V
В эту ночь явилась ко мне покойница баронесса фон В***. Она
была вся в белом и сказала мне: «Здравствуйте, господин советник!»
Шведенборг.
Три дня после роковой ночи, в девять часов утра, Германн
отправился в *** монастырь, где должны были отпевать тело усопшей графини. Не
чувствуя раскаяния, он не мог однако совершенно заглушить голос совести,
твердивший ему: ты убийца старухи! Имея мало истинной веры, он имел множество
предрассудков. Он верил, что мёртвая графиня могла иметь вредное влияние на его
жизнь, – и решился явиться на её похороны, чтобы испросить у ней прощения.
Церковь была полна. Германн насилу мог пробраться сквозь
толпу народа. Гроб стоял на богатом катафалке под бархатным балдахином. Усопшая
лежала в нём с руками, сложенными на груди, в кружевном чепце и в белом
атласном платье. Кругом стояли её домашние: слуги в чёрных кафтанах с гербовыми
лентами на плече и со свечами в руках; родственники в глубоком трауре, –
дети, внуки и правнуки. Никто не плакал; слёзы были бы – une affectation.
Графиня была так стара, что смерть её никого не могла поразить и что её
родственники давно смотрели на неё, как на отжившую. Молодой архиерей произнёс
надгробное слово. В простых и трогательных выражениях представил он мирное
успение праведницы, которой долгие годы были тихим, умилительным проготовлением
к христианской кончине. «Ангел смерти обрёл её, – сказал оратор, –
бодрствующую в помышлениях благих и в ожидании жениха полунощного». Служба
совершилась с печальным приличием. Родственники первые пошли прощаться с телом.
Потом двинулись и многочисленные гости, приехавшие поклониться той, которая так
давно была участницею в их суетных увеселениях. После них и все домашние.
Наконец приблизилась старая барская барыня, ровесница покойницы. Две молодые
девушки вели её под руки. Она не в силах была поклониться до земли, – и
одна пролила несколько слёз, поцеловав холодную руку госпожи своей. После неё
Германн решился подойти ко гробу. Он поклонился в землю и несколько минут лежал
на холодном полу, усыпанном ельником. Наконец приподнялся, бледен как сама
покойница, взошёл на ступени катафалка и наклонился...
В эту минуту показалось ему, что мёртвая насмешливо
взглянула на него, прищуривая одним глазом. Германн поспешно подавшись назад,
оступился и навзничь грянулся об земь. Его подняли. В то же самое время
Лизавету Ивановну вынесли в обмороке на паперть. Этот эпизод возмутил на
несколько минут торжественность мрачного обряда. Между посетителями поднялся
глухой ропот, а худощавый камергер, близкий родственник покойницы, шепнул на
ухо стоящему подле него англичанину, что молодой офицер её побочный сын, на что
англичанин отвечал холодно: Oh?
Целый день Германн был чрезвычайно расстроен. Обедая в
уединённом трактире, он, против обыкновения своего, пил очень много, в надежде
заглушить внутреннее волнение. Но вино ещё более горячило его воображение.
Возвратясь домой, он бросился, не раздеваясь, на кровать и крепко уснул.
Он проснулся уже ночью: луна озаряла его комнату. Он
взглянул на часы: было без четверти три. Сон у него прошёл; он сел на кровать и
думал о похоронах старой графини.
В это время кто-то с улицы заглянул к нему в окошко, –
и тотчас отошёл. Германн не обратил на то никакого внимания. Чрез минуту
услышал он, что отпирали дверь в передней комнате. Германн думал, что денщик
его, пьяный по своему обыкновению, возвращался с ночной прогулки. Но он услышал
незнакомую походку: кто-то ходил, тихо шаркая туфлями. Дверь отворилась, вошла
женщина в белом платье. Германн принял её за свою старую кормилицу и удивился,
что могло привести её в такую пору. Но белая женщина, скользнув, очутилась
вдруг перед ним, – и Германн узнал графиню!
– Я пришла к тебе против своей воли, – сказала она
твёрдым голосом, – но мне велено исполнить твою просьбу. Тройка, семёрка и
туз выиграют тебе сряду, – но с тем, чтобы ты в сутки более одной карты не
ставил и чтоб во всю жизнь уже после не играл. Прощаю тебе мою смерть, с тем,
чтоб ты женился на моей воспитаннице Лизавете Ивановне...
С этим словом она тихо повернулась, пошла к дверям и скрылась,
шаркая туфлями. Германн слышал, как хлопнула дверь в сенях, и увидел, что
кто-то опять поглядел к нему в окошко.
Германн долго не мог опомниться. Он вышел в другую комнату.
Денщик его спал на полу; Германн насилу его добудился. Денщик был пьян по обыкновению:
от него нельзя было добиться никакого толка. Дверь в сени была заперта. Германн
возвратился в свою комнату, засветил там свечку и записал своё видение.
|
