Увеличить |
Глава 28
В
течение следующих трех-четырех дней не случилось ничего, что заставило бы
Элинор пожалеть о письме, которое она отправила матери: Уиллоби не появлялся и
не писал. Затем подошло время званого вечера, куда им предстояло поехать с леди
Мидлтон, так как миссис Дженнингс не могла оставить младшую дочь, которой
нездоровилось. Марианна одевалась к этому вечеру в глубоком унынии, без единого
вздоха надежды или радостного слова, и с таким пренебрежением к тому, как она
выглядит, словно ей было безразлично, ехать или остаться дома. После чая она в
ожидании леди Мидлтон села у камина в гостиной и ни разу не встала со стула, не
изменила позы, уйдя в свои мысли и не замечая присутствия сестры. Когда же
лакей доложил, что леди Мидлтон ждет их у дверей, она вздрогнула, как будто
совсем забыв, зачем она тут сидит-
Они
прибыли к назначенному часу, вышли из кареты в свой черед, когда опередившие их
экипажи отъехали от крыльца, поднялись по ступенькам, услышали, как звучные
голоса повторяют их имена от одной площадки лестницы к другой, и вошли в
великолепно освещенный зал, где толпилось множество гостей и было невыносимо
жарко. Когда они исполнили долг вежливости, сделав реверанс хозяйке дома, им
было дозволено присоединиться к остальным гостям и вкусить свою долю жары и
тесноты, которые с их появлением, естественно, несколько увеличились. После
того как они некоторое время постояли, почти ничего не говоря и вовсе не
двигаясь, леди Мидлтон села играть в казино, а Элинор с Марианной, которая не
выразила ни малейшего желания прогуливаться по зале, посчастливилось найти
свободные стулья неподалеку от карточного стола.
Не
прошло и нескольких минут, как Элинор увидела, что всего в нескольких шагах от
них стоит Уиллоби, оживленно разговаривая с чрезвычайно модно одетой молодой
дамой. Она перехватила его взгляд, и он тотчас ей поклонился, но ничего не
сказал и не подошел к ним, хотя не мог не увидеть Марианны, а продолжал болтать
со своей собеседницей. Элинор с невольной тревогой повернулась к Марианне.
Однако Марианна заметила его лишь в этот миг и, просияв от восторга, тут же
побежала бы к нему, если бы сестра не успела ее удержать.
— Боже
мой! — воскликнула она. — Он здесь! Он здесь! Ах, почему он не
смотрит на меня? Почему я не могу к нему подойти?
— Прошу
тебя, успокойся, — сказала Элинор, — И не показывай всем вокруг, что
ты чувствуешь. Быть может, он просто тебя еще не увидел.
Однако
этому она и сама поверить не могла, а у Марианны в такую минуту не только не хватило
бы сил успокоиться, но она нисколько не хотела успокаиваться. Она продолжала
сидеть, снедаемая нетерпением, которое отражалось в каждой черте ее лица.
Наконец
он обернулся и поглядел на них. Она встала, с нежностью назвала его по имени и
протянула ему руку. Он подошел к ним и, обращаясь более к Элинор, чем к
Марианне, словно избегая ее взгляда и не замечая протянутой руки, торопливо
осведомился о здоровье миссис Дэшвуд и спросил, давно ли они в городе. Элинор
так растерялась, что не нашлась что сказать. Но ее сестра не стала сдерживать
своих чувств. Лицо ее залилось пунцовой краской, и она воскликнула
взволнованным голосом:
— Боже
великий! Уиллоби, что все это означает? Разве вы не получили моих писем? Вы не
хотите пожать мне руку?
Ему
оставалось только подчиниться, но ее прикосновение словно причинило ему боль, и
он ни на миг не задержал ее руки в своей. Казалось, он старался овладеть собой.
Элинор, не спускавшая глаз с его лица, заметила, что оно обретает
невозмутимость. После мгновенной паузы он сказал спокойно:
— Я
имел удовольствие заехать на Беркли-стрит в прошлый вторник и весьма сожалею,
что не застал дома ни вас, ни миссис Дженнингс. Надеюсь, моя карточка не
пропала?
— Но
разве вы не получили моих записок? — вскричала Марианна в величайшем расстройстве. —
Наверное, произошла ошибка, какая-то ужасная ошибка! Что все это означает?
Скажите же мне, Уиллоби, что все это означает?
Он не
ответил, ко переменился в лице, и к нему вернулась недавняя неловкость. Однако,
как будто перехватив взгляд девицы, которая с ним только что беседовала, и
почувствовав, что должен незамедлительно справиться с собой, он вновь взял себя
в руки и ответил:
— Да,
я имел счастье получить уведомление о вашем приезде в столицу, которое вы столь
любезно послали мне.
Затем он
с легким поклоном поспешно отошел к своей знакомой.
Марианна,
смертельно побледнев, опустилась на стул, ноги ее не держали, и Элинор, боясь,
что она вот-вот лишится чувств, постаралась заслонить ее от любопытных глаз и
смочила ей виски лавандовой водой.
— Пойди
к нему, Элинор! — воскликнула ее сестра, едва к ней вернулся дар
речи. — И заставь его подойти ко мне. Скажи, что я должна его еще раз
увидеть, должна немедля поговорить с ним... У меня нет сил... У меня не будет
спокойной минуты пока все не разъяснится... Какое-то страшное недоразумение...
Ах, ну иди же за ним!
— Но
как можно? Нет, милая, милая Марианна, ты должна потерпеть. Здесь не место для
объяснений. Подожди всего лишь до завтра.
Тем не
менее ей лишь с большим трудом удалось удержать сестру, которая хотела сама броситься
к нему. Однако убедить ее сдержать волнение, выждать, сохраняя хотя бы внешнее
спокойствие, пока ей не представится случай поговорить с ним в большем
уединении и более разумно, оказалось невозможным: Марианна продолжала изливать
свою горесть тихими восклицаниями и тяжелыми вздохами. Вскоре Элинор увидела,
что Уиллоби вышел в двери, ведущие на лестницу, и, сказав Марианне, что он
уехал, вновь умоляла ее успокоиться: ведь все равно сегодня она уже не сможет с
ним объясниться! Марианна тотчас послала ее просить леди Мидлтон увезти их сию
же минуту домой, — в своем отчаянии она была не в силах остаться здесь ни
на лишний миг.
Леди
Мидлтон, хотя роббер только начался, была слишком благовоспитанна, чтобы, услышав
о недомогании Марианны, возразить против ее желания немедленно уехать, тотчас
отдала свои карты приятельнице, и они уехали, едва была подана их карета. На
Беркли-стрит они возвращались в полном молчании. Муки Марианны были столь
велики, что глаза у нее оставались сухи, но, к счастью, миссис Дженнингс еще не
вернулась и они смогли сразу же подняться в свою комнату, где Элинор с помощью
нюхательной соли удалось несколько привести ее в чувство. Она вскоре разделась
и легла, но, видимо, ей хотелось остаться одной, а потому Элинор спустилась в
гостиную, где в ожидании миссис Дженнингс у нее было достаточно времени
обдумать события вечера.
Сомневаться
в том, что Марианна и Уиллоби дали друг другу слово, она не могла. Столь же
очевидным было, что его это тяготит: как бы Марианна ни истолковывала все в лад
своим желаниям, сама она не видела, каким образом возможно счесть подобные
поступки следствием ошибки или недоразумения. Только в полной перемене чувств
нашлось бы им объяснение. Ее гнев был бы еще сильнее, если бы она не заметила в
Уиллоби смущения, которое, казалось, говорило о том, что он понимает низость
своего поведения, а потому все же не настолько лишен всяких правил, чтобы с
самого начала без всяких честных намерений только играть с сердцем Марианны.
Разлука могла угасить его чувство, или обстоятельства потребовали, чтобы он его
подавил, но ей никак не верилось, что этого чувства вообще не существовало.
Тем не
менее она с глубокой тревогой думала о страданиях, которые причинила Марианне
эта злополучная встреча, — и о тех, еще более мучительных, которые сулила
она в будущем. Собственное ее положение представилось ей несравненно более
легким. Ведь пока она сохраняет уважение к Эдварду, у нее всегда остается
опора, пусть они и будут разлучены навеки. Горе же Марианны усугублялось всем
тем, что могло сделать еще более тяжким подобный невыносимый удар — потерю
Уиллоби, неизбежный и скорый разрыв с ним.
|