла через сердце или
через легкое, а может быть, через то и другое. Идите прямо в спальню миссис
Форрест. Только скорее!
– Не
прикасайтесь к ней, – резко бросил он Грэхему. – Это может повредить
ей… вызвать сильное кровоизлияние.
Затем он
опять кинулся к О-Пою:
– Отправьте
Каллахана на гоночной машине в Эльдорадо. Скажите ему, что он встретит по пути
доктора Робинсона, пусть посадит его и как можно скорей доставит сюда. Пусть
едет как дьявол. Скажите, что миссис Форрест ранена и от него может зависеть ее
жизнь.
Не кладя
трубки, он повернулся, чтобы взглянуть на Паолу.
Грэхем
стоял, склонившись над ней, но не прикасаясь; взгляды их встретились.
– Форрест, –
начал он, – если это вы…
Но Дик
остановил его, показав глазами на китаянку, все еще растерянно и безмолвно
державшую в руках бронзовые шпоры.
– Об
этом поговорим потом, – отрезал он и снова поднес трубку к губам: – Доктор
Робинсон?.. У миссис Форрест прострелено легкое или сердце, может быть, то и
другое. Каллахан выехал на гоночной машине, поезжайте ему навстречу, гоните во
весь дух!
Когда
Дик, опустившись на колени, опять склонился над Паолой и принялся ее
осматривать, Грэхем отошел.
Осмотр
был очень короток. Дик взглянул на Грэхема и покачал головой:
– Трогать
ее слишком рискованно.
Затем
обратился к китаянке:
– Положите
куда-нибудь эти шпоры и принесите подушки. А вы, Ивэн, помогите с другой стороны.
Приподнимайте ее понемногу, не торопясь. Ой-Ли, подсуньте подушку… осторожнее…
осторожнее…
Подняв
глаза, он увидел О-Дая, безмолвно ожидавшего приказаний.
– Попросите
мистера Бонбрайта сменить О-Поя у коммутатора, а О-Пой пусть стоит тут и все
исполняет немедленно. И пусть О-Пой соберет всех слуг, они могут в любую минуту
понадобиться. Как только Сондерс возвратится с мистером Бишопом и остальными,
пусть сейчас же едет в Эльдорадо навстречу Каллахану, на тот случай, если
машина поломается. Скажите О-Пою, чтобы он разыскал мистера Мэнсона, и мистера
Питтса, и всех управляющих, у кого есть машина, пусть они все приедут сюда и
ждут здесь вместе с машинами. И пусть О-Пой примет и устроит Бишопа и его
спутников как полагается. А вы возвращайтесь сюда, чтобы в любую минуту быть
под рукой.
Дик
опять повернулся к горничной:
– А
теперь расскажите, как это случилось.
Ой-Ли
качала головой и ломала руки.
– Где
вы были, когда ружье выстрелило? Китаянка проглотила слезы и указала на дверь
гардеробной.
– Ну,
говорите же! – приказал Дик.
– Миссис
Форрест велела мне приготовить шпоры… Я про них забыла… Я скорей пошла. Слышу
выстрел. Я иду скорей назад, бегу… и…
– Но
что было с ружьем?
– Непорядок.
Может, сломалось. Четыре минуты не стреляло… пять минут… Миссис Форрест
старалась, чтобы стреляло.
– Она
уже начала возиться с ружьем, когда вы пошли за шпорами?
Ой-Ли
кивнула.
– Я
перед тем ей сказала: «Может, О-Пой исправит?» Миссис Форрест сказала: «Не
стоит». Она сказала, вы исправите. Положила ружье вот так. Опять взялась
чинить. Потом послала за шпорами. А потом… ружье и выстрелило.
Приезд
Хеннесси прервал этот разговор. Он осматривал Паолу немногим дольше Дика, затем
поднялся. Лицо его было мрачно.
– Я
не решаюсь тревожить ее, мистер Форрест. Наружное кровоизлияние прекратилось,
но кровь, видимо, скопляется внутри. Вы послали за врачом?
– За
Робинсоном. К счастью, успел захватить, когда он только что начал прием.
Хороший молодой хирург, – обратился Дик к Грэхему, – с выдержкой и
смелый. Я верю ему больше, чем многим прославленным старым врачам. Как вы
думаете, мистер Хеннесси? Есть надежда?
– По-моему,
дело плохо, хоть я тут и не судья, – ведь я только коновал. Робинсон
разберется. А пока остается только ждать…
Дик
кивнул и вышел на веранду Паолы, чтобы послушать, не приближается ли гоночная
машина, на которой ехал Каллахан. Мягко подошел и ушел лимузин. Грэхем тоже
появился на веранде.
– Форрест,
я прошу вас меня простить, – сказал Грэхем. – Я просто себя не помнил
в первую минуту. Увидел вас здесь и решил, что это при вас случилось. Должно
быть, несчастный случай…
– Да,
бедная детка… – подтвердил Дик. – А она еще хвасталась, что всегда очень
осторожна с огнестрельным оружием.
– Я
осмотрел ружье, – сказал Грэхем, – и ничего не нашел, все в порядке.
– Потому-то
беда и случилась: непорядок Паола исправила, но ружье при этом выстрелило.
И пока
Дик говорил, придумывая объяснение, которое могло бы обмануть даже Грэхема, он
мысленно удивлялся, как искусно Паола все это разыграла. Последний дуэт с
Грэхемом был прощанием – и вместе с тем средством отвести подозрение. Так же
Паола поступила с ним. Диком. Она простилась и с ним, и последние сказанные ею
по телефону слова были обещанием, что никогда не будет у нее другого мужчины,
кроме Дика.
Он
отошел от Грэхема на дальний конец веранды.
– И
у нее хватило сил, хватило сил! – бормотал он про себя дрожащими
губами. – Бедная детка! Она так и не могла выбрать между нами двумя – и
вот как разрешила вопрос.
Шум
подъехавшей машины заставил его и Грэхема подойти друг к другу, и они вместе
вернулись в комнату Паолы, чтобы встретить врача. Грэхем волновался, он не мог
уйти – и чувствовал, что должен уйти.
– Прошу
вас, Ивэн, останьтесь, – обратился к нему Дик. – Она очень хорошо к
вам относилась и если откроет глаза, то будет рада вас увидеть.
В то
время, как Робинсон осматривал Паолу, оба отошли в сторону. Когда врач с
решительным видом поднялся. Дик вопросительно взглянул на него. Робинсон
покачал головой.
– Ничего
не поделаешь, – сказал он. – Это вопрос нескольких часов, может быть,
даже минут… – Он помолчал, вглядываясь в лицо Дика, затем добавил: – Можно
облегчить конец, если вы согласны. А то очнется и еще некоторое время будет
мучиться…
Дик
прошел взад и вперед по комнате, а когда заговорил, то обратился к Грэхему:
– Почему
бы не дать ей пожить хотя бы самый короткий срок? Боль – это ведь не существенно.
Успокоение наступит скоро и неизбежно. И я желал бы этого, да и вы, наверное,
тоже. Она так любила жизнь, каждый ее миг… Зачем нам лишать ее тех немногих
минут, которые ей остались?
Грэхем
кивнул, соглашаясь, и Дик повернулся к врачу:
– Вы
можете дать ей возбуждающее и привести в сознание? Ну так сделайте это. А если
она будет очень страдать, вы поможете ей успокоиться.
Когда
Паола открыла трепетные веки. Дик кивнул Грэхему, чтобы тот стал рядом с ним.
Сначала на лице ее была только растерянность, затем взгляд остановился сначала
на Дике, потом на Грэхеме, и жалкая улыбка тронула губы.
– Я…
я думала, что уже умерла, – сказала она.
Но тут
ею овладела другая мысль, и Дик угадал эту мысль, когда ее глаза испытующе
устремились на него: Паола как бы спрашивала, догадывается ли он, что это не
просто «несчастный случай»? Но он ничем себя не выдал. Она хотела его
обмануть, – пусть умрет, думая, что он ей поверил.
– Как…
как… это я… ухитрилась… – сказала она. Паола говорила вполголоса, медленно, видимо,
собираясь с силами после каждого слова. – Я всегда была так осторожна… и
совершенно уверена, что… со мной никогда… ничего… не случится. А вот что
натворила!
– Да,
да, прямо стыдно, – сочувственно поддержал ее Дик. – А что там было?
Заело спуск?
Она
кивнула и опять улыбнулась жалкой улыбкой, которой тщетно старалась придать
себе бодрость.
– О
Дик, пойди позови соседей, пусть посмотрят, что натворила маленькая Паола!.. А
это серьезно? – продолжала она. – Будь честен. Багряное Облако, скажи
правду… ты же знаешь меня, – добавила она нетерпеливо, так как Дик ничего
не ответил.
Он
опустил голову.
– А
долго это будет тянуться?
– Нет,
недолго, – наконец проговорил он. – Это может случиться… в любую
минуту.
– То
есть?.. – Она вопросительно посмотрела на врача, затем на Дика. Дик
кивнул.
– Я
ничего другого от тебя и не ожидала. Багряное Облако, – прошептала она
благодарно. – А доктор Робинсон согласен?
Доктор
подошел ближе, чтобы она видела его, и наклонил голову.
– Спасибо,
доктор. И помните, я сама скажу когда.
– Тебе
очень больно? – спросил Дик.
Глаза
Паолы расширились, она хотела храбро пересилить себя, но в них появилось
выражение страха, когда она ответила задрожавшими губами:
– Не
очень, а все-таки – ужасно, ужасно! Я не хочу долго мучиться. Я скажу когда.
Опять на
ее губах появилась слабая улыбка.
– Странная
вещь жизнь, очень странная, правда? И, знаете, мне бы хотелось уйти под звуки песен
о любви. Сначала вы, Ивэн, спойте «Тропою цыган»! Подумайте! Часу не прошло,
как мы с вами ее пели! Помните? Пожалуйста, Ивэн, прошу вас!
Грэхем
посмотрел на Дика, спрашивая взглядом разрешения, и Дик молчаливо дал его…
– И
спойте ее смело, радостно, с упоением, как спел бы настоящий влюбленный
цыган, – настаивала она. – Отойдите вон туда, я хочу вас видеть…
И Грэхем
пропел всю песню, закончив словами:
А
сердцу мужчины – женское сердце…
Пусть
в шатрах моих свет погас, —
Но
у края земли занимается утро,
И
весь мир – ожидает нас.
В
дверях, ожидая приказаний, неподвижный, как статуя, замер О-Дай. Ой-Ли,
пораженная скорбью, стояла у изголовья своей хозяйки; она уже не ломала рук, но
так стиснула их, что концы пальцев и ногти побелели. Позади, у туалетного
столика Паолы, доктор Робинсон бесшумно распускал в стакане таблетки наркотика
и набирал шприцем раствор.
Когда
Грэхем умолк, Паола взглядом поблагодарила его, закрыла глаза и полежала
некоторое время не двигаясь.
– А
теперь. Багряное Облако, – сказала она, снова открывая глаза, – твоя
очередь спеть мне про Ай-Кута, и женщину-росинку, и женщину-хмель. Стань там,
где стоял Ивэн, я хочу тебя видеть.
– "Я
– Ай-Кут, первый человек из племени нишинамов. Ай-Кут – сокращенное Адам. Отцом
мне был койот, матерью – луна. А это Йо-то-то-ви, моя жена, Ио-то-то-ви: это
сокращенное Ева. Она первая женщина из племени нишинамов.
Я –
Ай-Кут. Это моя жена, моя росинка, моя медвяная роса. Ее мать – заря Невады, а
отец – горячий летний восточный ветер с гор. Они любили друг друга и пили всю
сладость земли и воздуха, пока из мглы, в которой они любили, на листья
вечнозеленого кустарника и мансаниты не упали капли медвяной росы.
Я –
Ай-Кут. Йо-то-то-ви – моя жена, моя перепелка, мой хмель, моя лань, пьяная
теплым дождем и соками плодоносной земли. Она родилась из нежного света звезд и
первых проблесков зари в первое утро мира, – и она моя жена,
одна-единственная для меня женщина на свете".
Паола
опять закрыла глаза и лежала молча. Она попыталась сделать более глубокий вздох
и слегка закашлялась.
– Старайся
не кашлять, – сказал Дик.
В горле
у нее першило, и она сдвинула брови, силясь удержать приступ кашля, который мог
ускорить конец.
– Ой-Ли,
подойди сюда и стань так, чтобы я могла тебя видеть, – сказала она, открыв
глаза.
Китаянка
повиновалась. Она двигалась, точно слепая. Доктор Робинсон положил ей руку на
плечо и поставил так, как хотела Паола.
– Прощай,
Ой-Ли. Ты всегда была ко мне очень добра. А я, может быть, не всегда. Прости
меня. Помни, что мистер Форрест будет тебе отцом и матерью… И возьми себе все
мои украшения из агата…
Она
закрыла глаза – в знак того, что ее прощание с китаянкой окончено.
Опять ее
стал беспокоить кашель, все более мучительный и настойчивый.
– Пора
Дик, – сказала она едва слышно, не открывая глаз. – Я хочу, чтобы
меня убаюкали. Что, доктор, готово? Подойди поближе. Держи мою руку, как тогда…
Помнишь? Во время… моей малой смерти.
Она устремила
взгляд на Грэхема, и Дик отвернулся: он знал, что этот последний взгляд будет
полон любви, как будет полон любви и тот, которым она скажет ему последнее
прости.
– Однажды, –
пояснила она Грэхему, – мне пришлось лечь на операцию, и я заставила Дика
пойти со мной в операционную и держать мою руку все время, пока не начал
действовать наркоз и я уснула. Ты помнишь, Хэнли назвал тогда эту полную потерю
сознания «малой смертью»? А мне было очень хорошо.
Она
долго и молча смотрела на Грэхема, потом повернулась лицом к Дику, который
стоял возле нее на коленях и держал ее руку.
– Багряное
Облако, – прошептала она. – Я люблю тебя больше. И я горда тем, что
была твоей так долго, долго. – Она сжала его руку и притянула его к себе
еще ближе. – Мне очень жалко, что у нас не было детей, Багряное Облако…
Потом
разжала руку и слегка отстранила его от себя, чтобы видеть обоих.
– Оба
хорошие, оба хорошие… Прощайте, мои хорошие. Прощай, Багряное Облако.
Они
молча ждали, пока доктор подготовлял ее руку для укола.
– Спать,
спать, – тихо щебетала она, как засыпающая птичка. – Я готова,
доктор. Но сначала хорошенько натяните кожу. Вы знаете, я не люблю, чтобы мне
делали больно. Держи меня крепче. Дик!
Робинсон,
подчиняясь взгляду Дика, легко и быстро вонзил иглу в туго натянутую кожу, твердой
рукой нажал на поршень, тихонько растер пальцем уколотое место, чтобы морфий
скорее всосался.
– Спать,
спать, хочу спать… – опять, словно задремывая, прошептала она.
В
полусознании она повернулась на бок, положила голову на согнутую руку и
свернулась клубочком в той позе, в которой. Дик знал, она любила засыпать.
Прошло
немало времени, пока она еще раз чуть вздохнула… и отошла так легко, что они
даже не заметили, как ее не стало.
Царившее
в комнате молчание нарушалось только щебетом купавшихся в воде фонтана диких
канареек; издалека доносился, подобный трубному звуку, призыв Горца, и
Принцесса отвечала ему серебристым ржанием.
[1]
Меньерова болезнь выражена в припадках головокружения и глухоты.
[2]
Лорд Фаунтлерой – герой популярной повести американской писательницы Э. Бернетт
«Маленький лорд Фаунтлерой».
[3]
Перевод Н. Банникова.
[4]
Грант Улисс (1822 – 1885) – главнокомандующий северян во время Гражданской
войны 1861 – 1865 годов.
[5]
ИРМ (Индустриальные Рабочие Мира) – профсоюзная организация в США, основанная в
1905 году и одно время выступавшая с революционными лозунгами.
[6]
Бергсон Анри (1859 – 1941) – французский философ, создатель ряда
идеалистических теорий в области истории, психологии и эстетики. Книга
«Философия смеха» – наиболее известная работа Бергсона, затрагивающая проблемы
эстетики.
[7]
Верещагин Василий Васильевич (1842 – 1904) – русский художник, на рубеже XIX –
XX веков пользовавшийся мировой известностью.
[8]
Уэрта Викториано (1854 – 1916) – генерал, совершивший контрреволюционный
переворот в Мексике в 1913 году.
[9]
Вилья Франсиско (1877 – 1923) – один из руководителей партизанского движения
мексиканских крестьян.
[10]
Волонтеры – лица, добровольно вступившие на военную службу. В Великобритании до
конца XIX века система волонтерства была основным способом комплектования
армий.
[11]
Леди Годива – героиня английской средневековой легенды. По приказу своего мужа,
владетельного графа, она нагая проехала по городу верхом на лошади. Только
такой ценой он согласился снизить непосильное для народа бремя налогов.
[12]
Патуа – местное, наречие, говор (фр.).
[13]
Песня «Тропою цыган» дана в переводе В. О. Станевич.
|