Глава VII. ПОГОНЯ
1
Наступило
дождливое время. Все небо было затянуто серыми скучными тучами, и солнце
спряталось за ними так далеко, что никто не мог бы сказать, где оно находится.
Дождь тяжело шлепал по крыльям гусей. Гуси летели молча, не переговариваясь
друг с другом. Только Акка Кебнекайсе время от времени оглядывалась назад,
чтобы посмотреть, не отстал ли, не потерялся ли кто-нибудь в этой серой мокрой
мгле.
Нильс
совсем приуныл. Он сидел на спине у Мартина промокший до нитки и замерзший.
Даже когда стая опускалась для ночевки, он не мог обсушиться и отогреться.
Повсюду – лужи, мокрая, мерзлая земля. Под деревьями тоже не укрыться от
дождя, – чуть только ветер шевельнет ветку, с нее сыплются на голову, за
шиворот, на плечи крупные, как горох, холодные капли.
Голодный,
дрожащий Нильс забирался под крыло Мартина и с тоской думал о том, как хорошо
было бы оказаться в родной деревне Вестменхег. Он представлял себе, как вечером
в домах зажигают лампы. Все сидят у своих очагов, отдыхая после работы, а на
столе дымится горячий кофе и пахнет свежим хлебом. А ему вот приходится,
скрючившись в три погибели, прятаться под крылом гуся где-то среди болотных
кочек и есть гнилые орешки, подобранные с земли. Но как же ему стать человеком?
Как узнать, что от него хочет гном?
Ради
этого он согласился бы теперь решить все задачи в учебнике по арифметике и выучить
все правила грамматики. И ведь ни с одним человеком на свете он не мог посоветоваться.
Если случалось, что стая выбирала для ночевки место на окраине села или города,
Нильс никогда не отваживался даже подойти к дому, где жили люди, не то что
заговорить с кем-нибудь. Разве может он теперь показаться людям на глаза!
Нет, он
ни за что не позволит, чтобы над ним смеялись и рассматривали его, словно
какую-то диковинную букашку. Пусть уж лучше никто из людей никогда его не
увидит.
А гуси
летели все вперед и вперед и уносили Нильса все дальше и дальше на север.
2
С тех
пор как лис Смирре был с позором изгнан из лисьей стаи, счастье совсем покинуло
его.
Отощавший
и злой, бродил Смирре по лесам, не находя нигде ни еды, ни пристанища. Дошло до
того, что однажды он схватил большую шишку и стал украдкой выгрызать из нее
сухие зернышки.
– Ах,
как интересно! Ах, как интересно! Смотрите все! Смотрите! Лис Смирре ест только
траву и шишки! – застрекотал кто-то над его головой. – Зайцы могут
спокойно танцевать на лужайке! Птицы могут не прятать больше свои яйца! Смирре
никого не тронет! Смирре ест только траву и шишки!
Смирре
так и заскрипел зубами от досады. Он, наверное, покраснел бы от злости и стыда,
если бы и без того не был весь красно-рыжий – от кончиков ушей до кончика
хвоста.
Смирре
отшвырнул шишку и поднял голову.
– А,
это ты, длиннохвостая сорока! Вовремя же ты мне подвернулась! Я как раз наточил
себе зубы об сосновую шишку!
– Зря
старался, дорогой куманек! Мои перья не по твоим зубам! – крикнула сорока
и, чтобы подразнить Смирре, спрыгнула на ветку пониже.
Это было
очень неосторожно с ее стороны. И сорока сразу же в этом убедилась. Не успела
она вильнуть хвостом, как Смирре подпрыгнул и сгреб ее передними лапами. Сорока
рванулась, забила крыльями, да не тут-то было!
– Потише,
потише, ты оторвешь мне хвост! – кричала сорока.
– Я
тебе не то что хвост, я тебе голову оторву! – прошипел Смирре и щелкнул
зубами.
– Да
ты же первый об этом пожалеешь! – трещала сорока, извиваясь в лапах
Смирре. – Ведь если ты отгрызешь мне голову, ты не узнаешь про новости,
которые я припасла для тебя.
– Ну,
какие еще там новости? Выкладывай скорее. А то я тебя вместе со всеми твоими новостями
проглочу.
– Дело
в том, – начала сорока, – что здесь недавно была стая Акки
Кебнекайсе…
– Что
же ты, пустомеля, до сих пор молчала! – залаял Смирре – Где стая? Говори!
– Я
с величайшей радостью сообщу об этом, если ты отпустишь мой хвост,
– вкрадчиво
сказала сорока.
– И
так скажешь! – буркнул Смирре и в подтверждение своих слов хорошенько тряхнул
сороку. – Ну, отвечай! Где стая? В какую сторону полетела?
Сорока
увидела, что деваться некуда.
– Они
полетели к берегам Роннебю, – сказала она. – Я нарочно подслушала их
разговор и поспешила к тебе навстречу, чтобы успеть тебя предупредить. Неужели
в благодарность за мою дружбу ты съешь меня?
– Была
бы ты жирнее, так я бы не посмотрел на дружбу, – сказал Смирре.
– Уж
очень ты тоща – один хвост да язык болтливый. Ну, ладно, проваливай! Только
если ты наврала – берегись! С неба достану. Вот тебе мое лисье слово.
И,
тряхнув сороку еще разок на прощанье, лис пустился в путь.
3
К вечеру
Смирре догнал диких гусей. С высокого, обрывистого берега он увидел узенькую
песчаную отмель и па ней стаю Акки Кебнекайсе. Эту стаю нетрудно было
узнать, – ярко-белые крылья Мартина выдавали ее даже издалека, даже в
темноте.
Место
для ночевки было как нельзя лучше. С одной стороны оно защищено отвесной
скалой. С другой стороны – бурным потоком, по которому стремительно проносились
обломки льдин.
«Нет,
тебе по этой скале не спуститься, – говорил сам себе лис Смирре, глядя
вниз. – Тут и лапу поставить некуда».
И вдруг
Смирре навострил уши. В двух шагах от него кто-то осторожно крался по дереву.
Не поворачивая головы, Смирре скосил глаза.
Маленькая
юркая куница, извиваясь всем телом, скользила по гладкому стволу вниз головой.
В зубах она держала задушенного птенца.
Хоть
Смирре и был голоден, но добыча в зубах у куницы не вызвала у него зависти.
Позавидовал он другому.
«Вот бы
мне так лазить, как эта куница! – подумал Смирре. – Тогда старая Акка
со своей стаей не спала бы сейчас на песочке… Но все равно эти гуси от меня не
уйдут!»
Смирре
отошел немного от дерева, чтобы куница не подумала, будто он собирается отнять
у нее добычу, и приветливым голосом сказал:
– Вот
приятная встреча!
Но
куница решила, что будет гораздо благоразумнее, если она поднимется повыше. И
она в один миг взбежала чуть ли не на самую вершину дерева.
– Куда
ты? Постой! Я только хотел пожелать тебе приятного аппетита, – сказал Смирре. –
Правда, меня немного удивляет, что ты при твоей ловкости довольствуешься такой
мелочью… Впрочем, у каждого свой вкус.
Куница
ничего не ответила.
– Все-таки
не могу тебя понять, – не унимался Смирре. – Рядом целая стая диких
гусей – хватай любого на выбор! – а она с какой-то несчастной пичугой
возится.
Куница
уже успела расправиться со своей добычей и спустилась пониже.
– Чего
же ты сам время теряешь? Врешь, наверное, рыжий мошенник!
– Если
не веришь, посмотри сама. А я и так сыт, – сказал Смирре.
Куница
соскользнула с дерева и, подбежав к обрыву, заглянула вниз.
– А
ведь и верно, гуси! – сказала она и проворно стала спускаться по обрыву.
Смирре
следил за каждым ее движением.
«Хоть
мне и не достанется ничего, – думал он, – зато я отомщу этим бродягам
за все свои обиды».
А куница
спускалась все ниже и ниже. Она повисала то на одной лапе, то на другой, а если
уж совсем не за что было уцепиться, змеей скользила по расщелинам.
Смирре
не сводил с нее глаз.
Вот
куница уже у самой реки. Сейчас она доберется до отмели.
Затаив
дыхание, Смирре ждал предсмертного гусиного крика.
Но вдруг
он увидел, что куница шлепнулась в воду. Потом шумно захлопали крылья, и вся
стая стремительно поднялась в воздух.
Смирре
успел пересчитать гусей. Их было по-прежнему четырнадцать.
– Ушли!
Опять ушли! – прохрипел Смирре. – Эта дура куница только спугнула их…
Ну, уж с ней-то я расправлюсь! – И он защелкал зубами.
Но когда
куница снова показалась па берегу, Смирре и смотреть на нее не захотел – такой
у нее был жалкий вид.
Вода
потоками стекала с ее длинной шерсти. Отяжелевший, намокший хвост волочился по
земле. Она часто дышала, то и дело потирая голову передними лапами.
– Медведь
ты косолапый, а не куница! – презрительно сказал Смирре. – Все дело испортила.
– Да
разве я виновата? – жалобно заговорила куница. – Я уже совсем рядом
была, я уж и гуся себе присмотрела – самого большого, жирного, белого… А он как
стукнет меня камнем по голове! Я так в воду и бултыхнулась… Подумать только –
гусь, а камнями бросается! Вот бы ни за что не поверила, если бы кто другой
сказал.
– Да
ты и себе не верь, – сказал Смирре. – Не гусь это. Это все он,
мальчишка проклятый!
– Какой
такой мальчишка? Не выдумывай! Там одни только гуси…
Но
Смирре уже не слушал ее. Он мчался вдогонку за стаей.
4
Медленно
и устало сонные гуси летели над рекой. Высоко в небе светил месяц, и гуси хорошо
видели, как река черной, блестящей лентой извивалась среди скал. Скалы сжимали
ее с двух сторон, преграждали ей путь завалами и наконец совсем загнали под
землю. Но река и под землей пробила себе дорогу и, вырвавшись наружу, кипящим
водопадом обрушилась на дно ущелья, поднимая столбы водяной пыли и пены.
Здесь, у
подножия водопада, на скользких камнях среди бушующего водоворота, гуси решили
провести остаток ночи.
Нельзя
сказать, что это было очень удобное место для мирного отдыха – того и гляди унесет
бурным потоком! Но зато от диких зверей – убежище надежное.
Это
очень хорошо понял и Смирре, когда увидел стаю. Никогда еще гуси не были так
близко от него. И никогда до них не было так трудно добраться, как теперь.
Дрожа от
голода и злости, Смирре смотрел на гусей, спавших среди бушующего потока.
На его
счастье, из воды вынырнула выдра с рыбой в зубах.
«Вот кто
мне поможет!» – подумал Смирре.
Медленно,
чтобы не спугнуть выдру, он подошел к ней поближе и сказал:
– Приятного
аппетита!
Выдра
покосилась на него и попятилась назад.
– Да
ты не бойся, не бойся, ешь на здоровье! – ласково сказал Смирре. –
Только, по правде сказать, я никогда бы не поверил, что ты можешь есть такую
дрянь.
Выдра
поспешно проглотила рыбу, облизнулась и сказала:
– По-моему,
и ты был бы не прочь отведать рыбки.
– Нет,
я предпочитаю гусятину, – небрежно ответил Смирре.
– Гусятина
– это, конечно, неплохо. Но где же ее взять?
– Да
ты просто не видишь, что делается у тебя под самым носом, – сказал Смирре.
– А
что делается? – спросила выдра.
– Поверни
свою морду вон к тому большому камню, тогда увидишь. Впрочем, тебе все равно до
них не доплыть.
Выдра
быстро повернулась всем телом и тут только увидела гусей. Не говоря ни слова,
она нырнула в воду и поплыла прямо к камням, на которых спали гуси.
«Как это
Смирре посмел сказать, что мне не доплыть до гусей!» – думала выдра, и это прибавляло
ей силы.
А Смирре
сидел на берегу и с завистью смотрел, как ловко она правит хвостом, как быстро
перебирает лапами.
Правда, на
этот раз даже выдре пришлось трудно. То и дело ее отбрасывало назад, швыряло в
сторону, крутило на месте. Но вот она уже у цели. Вот она уже вползает на
большой камень.
– Ну,
хватай же, хватай скорей! – шептал Смирре и от нетерпения переступал с
лапы на лапу.
Он не
очень надеялся на то, что выдра поделится с ним, но еще больше, чем голод, его
мучило желание мести.
Вдруг
выдра пронзительно взвизгнула, перекувыркнулась и шлепнулась прямо в воду.
Стремительный
поток сразу подхватил ее, закружил, завертел и, словно котенка, понес вперед.
А гуси в
ту же минуту поднялись высоко в воздух и полетели прочь.
– Нет,
сегодня вы у меня спать не будете, – прошипел Смирре и бросился за стаей.
Он бежал
не щадя ног, натыкаясь на камни, проваливаясь в ямы. Он не видел ничего, кроме
четырнадцати гусей, летевших над его головой.
С
разбега он наскочил на что-то мягкое, скользкое, мокрое.
Смирре
не удержался и упал.
– Эй,
эй! Полегче, приятель! – проговорил кто-то под ним.
– Тьфу,
да это опять ты, мокрая выдра! – огрызнулся Смирре. – Тебе бы только
в болоте сидеть – головастиков ловить… А еще выдра называется!
– Да,
тебе-то легко говорить, а я вот чуть без лапы не осталась, – заскулила
выдра. – И ведь совсем уж рядом с ними была… Уже за крыло одного гуся
схватила… Да вдруг точно острая колючка вонзилась мне в лапу… Вот посмотри сам,
как изуродовало! – И она подняла свою раненую лапу.
И верно,
перепонка была вся изрезана и висела кровавыми клочьями.
– Опять
его проделки! – сказал Смирре и, перешагнув через мокрую выдру, побежал дальше.
5
Ночь уже
подходила к концу, когда измученные гуси увидели вдалеке одинокую скалу. Она
высоко торчала среди других скал, как поднятый палец великана. Это было надежное
убежище, и, собрав последние силы, гуси полетели к скале.
А
Смирре, тоже собрав последние силы, побежал за ними. Но по земле путь длинней,
чем по воздуху. Когда Смирре подбежал к подножию скалы, гуси уже спали на ее
вершине.
Опытным
взглядом бывалого охотника Смирре оглядел скалу. «Не стоит и пробовать, только
ноги переломаешь! – подумал он. – Зато поразвлечь их можно».
Он сел
па задние лапы, задрал кверху морду и начал выть, скулить, скрипеть зубами,
щелкать языком… А эхо трижды повторяло за ним каждый звук, так что воздух
кругом дрожал и гудел.
Смирре
недаром старался. Гуси проснулись, зашевелились, тревожно загоготали. Но резкий
голос Акки Кебнекайсе остановил их:
– Опасности
нет! Спите спокойно.
И когда
гуси утихли, а Смирре замолчал на минуту, чтобы перевести дух, Акка подошла к
самому краю утеса и сказала:
– Это
ты тут шляешься, Смирре?
– Да,
это я, – ответил Смирре. – Не хотите ли вы нанять меня в сторожа?
Тогда вас ни одна куница, ни одна выдра не потревожит. А то, боюсь, вы не
очень-то выспались сегодня.
– Так
это ты подослал к нам куницу и выдру? – спросила Акка.
– Не
стану отпираться – я, – сказал Смирре. – Я хотел отблагодарить вас за
развлечение, которое вы мне доставили в лесу на берегу озера. Только ведь
каждый развлекается, как умеет: вы по-гусиному, а я по-лисьему. Впрочем, я
готов помириться с вами. Если ты, Акка, отдашь мне мальчишку, которого вы с
собой таскаете, я оставлю вас в покое. Вот тебе мое честное лисье слово.
– Нет, –
сказала Акка, – мальчишку ты никогда не получишь. Вот тебе мое честное гусиное
слово.
– Ну
что ж! Тогда пеняйте на себя, – сказал Смирре. – Пока меня носят
ноги, вам не будет житья. Это так же верно, как то, что меня зовут Смирре!
|
