Глава II
Попытайте счастья
у профессора Челленджера
Я всегда
любил нашего редактора отдела «Последние новости», рыжего ворчуна Мак-Ардла,
и полагаю, что он тоже неплохо ко мне относился. Нашим настоящим
властелином был, разумеется, Бомонт, но он обычно обитал в разреженной
атмосфере олимпийских высот, откуда взору его открывались только такие события,
как международные кризисы или крах кабинета министров. Иногда мы видели, как он
величественно шествует в своё святилище, устремив взгляд
в пространство и витая мысленно где-нибудь на Балканах или
в Персидском заливе. Для нас Бомонт оставался недосягаемым, и мы
обычно имели дело с Мак-Ардлом, который был его правой рукой.
Когда
я вошёл в редакцию, старик кивнул мне и сдвинул очки на лысину.
– Ну-с,
мистер Мелоун, со всех сторон о вас слышу. Вы делаете успехи, –
приветливо сказал он.
Я
поблагодарил его.
– Ваш
очерк о взрыве на шахте превосходен. То же самое могу сказать и про
корреспонденцию о пожаре в Саутуорке. У вас все данные, чтобы
стать хорошим журналистом. Вы пришли по какому-нибудь делу?
– Хочу
попросить вас об одном одолжении.
Глаза
у Мак-Ардла испуганно забегали по сторонам.
– Гм!
Гм! А что такое?
– Не
могли бы вы, сэр, послать меня с каким-нибудь поручением от нашей газеты?
Я сделаю всё, что в моих силах, и привезу вам интересный
материал.
– А какое
поручение вы имеете в виду, мистер Мелоун?
– Любое,
сэр, лишь бы оно было сопряжено с приключениями и опасностями.
Я не подведу газету, сэр. И чем труднее мне будет, тем лучше.
– Вы,
кажется, не прочь распроститься с жизнью?
– Нет,
я не хочу, чтобы она прошла впустую, сэр.
– Дорогой
мой мистер Мелоун, вы уж слишком… слишком воспарили. Времена не те. Расходы на
специальных корреспондентов перестали оправдывать себя. И, во всяком случае,
такие поручения даются человеку с именем, который уже завоевал доверие
публики. Белые пятна на карте давно заполнены, а вы ни с того ни
с сего размечтались о романтических приключениях! Впрочем, постойте, –
добавил он, и вдруг улыбнулся. – Кстати, о белых пятнах.
А что, если мы развенчаем одного шарлатана, современного Мюнхгаузена,
и поднимем его на смех? Отчего бы вам не разоблачить его ложь? Это будет
неплохо. Ну, согласны?
– Что
угодно, куда угодно – я готов на всё!
Мак-Ардл
погрузился в размышления.
– Есть
один человек…– сказал он наконец, – Только не знаю, удастся ли вам
завязать с ним знакомство или хотя бы добиться интервью. Впрочем,
у вас, кажется, есть дар располагать к себе людей. Не пойму,
в чём тут дело, – то ли вы такой уж симпатичный юноша, то ли это
животный магнетизм, то ли ваша жизнерадостность, но я сам на себе это
испытал.
– Вы
очень добры ко мне, сэр.
– Так
вот, почему бы вам не попытать счастья у профессора Челленджера? Он живёт
в Энмор-Парке.
Должен
признаться, что я был несколько озадачен таким предложением.
– Челленджер?
Знаменитый зоолог профессор Челленджер? Это не тот, который проломил череп
Бланделлу из «Телеграфа»?
Редактор
отдела «Последние новости» мрачно усмехнулся:
– Что,
не нравится? Вы же были готовы на любой подвиг!
– Нет,
почему же? В нашем деле бывает всякое, сэр, – ответил я.
– Совершенно
верно. Впрочем, не думаю, чтобы он всегда бывал в таком свирепом настроении.
Бланделл, очевидно, не вовремя к нему попал или не так с ним
обошёлся. Надеюсь, что вы будете удачливее. Полагаюсь также на присущий вам
такт. Это как раз по вашей части, а газета охотно поместит такой материал.
– Я ровным
счётом ничего не знаю об этом Челленджере. Помню только его имя в связи
с судебным процессом об избиении Бланделла, – сказал я.
– Кое-какие
сведения у меня найдутся, мистер Мелоун. В своё время
я интересовался этим субъектом. – Он вынул из ящика лист
бумаги. – Вот вкратце, что о нём известно: «Челленджер Джордж
Эдуард. Родился в Ларгсе в 1863 году. Образование: школа
в Ларгсе, Эдинбургский университет. В 1892 году – ассистент Британского
музея. В 1893 году – помощник хранителя отдела в Музее
сравнительной антропологии. В том же году покинул это место, обменявшись
ядовитыми письмами с директором музея. Удостоен медали за научные
исследования в области зоологии. Член иностранных обществ…» Ну, тут
следует длиннейшее перечисление, строк на десять петита: Бельгийское общество,
Американская академия, Ла-Плата и так далее, экс-президент
Палеонтологического общества, Британская ассоциация и тому подобное. «Печатные
труды: «К вопросу о строении черепа калмыков», «Очерки эволюции
позвоночных» и множество статей, в том числе «Ложная теория
Вейсмана», вызвавшая горячие споры на Венском зоологическом конгрессе. Любимые
развлечения: пешеходные прогулки, альпинизм. Адрес: Энмор-Парк,
Кенсингтон.» Вот, возьмите это с собой. Сегодня я вам больше ничем не
могу помочь.
Я
спрятал листок в карман и, увидев, что вместо краснощёкой физиономии
Мак-Ардла на меня смотрит его розовая лысина, сказал:
– Одну
минутку, сэр. Мне не совсем ясно, по какому вопросу нужно взять интервью
у этого джентльмена. Что он такое совершил?
Глазам
моим снова предстала краснощёкая физиономия.
– Что
он совершил? Два года назад отправился один в экспедицию в Южную
Америку. Вернулся оттуда в прошлом году. В Южной Америке побывал, несомненно,
однако указать точно, где именно, отказывается. Начал было весьма туманно
излагать свои приключения, но после первой же придирки как воды в рот
набрал. Произошли, по-видимому, какие-то чудеса, если только он не преподносит
нам грандиозную ложь, что, кстати сказать, более чем вероятно. Ссылается на
испорченные фотографии, как утверждают – фальсифицированные. Довели
человека до того, что он стал буквально кидаться на всех, кто обращается
к нему с вопросами, и уже не одного репортёра спустил
с лестницы. На мой взгляд, это просто-напросто опасный маньяк, возомнивший
себя великим учёным и к тому же способный на человекоубийство. Вот
с кем вам придётся иметь дело, мистер Мелоун. А теперь марш отсюда
и постарайтесь выжать из него всё, что можно. Вы человек взрослый
и сумеете постоять за себя. В конце концов риск не так уж велик, принимая
во внимание закон об ответственности работодателей.
Ухмыляющаяся
красная физиономия снова скрылась у меня из глаз, и я увидел розовый
овал, окаймлённый рыжеватым пушком. Наша беседа была закончена.
Я
отправился в свой клуб «Дикарь», но по дороге остановился у парапета
Адельфи-Террас и в раздумье долго смотрел вниз на тёмную, подёрнутую
радужными масляными разводами реку. На свежем воздухе мне всегда приходят
в голову здравые, ясные мысли. Я вынул лист бумаги с перечнем
всех подвигов профессора Челленджера и пробежал его при свете уличного
фонаря. И тут на меня нашло вдохновение, иначе это никак не назовёшь. Судя
по всему, что я уже узнал об этом сварливом профессоре, было ясно:
репортёру к нему не пробраться. Но скандалы, дважды упоминавшиеся
в его краткой биографии, говорили о том, что он фанатик науки. Так
вот, нельзя ли сыграть на этой его слабости? Попробуем!
Я вошёл
в клуб. Было начало двенадцатого, и в гостиной уже толпился народ,
хотя до полного сбора было ещё далеко. В кресле у камина сидел
какой-то высокий, худой человек. Он повернулся ко мне лицом в ту минуту,
когда я пододвинул своё кресло ближе к огню. О такой встрече
я мог только мечтать! Это был сотрудник журнала «Природа» – тощий,
как мумия, Тарп Генри, добрейшее существо в мире. Я немедленно
приступил к делу.
– Что
вы знаете о профессоре Челленджере?
– О Челленджере? –
Тарп недовольно нахмурился. – Челленджер – это тот самый человек, который
рассказывал всякие небылицы о своей поездке в Южную Америку.
– Какие
небылицы?
– Да
он будто бы открыл там каких-то диковинных животных. В общем, невероятная
чушь. В дальнейшем его, кажется, заставили отречься от своих слов. Во
всяком случае, он замолчал. Последняя его попытка – интервью, данное
Рейтеру. Но оно вызвало такую бурю, что он сразу понял: дело плохо. Вся эта
история носит скандальный характер. Кое-кто принял его рассказы всерьёз, но
вскоре он и этих немногочисленных защитников оттолкнул от себя.
– Чем
же?
– Своей
невероятной грубостью и возмутительным поведением. Бедняга Уэдли из
Зоологического института тоже нарвался на неприятность. Послал ему письмо
такого содержания: «Президент Зоологического института выражает своё уважение
профессору Челленджеру и сочтёт за любезность с его стороны, если он
окажет институту честь присутствовать на его очередном заседании». Ответ был
совершенно нецензурный.
– Да
не может быть!
– В сильно
смягчённом виде он звучит так: «Профессор Челленджер выражает своё уважение
президенту Зоологического института и сочтёт за любезность с его
стороны, если он провалится ко всем чертям».
– Господи
боже!
– Да,
то же самое, должно быть, сказал и старик Уэдли. Я помню его вопль на
заседании: «За пятьдесят лет общения с деятелями науки…» Старик совершенно
потерял почву под ногами.
– Ну,
а что ещё вы мне расскажете об этом Челленджере?
– Да
ведь я, как вам известно, бактериолог. Живу в мире, который виден
в микроскоп, дающий увеличение в девятьсот раз, а то, что
открывается невооружённому глазу, меня мало интересует. Я стою на страже
у самых пределов Познаваемого, и, когда мне приходится покидать свой
кабинет и сталкиваться с людьми,- существами неуклюжими
и грубыми, это всегда выводит меня из равновесия. Я человек сторонний,
мне не до сплетён, но тем не менее кое-что из пересудов о Челленджере
дошло и до меня, ибо он не из тех людей, от которых можно просто-напросто
отмахнуться. Челленджер – умница. Это аккумулятор человеческой силы
и жизнеспособности, но в то же время он оголтелый фанатик и к
тому же не стесняется в средствах для достижения своих целей. Этот человек
дошёл до того, что ссылается на какие-то фотографии, явно фальсифицированные,
утверждая, будто они привезены из Южной Америки.
– Вы
назвали его фанатиком. В чём же его фанатизм проявляется?
– Да
в чём угодно! Последняя его выходка – нападки на теорию эволюции
Вейсмана. Говорят, что в Вене он устроил грандиозный скандал по этому
поводу.
– Вы
не можете рассказать подробнее, в чём тут дело?
– Нет,
сейчас не могу, но у нас в редакции есть переводы протоколов Венского
конгресса. Если хотите ознакомиться, пойдёмте, я покажу их вам.
– Это
было бы очень кстати. Мне поручено взять интервью у этого субъекта, так
вот надо подобрать к нему какой-то ключ. Большое вам спасибо за помощь.
Если ещё не поздно, то пойдёмте.
Полчаса
спустя я сидел в редакции журнала, а передо мной лежал
объёмистый том, открытый на статье «Вейсман против Дарвина»
с подзаголовком „Бурные протесты в Вене. Оживлённые прения“. Мой
научный багаж не отличался фундаментальностью, поэтому я не мог
вникнуть в самую суть спора, тем не менее мне сразу стало ясно, что
английский профессор вёл его в крайне резкой форме, чем сильно разгневал
своих континентальных коллег. Я обратил внимание на первые же три пометки
в скобках: «Протестующие возгласы с мест», «Шум в зале», «Общее
возмущение». Остальная часть отчёта была для меня настоящей китайской грамотой.
Я до такой степени мало разбирался в вопросах зоологии, что ничего не
понял.
– Вы
хоть бы перевели мне это на человеческий язык! – жалобно взмолился я,
обращаясь к своему коллеге.
– Да
это и есть перевод!
– Тогда
я лучше обращусь к оригиналу.
– Действительно,
непосвящённому трудно понять, в чём тут дело.
– Мне
бы только извлечь из всей этой абракадабры[7]
одну-единственную осмысленную фразу, которая заключала бы в себе какое-то
определённое содержание! Ага, вот эта, кажется, подойдёт. Я даже почти понимаю
её. Сейчас перепишем. Пусть она послужит связующим звеном между мной
и вашим страшным профессором.
– Больше
от меня ничего не требуется?
– Нет-нет,
подождите! Я хочу обратиться к нему с письмом. Если вы разрешите
написать его здесь и воспользоваться вашим адресом, это придаст более
внушительный тон моему посланию.
– Тогда
Челленджер немедленно нагрянет сюда со скандалом и переломает нам всю
мебель.
– Нет,
что вы! Письмо я вам покажу. Уверяю вас, там не будет ничего
оскорбительного.
– Ну
что ж, садитесь за мой стол. Бумагу найдёте вот здесь. И, прежде чем отсылать
письмо, дайте его мне на цензуру.
Мне
пришлось порядочно потрудиться, но в конце концов результаты получились
неплохие. Гордый своим произведением, я прочёл его вслух скептически
настроенному бактериологу:
– «Глубокоуважаемый
профессор Челленджер! Будучи скромным естествоиспытателем, я с глубочайшим
интересом следил за теми предположениями, которые Вы высказывали по поводу
противоречий между теориями Дарвина и Вейсмана. Недавно мне представилась
возможность освежить в памяти Ваше…»
– Бессовестный
лгун! – пробормотал Тарп Генри.
«…Ваше
блестящее выступление на Венском конгрессе. Этот предельно чёткий по изложенным
в нём мыслям доклад следует считать последним словом науки в области
естествознания. Однако там сказано вот что: „Я категорически возражаю против
неприемлемого и сверхдогматического утверждения, будто каждый обособленный
индивид есть микрокосм, обладающий исторически сложившимся строением организма,
вырабатывавшимся постепенно, в течение многих поколений». Не считаете ли
Вы нужным в связи с последними изысканиями в этой области внести
некоторые поправки в свою точку зрения? Нет ли в ней некоторой
натяжки? Не откажите в любезности принять меня, так как мне крайне важно
разрешить этот вопрос, а некоторые возникшие у меня мысли можно
развить только в личной беседе. С Вашего позволения, я буду
иметь честь посетить Вас послезавтра (в среду) в одиннадцать часов утра.
Остаюсь, сэр, Вашим покорным слугой, уважающий Вас
Эдуард Д. Мелоун.»
– Ну,
как? – торжествующе спросил я.
– Что
ж, если ваша совесть не протестует…
– Она
меня никогда не подводила.
– Но
что вы собираетесь делать дальше?
– Пойду
к нему. Мне бы только пробраться в его кабинет, а там
я соображу, как надо действовать. Может быть, даже придётся чистосердечно
во всём покаяться. Если в нём есть спортивная жилка, я ему только
угожу этим.
– Угодите?
Берегитесь, как бы он в вас сам не угодил чем-нибудь тяжёлым. Советую вам
облачиться в кольчугу или в американский футбольный костюм. Ну, всего
хорошего. Ответ будет ждать вас здесь в среду утром, если только он
соблаговолит ответить. Это свирепый, опасный субъект, предмет всеобщей
неприязни и посмешище для студентов, поскольку они не боятся дразнить его.
Для вас, пожалуй, было бы лучше, если б вы никогда и не слыхали
о нём.
|