 Увеличить |
6. ПРОЩАЙ,
ЛЮБИМАЯ!
Через
двенадцать дней после похорон матери и после того, как отец рассказал нам историю
своей женитьбы, я уже был готов отправиться на поиски. По счастью, в Ярмутском
порту оказался корабль, отплывавший в Кадис. Это судно водоизмещением в сто
тонн носило имя «Авантюристка», Оно шло с грузом сукна и прочих английских
товаров, рассчитывая вернуться с вином и тисовыми палками для луков.
Отец
заплатил за мой проезд на судне и, кроме того, дал мне пятьдесят фунтов золотом.
Взять с собой больше я не рискнул, но отец снабдил меня также рекомендательными
письмами от ярмутских купцов к их агентам в Кадисе: в рекомендациях
предписывалось выдать мне любую нужную сумму в пределах ста пятидесяти
английских фунтов и в дальнейшем оказывать всяческое содействие.
«Авантюристка»
отплывала третьего числа июня месяца. Вечером первого я должен был выехать в
Ярмут. Все мои вещи отправили заранее, и я уже попрощался со всеми, кроме
одного человека, как раз того, с кем мне больше всего хотелось бы увидеться
перед отъездом. Со дня нашего объяснения в любви я видел Лили только на
похоронах моей матери, но поговорить тогда мы не смогли. Да и сейчас похоже
было на то, что мне придется уехать, так и не сказав ей на прощание ни одного
слова, ибо сквайр Бозард велел предупредить, что если я посмею приблизиться к
его дому, слуги выставят меня за дверь, а я не желал подвергаться подобному
позору.
Тяжко
мне было отправляться в столь дальние края, откуда я мог и не вернуться, даже
не сказав любимой последнего «прости».
Не зная,
как мне поступить, я обратился со своим горем к отцу, рассказал ему обо всем и
попросил помочь.
– Я
уезжаю, чтобы отомстить за нашу общую утрату, – сказал я. – Может
быть, мне придется расстаться с жизнью ради чести нашего имени. Помогите же мне
теперь, отец!
– Мой
сосед Бозард, – ответил отец, – прочит дочку за твоего брата Джеффри,
а не за тебя, Томас. Своим добром каждый волен распоряжаться как хочет. Однако
сегодня я тебе помогу, если сумею. Надеюсь, что меня-то он не выставят за
порог! Прикажи оседлать коней: поедем к Бозарду вместе.
Не
прошло и получаса, как мы уже были перед домом Лили. Отец сказал, что желает
поговорить со сквайром. Слуга, помня приказ своего хозяина, посмотрел на меня с
сомнением, однако впустил нас в приемный зал, где сидел, попивая эль, сам
сквайр Бозард.
– Добрый
день, сосед! – проворчал сквайр. – Рад тебя видеть. Однако ты привел
с собой того, кому здесь вовсе не рады, хоть это и твой сын.
– Я
привел его сюда в последний раз, брат Бозард, – ответил отец. –
Выслушай его просьбу. Ты можешь сказать ему «да» или «нет» – дело твое, однако
если ты ему откажешь, наша дружба от этого крепче не станет, потому что парень
сегодня в ночь уезжает, чтобы поспеть на корабль и отплыть в Испанию. Он едет
на поиски того, кто убил его мать, и едет по своей доброй воле, ибо, сам того
не желая, позволил убийце бежать, и я считаю, что он делает правильно.
– Щенок
он еще! – проговорил сквайр Бозард. – Молод он для такой охоты, к
тому же в чужих краях! Однако мне его смелость нравится, и я желаю ему добра.
Чего он от меня хочет?
– Разрешения
проститься с твоей дочкой. Я знаю, что его ухаживания тебе не по нраву, и не
удивляюсь. Я и сам считаю, что он пока слишком молод, чтобы думать о женитьбе. Но
если он еще один раз увидится с девушкой, худого в этом не будет. А теперь –
слово за тобой!
Подумав
немного, сквайр Бозард ответил:
– Парень-то
он бравый, хоть и не бывать ему моим зятем. И едет далеко. Как знать – может,
совсем не вернется? Не хочу я, чтобы он поминал меня недобрыми словами!
Ступай-ка вон под тот бук, Томас Вингфилд, и жди. Я пришлю туда Лили. Можешь
поговорить с ней полчаса. Только смотри – не больше! Да не уходите никуда,
чтобы вас было видно ив окон. И не благодари меня, ступай, пока я не передумал!
Я
выбежал из дому, с замирающим сердцем остановился под буком и стал ждать появления
Лили, словно ангела небесного. Воистину, когда она приблизилась, я подумал, что
даже ангел не может быть прекрасней, добрей и нежней.
– О
Томас! – прошептала она, когда мы поздоровались. – Неужели это
правда, что ты плывешь за море на поиски испанца?
– Да,
я плыву, чтобы искать этого испанца, чтобы найти его и убить, когда найду. Тогда
я оставил его, чтобы прийти к тебе, а теперь я должен оставить тебя, чтобы
найти его. Нет, только не плачь! Я поклялся это сделать, и если не исполню
клятву, я буду опозорен.
– А
я из-за твоей клятвы должна овдоветь, даже не став женой? Ах Томас, если ты
уедешь, я тебя уже никогда не увижу!
– Почем
знать, милая. Мой отец побывал за морями, прошел через все опасности и вернулся
благополучно.
– Конечно,
он-то вернулся, да еще не один! Ты молод, Томас, а в далеких странах столько
прекрасных и знатных дам! Разве я смогу – удержать свое место в твоем сердце, когда
буду так далеко?
– Клянусь
тебе Лили…
– Нет,
Томас, не клянись: зачем брать лишний грех на душу, если ты вдруг нарушишь
клятву? Просто помни обо мне, любимый, а я тебя никогда не забуду! Ведь, может
быть, – о, сердце мое разрывается, когда подумаю! – может быть, это
наша последняя встреча на земле. Но если это так, будем надеяться на встречу в
небесах. Но в одном будь уверен: я буду верна тебе, пока жива, и что бы ни
делал отец, я скорее умру, чем нарушу свое обещание. Я молода, конечно, чтобы
говорить так уверенно, но так оно и будет. О боже, это расставание хуже смерти!
Уснуть бы сейчас вечным сном, чтобы все нас забыли! А может быть, лучше и
впрямь тебе уехать… Ведь, если ты останешься, каково нам с тобой будет, пока
жив отец, а я ему желаю долгой жизни!
– Вечный
сон и забвение придут скоро, Лили: никто еще их не ждал слишком долго. Однако
пока мы живы, надо жить. Давай же помолимся, чтобы нам жить друг для друга. Я
отправляюсь не только на поиски врага, но и на поиски богатства, и я его завоюю
ради тебя, чтобы мы могли пожениться.
Лили
горько покачала головой.
– Это
было слишком большим счастьем, Томас. Люди редко женятся по настоящей любви, а
если это случается, то лишь для того, чтобы тут же потерять друг друга. Будем
же благодарны за то, что узнали, какой может быть любовь на земле. И если не
встретимся – будем любить друг друга в ином мире, где никто нам не скажет
«нет».
Мы долго
еще говорили, шепча несвязные слова любви, тоски и надежды, как это сделали бы
любой юноша и девушка на нашем месте. Наконец Лили оглянулась с печальной и
нежной улыбкой и сказала:
– Пора,
милый. Вон в дверях стоит мой отец и зовет меня. Все кончено.
– Тогда
будь что будет! – лихорадочно прошептал я и увлек Лили за ствол старого бука.
Здесь я схватид ее в объятия и принялся целовать еще и еще, и она, не стыдясь,
отвечала на мои поцелуи.
Плохо
помню, что было потом. Помню только, что когда мы уже уезжали, я снова увидел
любимое лицо, печальное и задумчивое. Лили смотрела, как я уходил из ее жизни.
Потом в течение двадцати лет это печальное и прекрасное лицо вставало передо
мной, как встает оно перед моими глазами сейчас, наперекор всему, и жизни, и
смерти. Другие женщины тоже любили меня, и я знавал расставания пострашнее, но
воспоминание об этой девушке и ее прощальный взгляд оказались сильнее всего.
Вглядываясь в прошлое, я всегда видел ее лицо и знал, что оно никогда не
потускнеет. Разве может какое-нибудь горе сравниться с горечью этой разлуки?
Над
первой любовью обычно смеются, но если это настоящая любовь, если это не просто
вспышка пробуждающейся страсти, такая первая любовь становится также последней
любовью, вечной любовью, самым счастливым или самым горьким уделом, какой
только может выпасть на долю мужчине или женщине. Это говорю вам я, старик,
немало повидавший на своем зеку. И это
– святая
истина.
Я
позабыл рассказать еще об одном. Когда мы с отчаянием в душе целовались и обнимались
за стволом старого бука, Лили сняла с пальца кольцо и сунула его мне в руку со
словами: «Каждое утро, когда проснешься, смотри на него и вспоминай обо мне!» Это
было кольцо ее матери. Оно и сейчас поблескивает при свете зимнего солнца на
моей морщинистой руке, которая выводит эти строки. Долгие годы, заполненные
самыми невероятными событиями, всегда и всюду, в бою и в любви, при зареве
лагерных костров, в отблесках жертвенного огня или под мерцающими одинокими
звездами среди безлюдной дикой пустыни это кольцо сияло на моем пальце,
напоминая о той, которая мне его дала. И с этим кольцом я сойду в могилу. На
внутренней стороне гладкого золотого кольца выгравирован девиз, сейчас уже
полустертое двустишие:
Пускай
мы врозь, Зато душою вместе.
Воистину
подходящие для нас слова! Они не утратили своего значения и поныне.
В тот же
день мы с отцом отправились верхом в Ярмут. Мой брат Джеффри не поехал с нами,
но простились мы дружески, и я этому рад, потому что больше я его уже не
увидел. О Лили Бозард и о наших чувствах к ней не было сказано ни слова, хотя я
прекрасно звал, что едва я скроюсь за поворотом, он тут же постарается занять
мое место в ее сердце. Он и в самом деле сделал такую попытку, но за это я его
прощаю. По правде говоря, его нельзя слишком порицать, потому что разве
найдется хоть одни мужчине, который, увидев Лили, не захотел бы на ней жениться?
Вряд ли. А раньше мы всегда были добрыми друзьями, и лишь позднее, когда оба
возмужали и между нами встала любовь к Лили, мы начали постепенно отдаляться
друг от друга. История довольно обычная. К тому же Джеффри ничего не добился и
сердиться мне на него попросту не за что. Куда лучше вспоминать о нашей детской
дружбе, предав остальное забвению. Бог с ним!
Моя
сестренка Мэри, которая стала самой красивой девушкой во всей округе после Лили
Бозард, горько плакала, разлучаясь со мной. Она была всего на год моложе меня,
и мы нежно любили друг друга. Я утешил Мэри, как сумел, и, рассказав обо всем,
что произошло между мною и Лили, попросил ее стать нашим союзником. Мэри
обещала сделать все возможное, и хотя она не сказала, что у нее на уме, однако
я понял: сестренка надеется нам помочь. Как я уже говорил, у Лили был брат, весьма
многообещающий юноша, в то время он находился в колледже. Сестра и он питали
друг к другу глубокую привязанность, которая, возможно, могла бы в дальнейшем вылиться
в нечто более прочное.
Итак, мы
поцеловались в последний раз и со слезами простились. Отец и я сели на коней и
двинулись в путь. Но когда, миновав Пирнхоу-стрит, мы поднялись на невысокий
холм за вайнгфордскими мельницами, расположенными левее Банги, я придержал
своего коня, оглянулся назад, на живописную долину Уэйвни, и сердце мое сжалось
от боли. Если бы я знал все, что мне предстоит пережить, прежде чем я снова
увижу родные места, оно бы, наверное, разорвалось. Но господь бог,
ниспосылающий людям по мудрости своей тягчайшие испытания, спасает их
неведением. Ибо если бы мы обладали даром предвидеть будущее, я думаю, лишь
немногие из нас согласились бы жить по доброй воле. Поэтому я только бросил
последний долгий взгляд на темнеющие вдали кроны дубов, за которыми скрывался
дом Лили, и тронул коня.
На
следующий день я уже был на борту «Авантюристки». Перед самым отплытием сердце
отца дрогнуло: он вспомнил, что я был любимцем матеря и испугался, что больше
меня не увидит. Отец настолько встревожился, что в самый последний момент
изменил свое решение и хотел меня удержать. Но я уже не мог остановиться, я
выстрадал всю горечь расставания и не желал возвращаться на посмешище соседям.
– Слишком
поздно? – сказал я отцу. – Вы сами хотели, чтобы я отомстил, и
побуждали меня к этому самыми жестокими словами. А теперь, даже если я буду
знать наверное, что через неделю умру, я все равно не останусь дома, потому что
от таких клятв, как моя, не отказываются, и пока она не исполнена, проклятие
будет тяготеть надо мной.
– Да
будет так, сын мой! – со вздохом проговорил отец. – Страшная смерть
твоей матери затмила тогда мой разум, и я наговорил такого, что, боюсь, мне еще
придется раскаяться. К счастью, я вряд ли доживу до этого дня, ибо сердце мое
разбито. Мне следовало бы вспомнить, что возмездие в руках божьих и оно
обрушится в свое время без нашей помощи. Не поминай меня лихом, мой мальчик,
если мы больше не встретимся. Я люблю тебя, и только еще более сильная любовь к
твоей матери заставила меня обойтись с тобой так сурово.
– Я
это знаю, отец, и не помню зла. Но если вы сами считаете, что вы передо мной в
долгу, заплатите мне лишь одним: постарайтесь, чтобы мой брат, не вредил нам с
Лили, пока меня здесь не будет.
– Я
сделаю что могу, сын мой, хотя, признаться, не будь вы так сильно привязаны
друг к другу, я бы с удовольствием их поженил. Но, повторяю, я уже недолго
смогу заботиться о твоих и о прочих земных делах, а когда меня не станет все
пойдет своим естественным путем. А тебе, Томас, я даю завет: не забывай своей
веры и своей родины, что бы с тобой ни случилось, избегай ненужных стычек,
держись подальше от женщин, губящих нашу молодость, а главное – следи за своим
языком и своим характером, он у тебя далеко не голубиный. Кроме того, где бы ты
ни был, де хули веру чужой страны, не насмехайся над ее обычаями и не нарушай
их, иначе ты узнаешь, как жестоки бывают люди, когда думают, что это угодно их
богам, – это я испытал на себе!
Я
ответил, что не забуду его советов, и в действительности позднее они избавили
меня от многих неприятностей. Затем отец обнял меня, благословил, и мы
расстались.
Больше я
его уже не увидел. Несмотря на то, что отец мой был еще далеко не стар,
примерно через год после моего отъезда он скончался. Сердечный приступ застиг
его в тот момент, когда однажды после воскресной службы он стоял в приделе
дитчингемской церкви близ алтаря, размышляя над прахом моей матери. Так он
умер, оставив моему брату все свои земли и состояние. Упокой, господи, его
душу! Отец был чистосердечным человеком, но любил мою мать слишком сильно,
чтобы широко смотреть на жизнь и всегда быть справедливым. Подобная любовь,
естественная лишь для женщин, может превратиться в нечто сходное с обыкновенным
эгоизмом и заставить того, кто ею одержим, относиться с безразличием ко всему
остальному. По сравнению с матерью дети были для моего отца ничто, и он охотно
отдал бы нас всех, лишь бы вернуть ей жизнь. Но в конечном счете это был благородный
недостаток, потому что отец в своей страсти о себе совершенно не думал и
заплатил за любовь дорогой ценой.
О том,
как мы доплыли до Кадиса, куда, по слухам, направился корабль де Гарсиа, рассказывать
почти нечего. В Бискайском заливе поднялся встречный ветер и отнес нас к гавани
города Лиссабона, где мы и укрылись. Но в конечном счете мы благополучно достигли
Кадиса, проведя в море сорок дней.
|
