Глава шестая
Папа энд мама
Перед
отъездом из Москвы мы набрали множество рекомендательных писем. Нам объяснили,
что Америка – это страна рекомендательных писем. Без них там не повернешься.
Знакомые
американцы, которых мы обходили перед отъездом, сразу молча садились за свои
машинки и принимались выстукивать:
«Дорогой
сэр, мои друзья, которых я рекомендую вашему вниманию…»
И так
далее и так далее. «Привет супруге» – и вообще все, что полагается в таких
случаях писать. Они уже знали, зачем мы пришли.
Корреспондент
«Нью-Йорк Таймс» Вальтер Дюранти писал с невероятной быстротой, вынимая изо рта
сигарету только затем, чтобы отхлебнуть крымской мадеры. Мы унесли от него
дюжину писем. На прощанье он сказал нам:
– Поезжайте,
поезжайте в Америку! Там сейчас интересней, чем у вас, в России. У вас все идет
кверху. – Он показал рукой подымающиеся ступеньки лестницы. – У вас
все выяснилось. А у нас стало неясно. И еще неизвестно, что будет.
Колоссальный
улов ожидал нас у Луи Фишера. Он затратил на нас по крайней мере половину
рабочего дня.
– Вам
угрожает в Америке, – сказал он, – опасность сразу попасть в
радикальные интеллигентские круги, – завертеться в них и, не увидя ничего,
вернуться домой в убеждении, что все американцы очень передовые и
интеллигентные люди. А это далеко не так. Вам надо видеть как можно больше
различных людей. Старайтесь видеть богачей, безработных, чиновников, фермеров,
ищите средних людей, ибо они и составляют Америку.
Он
посмотрел на нас своими очень черными и очень добрыми глазами и пожелал счастливого
и плодотворного путешествия.
Нас
одолела жадность. Хотя чемоданы уже раздувались от писем, нам все казалось
мало. Мы вспомнили, что Эйзенштейн когда-то был в Америке, и поехали к нему на
Потылиху.
Знаменитая
кинодеревня безобразно раскинулась на живописных берегах Москвы-реки. Сергей
Михайлович жил в новом доме, который по плану должны были в ближайшее время снести,
но который тем не менее еще достраивался.
Эйзенштейн
жил в большой квартире среди паникадил и громадных мексиканских шляп. В его
рабочей комнате стояли хороший рояль и детский скелетик под стеклянным
колпаком. Под такими колпаками в приемных известных врачей стоят бронзовые
часы. Эйзенштейн встретил нас в зеленой полосатой пижаме. Целый вечер он писал
письма, рассказывал про Америку, смотрел на нас детскими лучезарными глазами и
угощал вареньем.
Через
неделю тяжелого труда мы стали обладателями писем, адресованных губернаторам,
актерам, редакторам, сенаторам, женщине-фотографу и просто хорошим людям, в том
числе негритянскому пастору и зубному врачу, выходцу из Проскурова.
Для того
чтобы увидеться с каждым из этих людей в отдельности, понадобилось бы два года.
Как же
быть?
Лучше
всего было бы уложить эти письма снова в чемодан и уехать обратно в Москву. Но
раз мы уже все равно приехали, надо что-нибудь придумать.
Наконец
в генеральном консульстве в Нью-Йорке было придумано нечто грандиозное –
разослать письма адресатам и устроить прием для всех сразу.
Через
три дня на углу 61-й улицы и Пятой авеню, в залах консульства, состоялся прием.
Мы
стояли на площадке второго этажа, стены которой были увешаны огромными фотографиями,
изображающими Днепрогэс, уборку хлеба комбайнами и детские ясли. Стояли мы рядом
с консулом и с неприкрытым страхом смотрели на подымающихся снизу джентльменов
и леди. Они двигались непрерывным потоком в течение двух часов. Это были духи,
вызванные соединенными усилиями Дюранти, Фишера, Эйзенштейна и еще двух
десятков наших благодетелей. Духи пришли с женами и были в очень хорошем
настроении. Они были полны желания сделать все, о чем их просили в письмах, и
помочь нам узнать, что собой представляют Соединенные Штаты.
Гости
здоровались с нами, обменивались несколькими фразами и проходили в залы, где на
столах помещались вазы с крюшоном и маленькие дипломатические сандвичи.
Мы в
простоте душевной думали, что когда все соберутся, то и мы, так сказать,
виновники торжества, тоже пойдем в зал и тоже будем подымать бокалы и поедать
маленькие дипломатические бутерброды. Но не тут-то было. Выяснилось, что нам
полагается стоять на площадке до тех пор, пока не уйдет последний гость.
Из зала
доносились шумные восклицания и веселый смех, а мы все стояли да стояли,
встречая опоздавших, провожая уходящих и вообще выполняя функции хозяев. Гостей
собралось больше полутораста, и понять, кто из них губернатор, а кто – выходец
из Проскурова, мы так и не смогли. Это было шумное общество: здесь было много
седоватых дам в очках, румяных джентльменов, плечистых молодых людей и высоких
тонких девиц. Каждый из этих духов, возникших из привезенных нами конвертов,
представлял несомненный интерес, и мы очень страдали от невозможности
поговорить с каждым в отдельности.
Через
три часа поток гостей устремился вниз по лестнице.
К нам
подошел маленький толстый человек с выбритой начисто головой, на которой сверкали
крупные капли ледяного пота. Он посмотрел на нас сквозь увеличительные стекла
своих очков, затряс головой и проникновенно сказал на довольно хорошем русском
языке:
– О,
да, да, да! Это ничего! Мистер Илф и мистер Петров, я получил письмо от Фишера.
Нет, нет, сэры, не говорите мне ничего. Вы не понимаете. Я знаю, что вам нужно.
Мы еще увидимся.
И он
исчез, маленький, плотный, с удивительно крепким, почти железным телом. В сутолоке
прощания с гостями мы не могли поговорить с ним и разгадать смысл его слов.
Через
несколько дней, когда мы еще валялись в кроватях, обдумывая, где же наконец мы
найдем необходимое нам идеальное существо, зазвонил телефон, и незнакомый голос
сказал, что говорит мистер Адамс и что он хочет сейчас к нам зайти. Мы быстро
оделись, гадая о том, зачем мы понадобились мистеру Адамсу и кто он такой.
В номер
вошел тот самый толстяк с железным телом, которого мы видели на приеме в консульстве.
– Мистеры, –
сказал он без обиняков. – Я хочу вам помочь. Нет, нет, нет! Вы не
понимаете. Я считаю своим долгом помочь каждому советскому человеку, который
попадает в Америку.
Мы
пригласили его сесть, но он отказался. Он бегал по нашему маленькому номеру,
толкая нас иногда своим выпуклым твердым животом. Три нижних пуговицы жилета у
него были расстегнуты, и наружу высовывался хвост галстука. Вдруг наш гость
закричал:
– Я
многим обязан Советскому Союзу! Да, да, сэры! Очень многим! Нет, не говорите,
вы даже не понимаете, что вы там у себя делаете!
Он так
разволновался, что по ошибке выскочил в раскрытую дверь и оказался в коридоре.
Мы с трудом втащили его назад в номер.
– Вы
были в Советском Союзе?
– Шурли! –
закричал мистер Адамс. – Конечно! Нет, нет, нет! Вы не говорите так – «был
в Советском Союзе!» Я долго там прожил. Да, да, да! Сэры! Я работал у вас семь
лет. Вы меня испортили в России. Нет, нет, нет! Вы этого не поймете!
После
нескольких минут общения с мистером Адамсом нам стало ясно, что мы совершенно
не понимаем Америки, совершенно не понимаем Советского Союза и вообще ни в чем
ничего не понимаем, как новорожденные телята.
Но на
мистера Адамса невозможно было сердиться.
Когда мы
сообщили ему, что собираемся совершить автомобильную поездку по Штатам, он
закричал «шурли!» и пришел в такое возбуждение, что неожиданно раскрыл зонтик,
который был у него под мышкой, и некоторое время постоял под ним, словно
укрываясь от дождя.
– Шурли! –
повторил он. – Конечно! Было бы глупо думать, что Америку можно узнать,
сидя в Нью-Йорке. Правда, мистер Илф и мистер Петров?
Уже
потом, когда наша дружба приняла довольно обширные размеры, мы заметили, что
мистер Адамс, высказав какую-нибудь мысль, всегда требовал подтверждения ее
правильности и не успокаивался до тех пор, пока этого подтверждения не получал.
– Нет,
нет, мистеры! Вы ничего не понимаете! Нужен план! План путешествия! Это самое
главное. И я вам составлю этот план. Нет! Нет! Не говорите. Вы ничего не можете
об этом знать, сэры!
Вдруг он
снял пиджак, сорвал с себя очки, бросил их на диван (потом он минут десять искал
их в своих карманах), разостлал на коленях автомобильную карту Америки и
принялся вычерчивать на ней какие-то линии.
На наших
глазах он превратился из сумбурного чудака в строгого и делового американца. Мы
переглянулись. Не то ли это идеальное существо, о котором мы мечтали, не тот ли
это роскошный гибрид, вывести который было бы не под силу даже Мичурину вместе
с Бербанком?
В
течение двух часов мы путешествовали по карте Америки. Какое это было
увлекательное занятие!
Мы долго
обсуждали вопрос о том, заехать в Мллвоки, штат Висконсин, или не заезжать. Там
есть сразу два Лафоллета, один губернатор, а другой – сенатор. И к обоим можно
достать рекомендательные письма. Завидное положение! Два москвича сидят в
Нью-Йорке и решают вопрос о поездке в Милвоки. Захотят – поедут, не захотят –
не поедут!
Старик
Адамс сидел спокойный, чистенький, корректный. Нет, он не рекомендовал нам
ехать к Тихому океану по северному пути, через Соулт-Лейк-сити, город Соленого
озера. Там к нашему приезду перевалы могут оказаться в снегу.
– Сэры! –
восклицал мистер Адамс. – Это очень, очень опасно! Было бы глупо рисковать
жизнью. – Нет, нет, нет! Вы не представляете себе, что такое автомобильное
путешествие.
– А
мормоны? – стонали мы.
– Нет,
нет! Мормоны – это очень интересно. Да, да, сэры, мормоны такие же американцы,
как все. А снег – это очень опасно.
Как
приятно было говорить об опасностях, о перевалах, о прериях! Но еще приятнее
было высчитывать с карандашом в руках, насколько автомобиль дешевле железной
дороги; количество галлонов бензина, потребного на тысячу миль; стоимость
обеда, скромного обеда путешественника. Мы в первый раз услышали слова «кэмп» и
«туристгауз». Еще не начав путешествия, мы заботились о сокращении расходов,
еще не имея автомобиля, мы заботились о его смазке. Нью-Йорк уже казался нам
мрачной дырой, из которой надо немедленно вырваться на волю.
Когда
восторженные разговоры перешли в невнятный крик, мистер Адамс внезапно вскочил
с дивана, схватился руками за голову, в немом отчаянии зажмурил глаза и
простоял так целую минуту.
Мы
испугались.
Мистер Адамс,
не раскрывая глаз, стал мять в руках шляпу и бормотать:
– Сэры,
все пропало! Вы ничего не понимаете, сэры!
Тут же
выяснилось то, чего мы не понимали. Мистер Адамс приехал с женой и, оставив ее
в автомобиле, забежал к нам на минутку, чтобы пригласить нас к себе завтракать,
забежал только на одну минутку.
Мы
помчались по коридору. В лифте мистер Адамс даже подпрыгивал от
нетерпения, – так ему хотелось поскорей добраться под крылышко жены.
За углом
Лексингтон-авеню, на 48-й улице, в опрятном, но уже не новом, «крайслере» сидела
молодая дама в таких же очках с выпуклыми стеклами, как у мистера Адамса.
– Бекки! –
застонал наш новый друг, протягивая к «крайслеру» толстые ручки.
От
конфуза у него слетела шляпа, и его круглая голова «засверкала отраженным светом
осеннего нью-йоркского солнца.
– А
где зонтик? – спросила дама, чуть улыбаясь.
Солнце
потухло на голове мистера Адамса. Он забыл зонтик у нас в номере: жену он забыл
внизу, а зонтик наверху. При таких обстоятельствах произошло наше знакомство с
миссис Ребеккой Адамс.
Мы с
горечью увидели, что за руль села жена мистера Адамса. Мы снова переглянулись.
– Нет,
как видно, это не тот гибрид, который нам нужен. Наш гибрид должен уметь управлять
автомобилем.
Мистер
Адамс уже оправился и разглагольствовал как ни в чем не бывало. Весь путь до
Сентрал-парквест, где помещалась его квартира, старый Адамс уверял нас, что
самое для нас важное – это наш будущий спутник.
– Нет,
нет, нет! – кричал он. – Вы не понимаете. Это очень, очень важно!
Мы
опечалились. Мы и сами знали, как это важно.
Дверь
квартиры Адамсов нам открыла негритянка, за юбку которой держалась двухлетняя
девочка. У девочки было твердое, литое тельце. Это был маленький Адамс без
очков.
Она
посмотрела на родителей и тоненьким голосом сказала:
– Папа
энд мама.
Папа и
мама застонали от удовольствия и счастья.
Мы
переглянулись в третий раз.
– О,
у него еще и ребенок! Нет, это безусловно не гибрид!
|
