 Увеличить |
ГЛАВА VIII,
где говорится о любви,
что, конечно, понравится читателю, ибо повесть без любви — все равно, что
колбаса без горчицы: вещь пресная
Морис ничему не удивлялся, он не пытался проникнуть в корень
вещей и покойно жил в мире явлений. Не отрицая того, что вечная истина
существует, он, по прихоти своих желаний, устремлялся за суетными формами.
Не увлекаясь особенно спортом и физическими упражнениями,
как это делала большая часть молодых людей его поколения, он бессознательно
оставался верен любовным традициям своей нации. Французы всегда были самыми
галантными людьми на свете, и было бы очень досадно, если бы они потеряли это
свое преимущество. Морис сохранил его; он не был влюблен ни в одну женщину, но
«любил любить», как говорит блаженный Августин. Отдав должное несокрушимой
красоте и тайным ухищрениям г-жи де ла Вердельер, он вкусил мимолетной нежности
некоей юной певицы по имени Люсиоль; теперь он без всякого удовольствия
переносил самое обыкновенное распутство горничной своей матери Одиль и
слезливое обожание прекрасной г-жи Буатье, и в сердце у него была великая
пустота. Но вот однажды в среду, зайдя в гостиную, где его мать принимала знакомых
дам, большей частью суровых и малопривлекательных, вперемежку со стариками и
совсем зелеными юношами, он вдруг заметил в этой привычной обстановке г-жу
дез'Обель, жену того самого советника судебной палаты, к которому г-н Ренэ
д'Эпарвье без всякого результата обращался по поводу таинственных хищений в
библиотеке. Она была молода; он нашел ее хорошенькой, и не без основания,
Жильберту вылепил Гений Женственности, и никакой другой гений не помогал ему в
этой работе. Поэтому все в ней возбуждало желание, и ничто — ни ее внешность,
ни самое ее существо — не внушало никаких иных чувств. И мысль, которая
притягивает миры друг к другу, подвигнула юного Мориса приблизиться к этому
прелестному созданию. Вот почему он предложил ей руку и повел ее к чайному
столу; и когда Жильберте был подан чай, Морис сказал ей:
— А ведь мы с вами могли бы сговориться. Вы как на это
смотрите?
Он сказал так, следуя современным правилам, чтоб избежать
пошленьких комплиментов и избавить женщину от скучной необходимости выслушивать
старомодные признания, в которых нет ничего, кроме туманной неопределенности, и
которые поэтому не позволяют ответить просто и ясно. И пользуясь тем, что он
может поговорить с г-жой дез'Обель украдкой в течение нескольких минут, он
изъяснялся коротко и настоятельно. Жильберта была, пожалуй, больше создана для
того, чтобы возбуждать желания, нежели для того, чтобы их испытывать. Однако
она отлично понимала, что ее предназначение любить, и она охотно и с
удовольствием следовала ему. Морис не то чтобы определенно не нравился ей, но
она предпочла бы, чтобы он был сиротой, по опыту зная, сколько разочарований
несет за собой любовь к сыну почтенных родителей.
— Так, значит, решено? — сказал он в виде
заключения.
Она сделала вид, что не понимает, и вдруг, задержав у самых
губ кусочек страсбургского пирога, подняла на Мориса удивленные глаза.
— Что? — спросила она.
— Вы отлично знаете.
Г-жа дез'Обель опустила глаза, отпила глоток чаю и ничего не
ответила. Ее скромность еще не была побеждена.
Между тем Морис, взяв из ее рук пустую чашку, продолжал:
— В субботу, в пять часов, улица Рима, 126, первый
этаж, под аркой направо дверь; постучите три раза.
Г-жа дез'Обель подняла на сына почтенных хозяев дома строгие
и спокойные глаза и уверенным шагом вернулась в круг порядочных женщин, которым
в эту минуту сенатор де ла Фоль объяснял, как действует прибор для
искусственного выведения цыплят в сельскохозяйственной колонии Сен-Жюльен.
В субботу у себя в квартире на улице Рима Морис ждал г-жу
дез'Обель. И ждал напрасно. Маленькая ручка не постучала три раза в дверь под
аркой. Морис с досады разразился проклятиями по адресу отсутствующей, обзывая
ее про себя тварью и мерзавкой. Напрасные надежды и обманутые желания делали
его несправедливым, ибо г-жа дез'Обель не пришла, но она и не обещала прийти и
поэтому этих названий не заслуживала. Но мы судим поступки людей, исходя из
того, доставляют ли они нам удовольствие или причиняют огорчение,
Морис появился в гостиной своей матери только две недели
спустя после идиллии за чайным столом. Он пришел поздно, г-жа дез'Обель с
полчаса уже сидела в гостиной. Он холодно поклонился, сел подальше от нее и
сделал вид, что слушает.
— …они были достойны друг друга, — говорил
мужественный и красивый голос, — у таких противников борьба должна быть
жестокой, и нельзя было предвидеть, чем она кончится. Генерал Боль обладал
неслыханной стойкостью и прямо, я бы сказал, врос в землю, А генерал
Мильпертью, которого судьба наделила сверхчеловеческой подвижностью,
маневрировал вокруг своего непоколебимого противника с непостижимой
стремительностью. Сражение развернулось страшно ожесточенное. Мы все следили за
ним с неописуемым волнением.
Так рассказывал генерал д'Эпарвье замирающим дамам о больших
осенних маневрах. Он говорил красиво и умел нравиться. Затем он провел
параллель между методами французским и немецким, отметил, в высшей степени
беспристрастно, характерные черты обоих, подчеркнул достоинства того и другого
метода, не побоявшись заявить, что оба они имеют известные преимущества, и
нарисовал сначала картину перевеса Германии над Францией, а удивленные,
разочарованные, смущенные дамы внимали ему с вытянутыми и омраченными лицами.
Но по мере того как этот воин красноречиво изображал оба метода, —
французский вырисовывался как более гибкий, изысканный, мощный, полный
изящества, остроумия и живости, а немецкий между тем становился все более
громоздким, неуклюжим и нерешительным. И лица дам постепенно прояснялись,
округлялись и озарялись радостной улыбкой. И чтобы совсем успокоить этих
матерей, сестер, жен и возлюбленных, генерал дал им понять, что и мы можем
применять немецкий метод, когда нам это выгодно, тогда как немцы по-французски
воевать не в состоянии.
Не успел генерал кончить, как им тут же завладел г-н Ле Трюк
де Рюффек, основатель патриотического общества «Каждому шпага». Которое
преследовало цель, — он так и говорил «преследует цель», возродить Францию
и обеспечить ей полное превосходство над всеми ее противниками. В это общество
предполагалось зачислять детей с колыбели, — и г-н Де Трюк де Рюффек предлагал
генералу д'Эпарвье быть почетным председателем.
А Морис тем временем делал вид, что прислушивается к
разговору, который одна очень кроткая старушка завела с аббатом Лаптитом,
духовником в общине сестер Крови Иисусовой. Старая дама, замученная последнее
время похоронами и болезнями, желала узнать, почему люди терпят несчастья в
земной жизни, и спрашивала у аббата Лаптита:
— Как вы объясните бедствия, которые обрушиваются на
человечество? Ну зачем это чума, голод, наводнения, землетрясения?
— Необходимо, чтобы господь бог напоминал нам о себе
время от времени, — отвечал аббат Лаптит с небесной улыбкой.
Морис, казалось, был очень заинтересован этим разговором,
затем он сделал вид, что пленился г-жой Фило-Гранден. Это была довольно
свеженькая молодая женщина, но простоватая, — наивность лишала ее красоту
всякого смака, всякой пикантности. Одна очень древняя дама, ехидная и
крикливая, чье нарочито скромное темное шерстяное платье подчеркивало
высокомерие светской дамы из христианского финансового мира, воскликнула
визгливым голосом:
— Скажите, милая госпожа д'Эпарвье, у вас, кажется,
были неприятности? В газетах что-то писали о кражах и исчезновениях в богатой
библиотеке господина д'Эпарвье, о пропавших письмах?
— Ах, — вздохнула г-жа д'Эпарвье, — если
верить всему, что пишут в газетах…
— В конце концов, моя дорогая, ведь ваши сокровища
отыскались? Все хорошо, что хорошо кончается.
— Библиотека в полном порядке, — сказала г-жа
д'Эпарвье. — Все на месте.
— Эта библиотека помещается этажом выше, правда? —
спросила г-жа дез'Обель с неожиданным интересом к книгам.
Г-жа д'Эпарвье ответила, что библиотека занимает весь третий
этаж, а книги менее ценные помещаются в мансарде.
— А нельзя ли мне посмотреть вашу библиотеку?
Хозяйка дома ответила, что нет ничего проще. Она позвала
сына:
— Морис, проводите госпожу дез'Обель и познакомьте ее с
нашей библиотекой,
Морис встал и, не говоря ни слова, последовал за г-жой
дез'Обель в третий этаж. Вид у него был совершенно равнодушный, но втайне он
ликовал, не сомневаясь, что г-жа дез'Обель изъявила желание осмотреть
библиотеку только для того, чтобы остаться с ним наедине. И, прикидываясь
равнодушным, он готовился повторить свое предложение, которое на этот раз, он
чувствовал, не будет отвергнуто.
У романтического бюста Александра д'Эпарвье их молчаливо
встретила маленькая старческая тень с мертвенно-бледным лицом, с ввалившимися
глазами и с застывшим выражением привычного покорного ужаса.
— Не беспокойтесь, господин Сарьетт, — сказал
Морис- Я хочу показать госпоже дез'Обель нашу библиотеку.
Морис и г-жа дез'Обель вошли в большую залу, по четырем
стенам которой стояли шкафы, полные книг, украшенные бронзированными бюстами
поэтов, философов и ораторов древности. Все здесь покоилось в таком идеальном
порядке, что казалось, он никогда и не нарушался. Только в одном месте, где еще
вчера стояла неизданная рукопись Ришара Симона, можно было заметить черную
дыру. Рядом с молодыми людьми бесшумно шагал бледный, незаметный и безмолвный
Сарьетт.
Морис поглядел на г-жу дез'Обель с упреком.
— Да, так вот вы какая оказались недобрая.
Она покосилась на библиотекаря, который мог их услыхать, но
Морис успокоил ее:
— Не обращайте внимания, это папаша Сарьетт. Он стал
совершенным идиотом.
И он повторил:
— Нет, вы недобрая, я вас ждал, а вы не пришли. Из-за
вас я чувствовал себя несчастным.
Наступила минута молчания, и слышался только тихий,
печальный шум астмы в бронхах старика Сарьетта. Затем юный Морис снова сказал
настойчиво:
— Вы нехорошо поступили.
— Нехорошо? Чем?
— А тем, что не хотели сговориться со мной.
— А вы все еще думаете об этом?
— Конечно.
— Так это было серьезно?
— Как нельзя более.
Тронутая этими словами, убеждавшими ее, что чувство его
глубоко и прочно, и решив, что она достаточно сопротивлялась, Жильберта обещала
Морису то, в чем ему было отказано две недели тому назад.
Они проскользнули в амбразуру окна, позади огромной сферы
небес, на которой были начертаны знаки Зодиака и узоры созвездий, и там,
возведя очи ко Льву, Деве и Весам, окруженные библиями, творениями отцов
церкви, греческими и латинскими, перед лицом Гомера, Эсхила, Софокла, Эврипида,
Геродота, Фукидида, Сократа, Платона, Аристотеля, Демосфена, Цицерона,
Виргилия, Горация, Сенеки и Эпиктета, они поклялись любить друг друга и
поцеловались долгим поцелуем.
Тут же г-жа дез'Обель вспомнила, что ей предстоит еще
сделать несколько визитов и нужно спешить. Любовь не мешала ей заботиться о
светских успехах.
Но не успели они с Морисом выйти на площадку, как услышали
хриплый крик и увидели Сарьетта, который вне себя выскочил на лестницу.
— Держите его, держите! Я видел, как он улетел. Он сам
соскочил с полки… Перелетел через комнату. Вон он!.. Вон он!.. Он летит по
лестнице. Держите!.. Он вылетел в дверь, наружу!
— Кто? — спросил Морис.
Сарьетт смотрел с площадки в окно и в ужасе лепетал:
— Летит через сад… к павильону… Держите его! Держите!
— Да кого же? — переспросил Морис. — Кого,
бога ради?
— Моего Иосифа Флавия, — вскричал Сарьетт, —
держите его… И тяжело рухнул навзничь.
— Ну, вы сами видите, что он сумасшедший, — сказал
Морис г-же дез'Обель, поднимая несчастного библиотекаря.
Жильберта, слегка побледнев, сказала, что ей тоже
показалось, будто что-то летело именно там, куда показывал бедняга
библиотекарь. Морис ничего не видел, но он почувствовал что-то вроде порыва
ветра.
Он сдал Сарьетта на руки Ипполиту и экономке, прибежавшим на
шум.
Старик разбил себе голову.
— Оно и к лучшему, — заметила экономка. —
Может, у него из-за этой раны кровь в голову не бросится и удара не будет.
Г-жа дез'Обель дала свой платок, чтобы унять кровь, и посоветовала
сделать примочку из арники.
|
