VIII
Мы
оставили Робина в часовне; он прятался за колонной и спрашивал себя, благодаря
какому счастливому стечению обстоятельств Аллан смог обрести свободу.
«Сомнений
нет, – думал Робин, – что это Мод, милая Мод, играет такие шутки с
бароном, и ей-Богу, если она так и будет отворять нам все двери в замке, я
обещаю ей миллион поцелуев».
– Еще
раз, дорогая Кристабель, – говорил Аллан, целуя руки девушки, – мне
улыбнулось счастье, и после двух лет разлуки я могу забыть рядом с вами, как я
страдал.
– Вы
страдали, дорогой Аллан? – спросила Кристабель, и в голосе ее прозвучало
легкое недоверие.
– А
вы в этом сомневаетесь? О да, страдал, и с того самого дня как ваш отец выгнал
меня из своего замка, жизнь для меня превратилась в ад. В тот день я покинул
Ноттингем и шел, пятясь, до тех пор, пока мог различить вдали развевающиеся
складки шарфа, которым вы махали мне с вала в знак прощания. Тогда я думал, что
мы прощаемся навечно, поскольку чувствовал, что умираю от горя. Но Бог сжалился
надо мной: я зарыдал, как ребенок, потерявший мать, и слезы позволили мне
выжить.
– Аллан,
Небо мне свидетель, если бы в моей власти было подарить вам счастье, вы были бы
счастливы.
– Значит,
в один прекрасный день я буду счастлив, – с воодушевлением воскликнул Аллан, –
ибо, чего хотите вы, того хочет Бог!
– Вы
были мне верны? – с простодушным кокетством спросила Кристабель. – И
всегда будете верны?
– В
мыслях, в словах и в делах был и всегда буду верен.
– Благодарю
вас, Аллан! Вера в вас поддерживает меня в моем одиночестве; я обязана повиноваться
прихотям отца, но одной из них я никогда не подчинюсь: он может нас разлучить,
как он уже и сделал, но принудить меня полюбить кого-нибудь другого, кроме вас,
ему никогда не удастся.
Робин
первый раз в своей жизни слышал разговор влюбленных; он смутно понимал его,
счастливо вздрагивая при каждом слове, и, вздыхая, говорил себе:
«О, если
бы прекрасная Марианна так говорила со мной!»
– Дорогая
Кристабель, – снова заговорил Аллан, – как вы узнали, в какой камере
я нахожусь? Кто открыл мне дверь? Кто раздобыл мне одеяние монаха? В темноте я
не сумел разглядеть своего спасителя. Мне кто-то шепнул: «Идите в часовню».
– В
замке есть только один человек, которому я могу довериться: это девушка по
имени Мод, моя горничная, и она столь же добра, сколь и ловка; именно ей вы
обязаны своим побегом.
«Ну, так
я и знал», – прошептал про себя Робин.
– Когда
мой отец так грубо нас разлучил и бросил вас и темницу, Мод, тронутая моим отчаянием,
сказала: «Утешьтесь, миледи, вы скоро увидите сэра Аллана». И малышка Мод свое
слово сдержала: несколько минут тому назад она сообщила мне, чтобы я ждала вас
здесь. Кажется, тюремщик, который вас сторожил, поддался на ухищрения Мод.
Когда она принесла ему выпить и спела пару баллад, он, опьянев от вина и нежных
взглядов, уснул как сурок, бедняга, и тогда эта хитрюга стащила у него ключи.
По счастливой случайности в замке находился духовник Мод; святой отец не
побоялся одолжить вам свою рясу. Я незнакома с этим достойным служителем Божьим,
но хочу познакомиться с ним и поблагодарить его за отеческие заботы о Мод.
«Да уж,
действительно, отеческие заботы», – сказал себе Робин, по-прежнему прячась
за колонной.
– Этого
монаха, случайно, не зовут ли братом Туком? – спросил Аллан.
– Да,
мой друг. Вы его знаете?
– Немного, –
ответил, улыбаясь, молодой человек.
– Он
добрый старик, я уверена, – добавила Кристабель, – но чему вы
смеетесь, Аллан? Разве этот добрый монах не заслуживает всяческого уважения?
– Ничего
не имею против, дорогая Кристабель.
– Но
чему вы смеетесь, друг мой? Я хочу знать.
– Да
так, пустяки, дорогая. Дело в том, что этот добрый старик вовсе не так стар,
как вы думаете.
– Удивляюсь,
что это вас так веселит. Старый он или молодой, мне этот монах нравится, и Мод,
как мне кажется, он тоже нравится.
– О,
тут мне возразить нечего. Но если он будет нравиться вам так, как он нравится
Мод, я буду в отчаянии.
– Что
вы хотите сказать? – спросила Кристабель сердито.
– Простите,
любовь моя, это просто шутка; позже, когда мы будем благодарить монаха за
услугу, вы все поймете.
– Хорошо.
Но вы ничего не сказали мне о моей подруге Марианне, вашей сестре. Ах, ну ее-то
вы мне ведь позволяете любить?
– Марианна
ждет нас у одного честного шервудского лесника; она уехала вместе со мной из
Хантингдона, намереваясь жить с нами: ведь я думал, что ваш отец отдаст мне
вашу руку; однако, раз он не только отказал мне, но и лишил меня свободы, чтобы
потом, без сомнения, литии» и жизни, у нас осталась единственная надежда на
счастье – бегство…
– О
нет, Аллан, нет, я никогда не покину отца!
– Но
гнев его падет на вас, как он пал на меня. Марианна и мы будем счастливы и
вдали от света, там, где ты согласишься жить, в городе или в лесу, –
везде, Кристабель. О, идем, идем со мной, Кристабель, я не хочу без тебя
уходить из этого ада.
Но
обезумевшая Кристабель только рыдала, закрывая лицо руками, и на все просьбы
Аллана бежать твердила только: «Нет, нет!»
Ах, если
бы в эту минуту Аллан Клер оказался среди людей, он уличил бы барона Фиц-Олвина
в совершенных им преступлениях и уничтожил бы этого гордого и жестокого человека!
Пока
юный дворянин и Кристабель, прижавшись друг к другу, делились своими горестями
и надеждами, Робин, впервые видевший настоящую любовную сцену, чувствовал, что
он погружается в какой-то иной мир.
В это
время дверь, через которую пленники вошли в часовню, тихо приоткрылась и в часовне
появилась с факелом в руке Мод в сопровождении брата Тука без рясы.
– Ах,
дорогая моя хозяйка! – рыдая, воскликнула Мод. – Все погибло! Мы все
умрем, это какое-то всеобщее побоище, ах!
– Что
вы говорите, Мод?! – в ужасе вскричала Кристабель.
– Говорю,
что пришла наша смерть: барон все предает огню и мечу, он никого не пощадит –
ни вас, ни меня! Ах, умереть такой молодой просто ужасно! Нет, тысячу раз нет,
миледи, я не хочу умирать!
Она
дрожала и в самом деле плакала, прелестная Мод, но видно было, что она готова
через мгновение улыбнуться.
– Что
за странные речи, что за рыдания? – строго спросил Аллан. – Вы что, с
ума сошли?! Может быть, вы объясните мне, что происходит, брат Тук?
– Не
могу, сэр рыцарь, – ответил монах, и в голосе его послышалась
ухмылка, – ибо я знаю только, что я сидел… нет, кажется, стоял на коленях…
– Сидел, –
прервала его Мод.
– Нет,
стоял на коленях, – возразил монах.
– Сидел, –
повторила Мод.
– Говорю
вам, стоял на коленях! Стоял на коленях… и читал молитвы…
– Нет,
вы пили эль, – вновь презрительно оборвала его Мод, – и выпили его
очень даже много.
– Кротость
и вежливость – замечательные качества, прекрасная Мод, и, кажется мне, сегодня
вы склонны забывать об этом.
– Оставьте
поучения и споры оставьте тоже, – повелительно произнес Аллан. –
Расскажите просто, что заставило вас так неожиданно явиться сюда и какая
опасность нам угрожает.
– Спросите
преподобного отца, – ответила Мод, строптиво качая хорошенькой головкой, –
вы же к нему обратились, сэр рыцарь; справедливо будет, если он вам и ответит.
– Не
смейтесь гак жестоко над моими страхами, Мод, – промолвила
Кристабель, – скажите, чего нам опасаться; говорите, умоляю вас,
приказываю вам.
Молоденькая
горничная, смутившись и покраснев, подошла к хозяйке и наконец рассказала следующее:
– Вот
в чем дело, миледи. Вы знаете, что я заставила тюремщика Эгберта выпить лишнее,
ну, он и уснул. Но пока он беспробудно спал пьяным сном, его позвал к себе
милорд – милорд хотел нанести визит вашему… сэру Аллану, – и бедный
тюремщик, отуманенный винными парами, явился к нему и, забыв о том, что он
стоит перед его светлостью, упер руки в боки и очень нелюбезно спросил милорда,
какое право тот имеет беспокоить храброго и честного малого и будить его
посреди ночи. Господин барон так изумился, услышав этот странный вопрос, что некоторое
время глядел на Эгберта, не удостаивая его ответом. Ободренный его молчанием, тюремщик
подошел к милорду и, опершись на плечо господина барона, весело воскликнул: «Ну
так, скажи-ка мне, старая палестинская развалина, как твое драгоценное
здоровье? Надеюсь, подагра хоть сегодня ночью даст тебе поспать!..» Вы же
знаете, миледи, что его светлость и так был в неважном настроении, судите сами
теперь, в какой гнев он пришел от слов и ухваток Эгберта. Ах, если бы вы видели
нашего господина, миледи, вы бы тоже задрожали со страха и испугались бы, что
дело кончится великой кровью: господин барон просто взбесился, он ревел, как
раненый лев, топал ногами так, что стены тряслись, и искал, что бы ему сломать;
вдруг он схватил связку ключей с пояса Эгберта и стал искать ключ от камеры
вашего… сэра рыцаря. Ключа в связке не было. «Что ты с ним сделал?» – вскричал
барон громовым голосом. Услышав этот вопрос, Эгберт внезапно протрезвел и
побледнел как смерть. У господина барона не было сил кричать, его трясла
крупная дрожь, и видно было, что он собирается отомстить. Он вызвал отряд
солдат и приказал, чтобы его отвели в камеру рыцаря; при этом он заявил, что,
если пленника там нет, Эгберт будет повешен… Сэр рыцарь, – добавила Мод,
повернувшись к Аллану, – надо немедленно бежать; бежать, пока мой отец,
узнан обо всем, что произошло, не запрет порога замка и не поднимет мост.
– Бегите,
бегите, милый Аллан! – воскликнула Кристабель. – Если отец нас застанет
вместе, нам придется расстаться навсегда!
– Но
вы, вы, Кристабель! – в отчаянии произнес Аллан.
– Я…
я остаюсь… я усмирю ярость отца…
– Тогда
я остаюсь гоже…
– Нет,
нет, бегите во имя Неба! Если вы меня любите, бегите!.. Мы еще увидимся!
– Увидимся?!
Вы клянетесь, Кристабель?
– Клянусь.
– Хорошо,
Кристабель, я повинуюсь.
– Прощайте,
до скорого свидания!
– Вы
пойдете за мной, сэр рыцарь, и преподобный отец тоже.
– Но
вы уверены, Мод, что ваш отец нас выпустит из замка? – спросил брат Тук.
– Да,
особенно если он еще не знает о том, что произошло ночью. Скорее идемте, нельзя
терять время.
– Но
в замок мы вошли втроем, – сказал монах.
– И
то правда, – ответил Аллан. – Что сталось с Робином?
– Я
здесь! – воскликнул юный лесник, выходя из своего укрытия.
Кристабель
негромко и испуганно вскрикнула, а Мод так поспешно и изящно поклонилась
Робину, что монах нахмурился.
– Ловкий
парень! – с улыбкой сказала Мод, касаясь руки Робина. – Сумел убежать
из камеры, которую стерегли двое тюремщиков!
– Так
вас тоже в тюрьму бросили? – воскликнул Аллан.
– О
своих приключениях я расскажу, когда мы отсюда выберемся, – ответил юный
лесник. – Бежим скорее… Идемте же, идемте, сэр рыцарь, мне кажется, что вы
должны дорожить жизнью… и больше, чем я, – грустно добавил юноша, –
ведь вас будут оплакивать и ваша сестра, и другие люди, а меня… Но быстрее,
быстрее! Воспользуемся помощью Мод! Бежим! Стены Ноттингемского замка давят на
меня! Бежим отсюда!
При этих
последних словах Мод как-то странно взглянула на молодого человека.
Вдруг и
проходе, ведущем в часовню, раздались крики.
– Смилуйся
над нами, Боже! – воскликнула Мод. – Вот и барон. Бегите во имя Неба!
В одно
мгновение скинув рясу и передав ее Туку, Аллан бросился к Кристабель, чтобы последний
раз попрощаться с ней.
– Сюда,
рыцарь! – повелительно воскликнула Мод, открыв одну из дверей.
Аллан
запечатлел на губах Кристабель пламенный поцелуй и кинулся на зов Мод.
– Да
сохранит тебя святой Бенедикт, нежная моя подружка! – произнес монах,
пытаясь поцеловать Мод.
– Нахал! –
вскричала девушка. – Да бегите же вы, бегите!
Робин,
уже обучившийся учтивости, поклонился Кристабель и, почтительно поцеловав ей
руку, сказал:
– Да
будет Святая Дева вам поддержкой, опорой и советчицей во всех ваших делах!
– Благодарю, –
ответила Кристабель, удивленная благородством манер простого лесника.
– Пока
мы будем убегать, миледи, – сказала Мод, – станьте на колени,
молитесь и изображайте полное неведение, чтобы барон и не заподозрил, что вы
знаете причину его гнева.
Не
успела за беглецами затвориться дверь, как в часовню ворвался барон во главе
отряда вооруженных слуг.
Мы
присоединимся к ним позднее, а пока последуем за тремя друзьями, для которых любезная
Мод стала ангелом-хранителем.
Маленькая
группа шла по длинной и узкой галерее и двигалась в таком порядке: впереди –
Мод с факелом в руке, сразу за ней – Робин, почти рядом ним брат Тук, а замыкал
шествие Аллан.
Мод все
ускоряла шаги как для того, чтобы сохранить некоторое расстояние между собой и
Робином, так и для того, чтобы как можно скорее дойти до ворот замка; она не
смеялась, хранила полное молчание и время от времени отводила свободной рукой
от себя руку Робина, напрасно пытавшегося на ходу схватить ее за платье.
– Вы
что, сердитесь на меня? – спросил юноша умоляющим голосом.
– Да, –
кратко ответила Мод.
– А
что я такого сделал, чтобы вас рассердить?
– Ничего
вы не сделали.
– Тогда,
наверное, что-то сказал?
– Не
спрашивайте меня об этом, сударь, это вам не может, да и не должно быть
интересно.
– Но
меня это oгopчаeт.
– Велика
важность, вы скоро утешитесь. Ведь скоро вы будете далеко от Ноттингемского
замка, стены которого так на вас давят.
«Ага!
Теперь я понял», – сказал себе Робин и вслух добавил:
– На
меня тяжело подействовал барон, стены его замка и засовы темницы, но не ваше прелестное
личико или ваша улыбка и любезные речи, милая Мод.
– Правда? –
спросила Мод, слегка повернув к нему голову.
– Конечно,
истинная правда, милая Мод.
– Ну,
тогда мир…
И Мод
позволила юному леснику поцеловать ее.
Эта
заминка несколько замедлила бегство, поэтому монах, с неудовольствием
услышавший звук поцелуя, ворчливо сказал:
– Эй!
Давайте побыстрее… По какой дороге пойдем? Они пришли к тому месту, где коридор
разветвлялся.
– Направо, –
ответила Мод.
Через
шагов двадцать они дошли до поста привратника. Девушка окликнула отца.
– Как?! –
воскликнул старый Линдсей, к счастью еще не знавший о происшедших событиях. –
Как, вы уже от нас уходите, да еще ночью? По правде говоря, брат Тук, я-то
думал, что перед сном выпью с нами чарочку; разве вам так уж нужно идти сегодня
ночью?
– Да,
сын мой, – ответил Тук.
– Прощайте
тогда, веселый Джилл! До свидания, славные господа.
Подъемный
мост опустился; Аллан выскочил из ворот первым, за ним после пререканий с
девушкой, не захотевший на этот раз принять то, что он называл благословением,
то есть поцелуй, вышел брат Тук, а Мод, воспользовавшись тем, что монах на
минуту отвлекся, прижалась пылающими губами к руке Робина.
Молодой
человек вздрогнул всем телом; поцелуй этот его глубоко огорчил.
– Мы
ведь скоро увидимся, правда? – тихо спросила Мод.
– Надеюсь,
что так, – ответил Робин, – а пока, до моего возвращения, милое дитя,
будьте так любезны, заберите из комнаты барона мой лук со стрелами и отдайте их
тому, кто придет за ними от моего имени.
– Приходите
сами.
– Хорошо,
я приду сам, Мод. Прощайте, Мод.
– Прощайте,
Робин, прощайте!

Рыдания
гак душили бедную девушку, что нельзя было разобрать, попрощалась ли она с
Алланом и Туком.
Беглецы
поспешно спустились с холма, прошли, не останавливаясь, через город и замедлили
шаги только тогда, когда оказались под спасительной сенью Шервудского леса.
|