13. Ловушка Белого
Сфинкса
В восемь
или девять часов утра я добрался до той самой скамьи из желтого металла, откуда
в первый вечер осматривал окружавший меня мир. Я не мог удержаться и горько
посмеялся над своей самоуверенностью, вспомнив, к каким необдуманным выводам
пришел я в тот вечер. Теперь передо мной была та же дивная картина, та же
роскошная растительность, те же чудесные дворцы и великолепные руины, та же
серебристая гладь реки, катившей свои воды меж плодородными берегами. Кое-где
среди деревьев мелькали яркие одежды очаровательно-прекрасных маленьких людей.
Некоторые из них купались на том самом месте, где я спас Уину, и у меня больно
сжалось сердце. И над всем этим чудесным зрелищем, подобно черным пятнам,
подымались купола, прикрывавшие колодцы, которые вели в подземный мир. Я понял
теперь, что таилось под красотой жителей Верхнего Мира. Как радостно они
проводили день! Так же радостно, как скот, пасущийся в поле. Подобно скоту, они
не знали врагов и ни о чем не заботились. И таков же был их конец.
Мне
стало горько при мысли, как кратковременно было торжество человеческого разума,
который сам совершил самоубийство. Люди упорно стремились к благосостоянию и
довольству, к тому общественному строю, лозунгом которого была обеспеченность и
неизменность; и они достигли цели, к которой стремились, только чтобы прийти к
такому концу… Когда-то Человечество дошло до того, что жизнь и собственность
каждого оказались в полной безопасности. Богатый знал, что его благосостояние и
комфорт неприкосновенны, а бедный довольствовался тем, что ему обеспечены жизнь
и труд. Без сомнения, в таком мире не было ни безработицы, ни нерешенных
социальных проблем. А за всем этим последовал великий покой.
Мы
забываем о законе природы, гласящем, что гибкость ума является наградой за
опасности, тревоги и превратности жизни. Существо, которое живет в совершенной
гармонии с окружающими условиями, превращается в простую машину. Природа
никогда не прибегает к разуму до тех пор, пока ей служат привычка и инстинкт.
Там, где нет перемен и необходимости в переменах, разум погибает. Только те
существа обладают им, которые сталкиваются со всевозможными нуждами и
опасностями.
Таким
путем, мне кажется, человек Верхнего Мира пришел к своей беспомощной красоте, а
человек Подземного Мира – к чисто механическому труду. Но даже и для этого
уравновешенного положения вещей, при всем его механическом совершенстве,
недоставало одного – полной неизменности. С течением времени запасы Подземного
Мира истощились. И вот Мать-Нужда, сдерживаемая в продолжение нескольких
тысячелетий, появилась снова и начала внизу свою работу. Жители Подземного
Мира, имея дело со сложными машинами, что, кроме, навыков, требовало все же
некоторой работы мысли, невольно удерживали в своей озверелой душе больше
человеческой энергии, чем жители земной поверхности. И когда обычная пища
пришла к концу, они обратились к тому, чего до сих пор не допускали старые
привычки. Вот как все это представилось мне, когда я в последний раз смотрел на
мир восемьсот две тысячи семьсот первого года. Мое объяснение, быть может,
ошибочно, поскольку человеку свойственно ошибаться. Но таково мое мнение, и я
высказал его вам.
После
трудов, волнений и страхов последних дней, несмотря на тоску по бедной Уине,
эта скамья, мирный пейзаж и теплый солнечный свет все же казались мне
прекрасными. Я смертельно устал, меня клонило ко сну, и, размышляя, я вскоре
начал дремать. Поймав себя на этом, я не стал противиться и, растянувшись на
дерне, погрузился в долгий освежающий сон.
Проснулся
я незадолго до заката солнца. Теперь я уже не боялся, что морлоки захватят меня
во сне. Расправив члены, я спустился с холма и направился к Белому Сфинксу. В
одной руке я держал лом, другой перебирал спички у себя в кармане.
Но там
меня ждала Самая большая неожиданность. Приблизившись к Белому Сфинксу, я
увидел, что бронзовые двери открыты и обе половинки задвинуты в специальные
пазы.
Я
остановился как вкопанный, не решаясь войти.
Внутри
было небольшое помещение, и в углу на возвышении стояла Машина Времени. Рычаги
от нее лежали у меня в кармане. Итак, здесь после всех приготовлений к осаде
Белого Сфинкса меня ожидала покорная сдача. Я отбросил свой лом, почти
недовольный тем, что не пришлось им воспользоваться.
Но в ту
самую минуту, когда я уже наклонился, чтобы войти, у меня мелькнула внезапная
мысль. Я сразу понял нехитрый замысел морлоков. С трудом удерживаясь от смеха,
я перешагнул через бронзовый порог и направился к Машине Времени. К своему
удивлению, я видел, что она была тщательно смазана и вычищена. Впоследствии мне
пришло в голову, что морлоки даже разбирали машину на части, стараясь своим
слабым разумом понять ее назначение.
И пока я
стоял и смотрел на свою машину, испытывая удовольствие при одном прикосновении
к ней, случилось то, чего я ожидал. Бронзовые панели скользнули вверх и с
треском закрылись. Я попался. Так, по крайней мере, думали морлоки. Эта мысль
вызвала у меня только веселый смех.
Они уже
бежали ко мне со своим противным хихиканьем. Сохраняя хладнокровие, я чиркнул
спичкой. Мне оставалось только укрепить рычаги и умчаться от них, подобно
призраку. Но я упустил из виду одно маленькое обстоятельство. Это были
отвратительные спички, которые зажигаются только о коробки.
Куда по
девалось мое спокойствие! Маленькие, гадкие твари уже окружили меня. Кто-то
прикоснулся ко мне. Отбиваясь рычагами, я полез в седло. Меня схватила чья-то
рука, потом еще и еще. Мне пришлось с трудом вырывать рычаги из цепких пальцев
и в то же время ощупывать гнезда, в которых они крепились. Один раз морлоки
вырвали у меня рычаг. Когда он выскользнул из моих рук, мне пришлось, чтобы
найти его на полу в темноте, отбиваться от них головой. Черепа морлоков трещали
под моими ударами. Мне кажется, эта последняя схватка была еще упорнее, чем
битва в лесу.
В конце
концов я укрепил рычаги и повернул их. Цепкие руки соскользнули с моего тела.
Темнота исчезла из моих глаз. Вокруг не было ничего, кроме туманного света и
шума, о которых я уже вам говорил.
|