IX.
СЛАДОСТРАСТНИКИ.
Сейчас
вслед за Дмитрием Федоровичем вбежали в залу и Григорий со Смердяковым. Они же
в сенях и боролись с ним, не впускали его (вследствие инструкции самого Федора
Павловича, данной уже несколько дней назад). Воспользовавшись тем, что Дмитрий
Федорович, ворвавшись в залу, на минуту остановился, чтоб осмотреться. Григорий
обежал стол, затворил на обе половинки противоположные входным двери залы,
ведшие во внутренние покои, и стал пред затворенною дверью, раздвинув обе руки
крестом и готовый защищать вход так-сказать до последней капли. Увидав это,
Дмитрий не вскрикнул, а даже как бы взвизгнул и бросился на Григория.
–
Значит она там! Ее спрятали там! Прочь подлец! – Он рванул было Григория, но тот
оттолкнул его. Вне себя от ярости, Дмитрий размахнулся и изо всей силы ударил
Григория. Старик рухнулся как подкошенный, а Дмитрий, перескочив через него,
вломился в дверь. Смердяков оставался в зале, на другом конце, бледный и
дрожащий, тесно прижимаясь к Федору Павловичу.
–
Она здесь, – кричал Дмитрий Федорович, – я сейчас сам видел, как она повернула
к дому, только я не догнал. Где она? Где она?
Непостижимое
впечатление произвел на Федора Павловича этот крик: "Она здесь!" Весь
испуг соскочил с него.
–
Держи, держи его! – завопил он и ринулся вслед за Дмитрием Федоровичем.
Григорий меж тем поднялся с полу, но был еще как бы вне себя. Иван Федорович и
Алеша побежали вдогонку за отцом. В третьей комнате послышалось, как вдруг
что-то упало об пол, разбилось и зазвенело: это была большая стеклянная ваза
(не из дорогих) на мраморном пьедестале, которую, пробегая мимо, задел Дмитрий
Федорович.
–
Ату его! – завопил старик. – Караул!.. Иван Федорович и Алеша догнали-таки
старика и силою воротили в залу.
–
Чего гонитесь за ним! Он вас и впрямь там убьет! – гневно крикнул на отца Иван
Федорович.
–
Ваничка, Лешечка, она стало быть здесь, Грушенька здесь, сам, говорит, видел,
что пробежала...
Он
захлебывался. Он не ждал в этот раз Грушеньки, и вдруг известие, что она здесь,
разом вывело его из ума. Он весь дрожал, он как бы обезумел.
–
Да ведь вы видели сами, что она не приходила! – кричал Иван.
–
А может через тот вход?
–
Да ведь он заперт, тот вход, а ключ у вас...
Дмитрий
вдруг появился опять в зале. Он конечно нашел тот вход запертым, да и
действительно ключ от запертого входа был в кармане у Федора Павловича. Все
окна во всех комнатах были тоже заперты; ни откуда стало быть не могла пройти
Грушенька и ни откуда не могла выскочить.
–
Держи его! – завизжал Федор Павлович, только что завидел опять Дмитрия, – он
там в спальне у меня деньги украл! – И вырвавшись от Ивана он опять бросился на
Дмитрия. Но тот поднял обе руки и вдруг схватил старика за обе последние космы
волос его, уцелевшие на висках, дернул его и с грохотом ударил об пол. Он успел
еще два или три раза ударить лежачего каблуком по лицу. Старик пронзительно
застонал. Иван Федорович, хоть и не столь сильный, как брат Дмитрий, обхватил
того руками и изо всей силы оторвал от старика. Алеша всею своею силенкой тоже
помог ему, обхватив брата спереди.
–
Сумасшедший, ведь ты убил его! – крикнул Иван.
–
Так ему и надо! – задыхаясь воскликнул Дмитрий. – А не убил, так еще приду
убить. Не устережете!
–
Дмитрий! Иди отсюда вон сейчас! – властно вскрикнул Алеша.
–
Алексей! Скажи ты мне один, тебе одному поверю: была здесь сейчас она или не
была? Я ее сам видел, как она сейчас мимо плетня из переулка в эту сторону
проскользнула. Я крикнул, она убежала...
–
Клянусь тебе, она здесь не была, и никто здесь не ждал ее вовсе!
–
Но я ее видел... Стало быть она... Я узнаю сейчас, где она... Прощай, Алексей!
Езопу теперь о деньгах ни слова, а к Катерине Ивановне сейчас же и непременно:
"кланяться велел, кланяться велел, кланяться! Именно кланяться и
раскланяться!" Опиши ей сцену.
Тем
временем Иван и Григорий подняли старика и усадили в кресла. Лицо его было
окровавлено, но сам он был в памяти и с жадностью прислушивался к крикам
Дмитрия. Ему всё еще казалось, что Грушенька вправду где-нибудь в доме. Дмитрий
Федорович ненавистно взглянул на него уходя.
–
Не раскаиваюсь за твою кровь! – воскликнул он, – берегись, старик, береги
мечту, потому что и у меня мечта! Проклинаю тебя сам и отрекаюсь от тебя
совсем...
Он
выбежал из комнаты.
–
Она здесь, она верно здесь! Смердяков, Смердяков, – чуть слышно хрипел старик,
пальчиком маня Смердякова.
–
Нет ее здесь, нет, безумный вы старик,– злобно закричал на него Иван. – Ну, с
ним обморок! Воды, полотенце! Поворачивайся, Смердяков!
Смердяков
бросился за водой. Старика наконец раздели, снесли в спальню и уложили в
постель. Голову обвязали ему мокрым полотенцем. Ослабев от коньяку, от сильных
ощущений и от побоев, он мигом, только что коснулся подушки, завел глаза и
забылся. Иван Федорович и Алеша вернулись в залу. Смердяков выносил черепки
разбитой вазы, а Григорий стоял у стола, мрачно потупившись.
–
Не намочить ли и тебе голову и не лечь ли тебе тоже в постель, – обратился к
Григорию Алеша. – Мы здесь за ним посмотрим; брат ужасно больно ударил тебя...
по голове.
–
Он меня дерзнул! – мрачно и раздельно произнес Григорий.
–
Он и отца "дерзнул", не то что тебя! – заметил, кривя рот, Иван
Федорович.
–
Я его в корыте мыл... он меня дерзнул! – повторял Григорий.
–
Чорт возьми, если б я не оторвал его, пожалуй он бы так и убил. Много ли надо
Езопу? – прошептал Иван Федорович Алеше.
–
Боже сохрани! – воскликнул Алеша.
–
А зачем сохрани? – всё тем же шопотом продолжал Иван, злобно скривив лицо. –
Один гад съест другую гадину, обоим туда и дорога!
Алеша
вздрогнул.
–
Я, разумеется, не дам совершиться убийству, как не дал и сейчас. Останься тут,
Алеша, я выйду походить по двору, у меня голова начала болеть.
Алеша
пошел в спальню к отцу и просидел у его изголовья за ширмами около часа. Старик
вдруг открыл глаза и долго молча смотрел на Алешу, видимо припоминая и
соображая. Вдруг необыкновенное волнение изобразилось в его лице.
–
Алеша, – зашептал он опасливо, – где Иван?
–
На дворе, у него голова болит. Он нас стережет.
–
Подай зеркальце, вон там стоит, подай!
Алеша
подал ему маленькое складное кругленькое зеркальце, стоявшее на комоде. Старик
погляделся в него: распух довольно сильно нос, и на лбу над левою бровью был
значительный багровый подтек.
–
Чтo говорит Иван? Алеша, милый, единственный сын мой, я Ивана боюсь; я Ивана
больше, чем того, боюсь. Я только тебя одного не боюсь...
–
Не бойтесь и Ивана. Иван сердится, но он вас защитит.
–
Алеша, а тот-то? К Грушеньке побежал! Милый ангел, скажи правду: была давеча
Грушенька, али нет?
–
Никто ее не видал. Это обман, не была!
–
Ведь Митька-то на ней жениться хочет, жениться!
–
Она за него не пойдет.
–
Не пойдет, не пойдет, не пойдет, не пойдет, ни за что не пойдет!.. – радостно
так весь и встрепенулся старик, точно ничего ему не могли сказать в эту минуту
отраднее. В восхищении он схватил руку Алеши и крепко прижал ее к своему
сердцу. Даже слезы засветились в глазах его. – Образок-то, Божией-то Матери,
вот про который я давеча рассказал, возьми уж себе, унеси с собой. И в
монастырь воротиться позволяю... давеча пошутил, не сердись. Голова болит,
Алеша... Леша, утоли ты мое сердце, будь ангелом, скажи правду!
–
Вы всё про то, была ли она или не была? – горестно проговорил Алеша.
–
Нет, нет, нет, я тебе верю, а вот что: сходи ты к Грушеньке сам, али повидай ее
как; расспроси ты ее скорей, как можно скорей, угадай ты сам своим глазом: к
кому она хочет, ко мне аль к нему? Ась? Что? Можешь, аль не можешь?
–
Коль ее увижу, то спрошу, – пробормотал было Алеша в смущении.
–
Нет, она тебе не скажет, – перебил старик, – она егоза. Она тебя целовать
начнет и скажет, что за тебя хочет. Она обманщица, она бесстыдница, нет, тебе
нельзя к ней идти, нельзя!
–
Да и не хорошо, батюшка, будет, не хорошо совсем.
–
Куда он посылал-то тебя давеча, кричал: "сходи", когда убежал?
–
К Катерине Ивановне посылал.
–
За деньгами? Денег просить?
–
Нет, не за деньгами.
–
У него денег нет, нет ни капли. Слушай, Алеша, я полежу ночь и обдумаю, а ты
пока ступай. Может и ее встретишь... Только зайди ты ко мне завтра наверно
поутру; наверно. Я тебе завтра одно словечко такое скажу; зайдешь?
–
Зайду.
–
Коль придешь, сделай вид, что сам пришел, навестить пришел. Никому не говори,
что я звал. Ивану ни слова не говори.
–
Хорошо.
–
Прощай, ангел, давеча ты за меня заступился, век не забуду. Я тебе одно словечко
завтра скажу... только еще подумать надо...
–
А как вы теперь себя чувствуете?
–
Завтра же, завтра встану и пойду, совсем здоров, совсем здоров, совсем
здоров!..
Проходя
по двору, Алеша встретил брата Ивана на скамье у ворот: тот сидел и вписывал
что-то в свою записную книжку карандашом. Алеша передал Ивану, что старик
проснулся в памяти, а его отпустил ночевать в монастырь.
–
Алеша, я с большим удовольствием встретился бы с тобой завтра поутру, –
привстав приветливо проговорил Иван, – приветливость даже совсем для Алеши
неожиданная.
–
Я завтра буду у Хохлаковых, – ответил Алеша. – Я у Катерины Ивановны может,
завтра тоже буду, если теперь не застану...
–
А теперь всё-таки к Катерине Ивановне? Это "раскланяться-то,
раскланяться"? – улыбнулся вдруг Иван. Алеша смутился.
–
Я, кажется, всё понял из давешних восклицаний и кой из чего прежнего. Дмитрий
наверно просил тебя сходить к ней и передать, что он... ну... ну одним словом,
"откланивается"?
–
Брат! Чем весь этот ужас кончится у отца и Дмитрия? – воскликнул Алеша.
–
Нельзя наверно угадать. Ничем может быть: расплывется дело. Эта женщина –
зверь. Во всяком случае старика надо в доме держать, а Дмитрия в дом не
пускать.
–
Брат, позволь еще спросить: неужели имеет право всякий человек решать, смотря
на остальных людей: кто из них достоин жить и кто более не достоин?
–
К чему же тут вмешивать решение по достоинству? Этот вопрос всего чаще решается
в сердцах людей совсем не на основании достоинств, а по другим причинам,
гораздо более натуральным. А насчет права, так кто же не имеет права желать?
–
Не смерти же другого?
–
А хотя бы даже и смерти? К чему же лгать пред собою, когда все люди так живут,
а пожалуй так и не могут иначе жить. Ты это насчет давешних моих слов о том,
что "два гада поедят друг друга"? Позволь и тебя спросить в таком
случае: считаешь ты и меня, как Дмитрия, способным пролить кровь Езопа, ну,
убить его, а?
–
Что ты, Иван! Никогда и в мыслях этого у меня не было! Да и Дмитрия я не
считаю...
–
Спасибо хоть за это, – усмехнулся Иван. – Знай, что я его всегда защищу. Но в
желаниях моих я оставляю за собою в данном случае полный простор. До свидания
завтра. Не осуждай и не смотри на меня, как на злодея, – прибавил он с улыбкою.
Они
крепко пожали друг другу руки, как никогда еще прежде. Алеша почувствовал, что
брат сам первый шагнул к нему шаг и что сделал он это для чего-то, непременно с
каким-то намерением.
|