 Увеличить |
Глава 8
Vox Populi
– Я уверен, – сказал мистер Ливсон, секретарь, с
несколько принужденной улыбкой, – что теперь, когда мы выслушали
прекрасную, эпохальную речь, кто‑нибудь задаст вопросы, а позже, как я надеюсь,
мы откроем диспут.
Он пристально посмотрел на джентльмена, устало сидевшего в
четвертом ряду, и сказал:
– Мистер Хинч?
Мистер Хинч покачал головой, пылко, хотя и с робостью,
выражая удивление, и сказал:
– Я не могу! Право, я не могу!
– Мы будем очень рады, – сказал мистер
Ливсон, – если вопрос задаст кто‑нибудь из дам.
Наступило молчание. Все почему‑то решили, что вопрос задаст
большая, толстая дама (как сказал бы лектор), сидевшая с краю, во втором ряду.
Но ждали они зря; к всеобщему разочарованию она застыла, как восковая фигура.
– Может быть, есть еще вопросы? – сказал мистер
Ливсон, словно они уже были. Кажется, в голосе его звучало облегчение.
И тут в конце зала, посередине, что‑то зашумело. Послышался
ясный шепот:
– Валяй, Джордж! Ну, что ж ты, Джордж! Есть вопросы? А
то как же!
Мистер Ливсон взглянул на говоривших с живостью, если не с
испугом. Он только сейчас заметил, что несколько простых людей в грязной,
грубой одежде вошли в открытую дверь. Это были не крестьяне, а полукрестьяне,
то есть – рабочие, которые всегда бродят вокруг больших курортов. Ни один из
них не мог бы зваться «мистером».
Мистер Ливсон понял положение и принял его. Он всегда
подражал лорду Айвивуду и делал то, что сделал бы тот, но с робостью, отнюдь не
свойственной его патрону. Одни и те же сословные чувства вынуждали его и
стыдиться низкого общества, и стыдиться своего стыда. Один и тот же дух времени
вынуждал его гнушаться лохмотьями и это скрывать.
– Мы будем очень рады, – нервно произнес
он, – если кто‑нибудь из наших новых друзей присоединится к диспуту.
Конечно, мы все демократы, – прибавил он, глядя на дам и мрачно
улыбаясь. – Мы верим в глас народа и тому подобное. Если наш друг в конце
зала задаст свой вопрос кратко, мы не станем настаивать на том, чтобы его
внесли в протокол.
Новые друзья снова принялись хрипло подбадривать Джорджа, не
зря носившего имя Змиеборца, и он стал пробираться вперед. Сесть он не пожелал
и реплики свои подавал из середины центрального прохода.
– Я хочу спросить хозяина… – начал он.
– Если вопрос касается повестки дня, – прервал его
мистер Ливсон, не упустив той возможности помешать спору, ради которой и
существует председатель, – обращайтесь ко мне. Если вопрос касается
лекции, обращайтесь к оратору.
– Хорошо, спрошу оратора, – сказал покладистый
Джордж. – Что это у вас, снаружи есть, а внутри ничего нету? (Глухой
одобрительный ропот в конце зала.) Мистер Ливсон растерялся и почуял недоброе.
Но пыл Пророка Луны ждал любого случая, и смел его колебания.
– В этом су‑у‑уть нашей вести! – закричал он и
распростер руки, дабы обнять весь мир. – Внешнее соответствует
внутреннему. Именно поэтому, друзья мои, считают, что у нас нет символов. Да,
мы не жалуем их, ибо хотим символа полного. Мой новый друг обойдет все мечети,
восклицая: «Где статуя Аллаха?!»
Но может ли мой новый друг создать его истинное изображение?
Мисисра Аммон опустился в кресло, очень довольный своим ответом; но мы не
станем утверждать, что новый его друг был доволен. Этот искатель истины вытер
рот рукавом и начал снова:
– Вы не обижайтесь, сэр. Только по закону, если она
стоит перед домом, все в порядке, да? Думал, приличное место, а это черт знает
что… (хриплый смех в конце зала).
– Не извиняйтесь, мой друг, – пылко закричал
мудрец. – Я вижу, вы не совсем знакомы с таким изложением мысли. Для нас
закон – все! Закон – это Аллах. Вну‑у‑утреннее единение…
– Вот я и говорю, что по закону, – настаивал
Джордж, и всякий раз, когда он говорил «закон», привычные жертвы закона
радостно его поддерживали.
– Я сам шума не люблю. Никогда не любил. Я закон
почитаю, да. (Радостный ропот.) По закону, если у вас тут вывеска, вы должны
нас обслужить.
– Я не совсем понимаю! – вскричал пылкий
турок. – Что я должен сделать?
– Обслужить нас! – заорал хор в конце зала. Теперь
там было гораздо больше народу.
– Обслужить! – возопил Мисисра, вскакивая, словно
его подкинула пружина. – Пророк сошел с небес, чтобы служить вам! Тысячу
лет добро и доблесть служат вам! Из всех вер на свете мы – вера служения. Наш
высший пророк – лишь служитель Бога, как и я, как и вы! Даже знак наш – луна,
ибо она служит земле и не тщится стать Солнцем!
– Я уверен, – воскликнул мистер Ливсон, тактично
улыбаясь, – что лектор с достаточной полнотой ответилна все вопросы.
Многих дам, прибывших издалека, ждут автомобили, и, я полагаю, повестка дня…
Изысканные дамы схватили свои накидки, являя гамму чувств от
удивления до ужаса. Одна леди Джоан медлила, дрожа от непонятного волнения.
Бессловесный дотоле Хинч проскользнул к председателю и
прошептал:
– Уведите дам. Не знаю, что будет, но что‑то недоброе.
– Ну, – повторил терпеливый Джордж. – Если
все по закону, что ж вы тянете?
– Леди и джентльмены, – произнес мистер Ливсон как
можно приятнее. – Мы провели прекраснейший вечер…
– Еще чего! – крикнул новый, сердитый голос из
угла. – Давай, гони!
– Да, вот и я скажу, – поддержал законопослушный
Джордж, – давайте‑ка!
– Что вам давать? – крикнул почти обезумевший
Ливсон. – Чего вы хотите?
Законопослушный Джордж обернулся к тому, кто кричал из угла,
и спросил:
– Чего ты хочешь, Джим?
– Виски, – отвечал тот.
Леди Энид Уимпол, задержавшаяся позже всех дам из верности
Джоан, схватила ее за обе руки и громко зашептала:
– Идем, дорогая! Они бранятся дурными словами.
На мокрой кайме пляжа прилив медленно смывал следы двух
колес и четырех копыт, и потому человек, Хэмфри Пэмп, шел рядом с тележкой по
щиколотку в воде.
– Надеюсь, ты уже протрезвел, – довольно серьезно
сказал он своему высокому спутнику, который брел и тяжело, и смиренно, причем
его прямая шпага качалась у него на боку. – По чести, очень глупо ставить
вывеску перед этим залом. Я редко говорю с тобой так, капитан, но навряд ли кто
другой вызволил бы тебя из беды. Зачем же ты пугал бедных дам? Ты слышал, как
они кричали, когда мы уходили оттуда?
– Я слышал задолго до того гораздо худшее, –
ответил высокий человек, не поднимая головы. – Одна из них смеялась…
Господи, неужели ты думаешь, что я не расслышал ее смеха?
Они помолчали.
– Я не хотел тебя обидеть, – сказал Хэмфри Пэмп с
той несокрушимой добротой, которая была в нем особенно английской и может еще
спасти Англию, – но это правда, я и сам не знал, как нам выкарабкаться.
Понимаешь, ты храбрее меня, и мне пришлось бояться за нас обоих. Я бы и сейчас
боялся, если бы не помнил дороги к туннелю.
– К чему? – спросил капитан, впервые поднимая
рыжую голову.
– Ах, да ты и сам помнишь заброшенный туннель старого
Айвивуда! – беззаботно сказал Пэмп. – Все мы искали его в детстве. А
я его нашел.
– Пожалей изгнанника, – смиренно сказал
Дэлрой. – Не знаю, что больнее – то, о чем помнишь, или то, о чем
забываешь.
Пэмп немного помолчал, потом сказал серьезней, чем обычно:
– В Лондоне считают, что нужно ставить памятники и
писать эпитафии тем, кто что‑нибудь выдумал и сделал. Но если знаешь свой край
на сорок миль вокруг, знаешь и то, сколько народу, и совсем неглупого, выдумали
что‑нибудь, а сделать не смогли. В Хилл‑ин‑Хагби жил доктор Бун. Он боролся
против прививок оспы, которые делал доктор Коллисон. Его лечение спасло
шестьдесят больных, а доктор Коллисон прикончил девяносто двух здоровых. Но
доктору Буну пришлось скрыть свое изобретение, потому что у женщин, которых он
лечил, вырастали усы. Был здесь и настоятель, старый Артур. Он изобрел
воздушные шары задолго до всех прочих. Но тогда к этому относились с
подозрением – вспоминали охоту на ведьм, как ни отговаривали их
священники, – и его заставили написать, что он украл идею. Само собой
понятно, не так уже хочется писать, что идея тебе явилась, когда ты пускал
мыльные пузыри с деревенским дурачком, а ничего другого он сказать не мог, он
был человек честный. Здесь жил Джек Арлингэм, он изобрел водолазный колокол –
но это ты и сам помнишь. Так вот, с тем, кто выдумал этот туннель, с одним из
безумных Айвивудов, было то же самое. На лондонских площадях, капитан, много
памятников тем, кто строил железные дороги. В Вестминстерском аббатстве много
имен тех, кто изобретал пароход. Бедный старый лорд изобрел и то, и другое – и
его признали безумным. Он думал, что поезд может, попав в море, превратиться в
судно и плыть; и вроде бы все сходилось. Но дети так стыдились его, что даже
запретили упоминать. Я думаю, никто не знает, где этот туннель, кроме нас с
Бэнчи Робинсоном.
Минуты через две ты будешь там. Они набросали у входа
камней, а вход заглушили деревьями; но я провел через туннель лошадь, чтобы
спасти ее от полковника Чэпстоу, и наверное проведу осла. Честно говоря, только
там я почувствую себя в безопасности после всего, что мы натворили. Нет лучшего
места в мире, чтобы притаиться и начать все заново. Вот и оно. Тебе кажется,
что эту скалу не обойти, но ты ошибаешься.
Ты ее уже обошел.
Дэлрой с удивлением обнаружил, что он, и впрямь обойдя
скалу, идет по темной дыре, а вдалеке слабо мерцает какая‑то зелень. Услышав за
спиной шаги и цокот копыт, он обернулся, но ничего не увидел, словно в погребе;
и снова повернулся к смутному зеленому пятну. Чем дальше он шел, тем больше оно
становилось и тем ярче, словно крупный изумруд, пока наконец он не увидел
маленькую лужайку, окруженную тощими, но такими густыми деревьями, что было
ясно: ее хотели скрыть и забыть. Свет, сочащийся сквозь них, был столь слаб и
трепетен, что никто не мог бы сказать, солнце встает или луна.
– Я знаю, что вода тут есть, – сказал Пэмп. –
Они не могли с ней справиться, когда шли работы, и старый Айвивуд ударил
водомером инженера‑гидравлика. Здесь лес, море близко, и еду мы найдем, если
кончится сыр, а ослы едят все. Кстати, – прибавил он в смущении, – ты
меня прости, капитан, но надо бы приберечь этот ром для особых случаев. Это
лучший ром в Англии, а может – последний, если эта чепуха продлится. Спасибо,
что он здесь, и мы можем выпить, когда захотим.
Бочонок еще почти полон.
Дэлрой пожал ему руку и серьезно сказал:
– Ты прав, Хэмп. Ром этот нужен человечеству.
Мы будем пить его только после великих побед. Сейчас я выпью
в знак победы над Ливсоном и его железной скинией.
Он осушил стакан и сел на бочонок, чтобы победить искушение.
Его синие бычьи глаза все пристальней вглядывались в зеленый сумрак; и он
заговорил нескоро.
Наконец он сказал:
– Кажется, Хэмп, ты упомянул о каком‑то друге, по имени
Робинсон, который тоже тут бывал.
– Да, он знал дорогу, – сказал Пэмп, выводя ослика
на лучшую часть лужайки.
– А он сюда не придет? – спросил капитан.
– Навряд ли, – отвечал Пэмп, – разве что в
тюрьме зазеваются. – И он вкатил сыр под своды туннеля. Дэлрой все сидел
на бочонке, подперев рукой тяжелый подбородок и глядя в таинственную чащу.
– Ты о чем‑то думаешь, капитан, – сказал Хэмфри.
– Самые глубокие мысли – общие места, – сказал
Дэлрой. – Вот почему я верю в демократию, не то что ты, хладнокровный
английский тори. А самое общее место, гласит: суета сует и всяческая суета. Это
не пессимизм, а как раз наоборот. Человек так слаб, что поневоле подумаешь – он
должен быть Богом. Я размышляю об этом туннеле. Бедный старый безумец ходил по
этой траве и ждал, пока его построят, и душа его пылала надеждой. Он видел, как
меняется мир и по морям снуют его судна. А сейчас, – голос Дэлроя
сорвался, – сейчас здесь очень тихо, и хорошо пастись ослику.
– Да, – сказал Пэмп, зная, что капитан думает об
ином. И Дэлрой задумчиво продолжал:
– Я думаю и о другом, известном Айвивуде, которого тоже
посещает видение. Оно величаво; в конце концов, он – умник, но храбрый человек.
Он хочет построить туннель между Востоком и Западом и называет это
ориентализацией Англии, а я назову разрушением христианского мира. И мне
интересно, достаточно ли сильны ясный ум и смелая воля безумца, чтобы прорыть
этот туннель, или у вас в Англии еще хватит жизни, чтобы он тоже зарос английским
лесом и был размыт английским морем.
Снова наступила тишина, и снова ее нарушал только хруст
колючек. Как заметил Дэлрой, тут было тихо. Но не было тихо в Пэбблсвике, когда
прочитали протокол, и все, кто видел вывеску, схватились с теми, кто ее не
видел; а наутро дети и ученые, собиравшие ракушки, нашли среди прочего куски
секретарского фрака и обломки рифленого железа.
|
