ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Робинзон продолжает исследовать остров
Много раз пытался я сплести себе корзину, но те прутья, которые мне
удавалось достать, оказывались такими ломкими, что у меня ничего не выходило.
Ребенком я очень любил ходить к одному корзинщику, проживавшему в нашем
городе, и смотреть, как он работает. И теперь это мне пригодилось. Все дети
наблюдательны и любят помогать взрослым. Приглядевшись к работе корзинщика, я
скоро подметил, как плетутся корзины, и по мере сил помогал моему приятелю
работать. Понемногу я научился плести корзины не хуже его. Так что теперь мне
не хватало только материала. Наконец мне пришло в голову: не подойдут ли для
этого дела ветки тех деревьев, из которых я сделал частокол? Ведь у них должны
быть упругие, гибкие ветки, как у нашей вербы или ивы. И я решил попробовать.
На другой же день я отправился на дачу, срезал несколько веток, выбирая
самые тонкие, и убедился, что они как нельзя лучше годятся для плетения корзин.
В следующий раз я пришел с топором, чтобы сразу нарубить побольше веток. Мне не
пришлось долго разыскивать их, так как деревья этой породы росли здесь в
большом количестве. Нарубленные прутья я перетащил за ограду моего шалаша и
спрятал.
Как только начался период дождей, я сел за работу и сплел очень
много корзин. Они служили мне для разных надобностей: я носил в них землю, складывал
всякие вещи и т.д. Правда, корзины выходили у меня грубоватые, я не мог придать
им изящества, но, во всяком случае, они хорошо выполняли свое назначение, а мне
только это и нужно было.
С тех пор мне часто приходилось заниматься плетением корзин: старые
ломались или изнашивались и нужны были новые. Я делал всякие корзины – и большие
и маленькие, но главным образом запасался глубокими и прочными корзинами для
хранения зерна: я хотел, чтобы они служили мне вместо мешков. Правда, сейчас
зерна у меня было мало, но ведь я намеревался копить его в течение нескольких
лет.
...Я уже говорил, что мне очень хотелось обойти весь остров и что я
несколько раз доходил до ручья и еще выше – до того места, где построил шалаш.
Оттуда можно было свободно пройти к противоположному берегу,
которого я еще никогда не видал. Я взял ружье, топорик, большой запас пороха,
дроби и пуль, прихватил на всякий случай два сухаря и большую ветку изюма и пустился
в путь. За мною, как всегда, побежала собака.
Когда я дошел до моего шалаша, я, не останавливаясь, двинулся
дальше, на запад. И вдруг, пройдя с полчаса, я увидел перед собою море, а в море,
к моему удивлению, полосу земли.
Был яркий, солнечный день, я хорошо различал землю, но не мог определить,
материк это или остров. Высокое плоскогорье тянулось с запада на юг и
находилось от моего острова очень далеко, – по моему расчету, милях в сорока,
если не больше.
Я не имел понятия, что это за земля. Одно я знал твердо: это, несомненно,
часть Южной Америки, лежащая, по всей вероятности, недалеко от испанских
владений. Весьма возможно, что там живут дикари-людоеды и что, если бы я попал
туда, мое положение было бы еще хуже, чем теперь.
Эта мысль доставила мне живейшую радость.
Значит, напрасно я проклинал свою горькую участь. Жизнь моя могла бы
оказаться гораздо печальнее. Значит, я совершенно напрасно мучил себя бесплодными
сожалениями о том, зачем буря выбросила меня именно сюда, а не в какое-нибудь
другое место. Значит, я должен радоваться, что живу здесь, на моем необитаемом
острове.
Размышляя таким образом, я не спеша подвигался вперед, причем мне приходилось
убеждаться на каждом шагу, что эта часть острова, где я находился теперь,
гораздо привлекательнее той, где я устроил свое первое жилье. Всюду здесь зеленые
поляны, разукрашенные дивными цветами, прелестные рощи, звонко поющие птицы.
Я заметил, что здесь во множестве водятся попугаи, и мне захотелось
поймать одного: я надеялся приручить его и научить говорить. После нескольких
неудачных попыток мне удалось изловить молодого попугая: я подшиб ему палкой
крыло. Оглушенный моим ударом, он свалился на землю. Я подобрал его и принес
домой. Впоследствии мне удалось добиться того, что он стал называть меня по
имени.
Дойдя до морского берега, я еще раз убедился, что судьба забросила меня
в самую худшую часть острова.
Здесь весь берег был усеян черепахами, а там, где я жил, я за
полтора года нашел только трех. Здесь было несметное множество птиц всевозможных
пород. Были и такие, каких я никогда не видал. Мясо некоторых оказалось очень
вкусным, хотя я даже не знал, как они называются. Среди известных мне птиц
самыми лучшими были пингвины.
Итак, повторяю еще раз: этот берег был во всех отношениях привлекательнее
моего. И все же я не имел ни малейшего желания переселяться сюда. Прожив в своей
палатке около двух лет, я успел привыкнуть к тем местам, здесь же я чувствовал
себя путником, гостем, мне было как-то не по себе и тянуло домой.
Выйдя на берег, я повернул к востоку и прошел по прибрежью около двенадцати
миль. Тут я воткнул в землю высокий шест, чтобы заметить место, так как решил, что
в следующий раз приду сюда с другой стороны, и направился в обратный путь.
Я хотел вернуться другой дорогой.
"Остров так невелик, – думал я, – что на нем нельзя заблудиться.
В крайнем случае, я взберусь на горку, осмотрюсь и увижу, где находится мое старое
жилье".
Однако я сделал большую ошибку. Отойдя от берега не больше двух-трех
миль, я незаметно спустился в широкую долину, которую так тесно обступали холмы,
поросшие густыми лесами, что не было никакой возможности решить, где я
нахожусь. Я мог бы держать путь по солнцу, но для этого надо было в точности
знать, где находится солнце в эти часы. Хуже всего было то, что в течение трех
или четырех дней, пока я блуждал в долине, погода стояла пасмурная, солнце
совсем не показывалось. В конце концов пришлось снова выйти на берег моря, на
то самое место, где стоял мой шест.
Оттуда я вернулся домой прежней дорогой. Шел я не торопясь и часто присаживался
отдохнуть, так как погода была очень жаркая, а мне приходилось нести много
тяжелых вещей – ружье, заряды, топор.
|