Александр Дюма «Робин Гуд»

X

Ночь была ясная и спокойная, лес был залит лунным светом, и наши трое беглецов шли то по светлым полянам, то по темным зарослям.

Робин беззаботно оглашал лес любовными балладами; Аллан Клер, печальный и молчаливый, со слезами на глазах вспоминал свой неудачный визит в замок Ноттингем; монах же невесело размышлял о причинах равнодушия к нему Мод и о знаках внимания, выказанных ею молодому леснику.

– Клянусь святым псалмом, – негромко бормотал он, – мне-то казалось, что я мужчина видный, крепкий в чреслах и лицом недурен, и мне не раз и не два об этом говорили, почему же Мод изменила обо мне свое мнение? Ах, клянусь спасением души, если маленькая кокетка забыла меня ради жалкого и слащавого мальчишки, это доказывает, что у нее плохой вкус, и я не стану терять время на борьбу с таким ничтожным соперником, и пусть она любит его, мне-то что за дело!

И бедный монах тяжело вздыхал.

– О! – снова воскликнул он, и на лице его расцвела горделивая улыбка. – Это просто невозможно! Не может она любить этого недоноска, который только и умеет, что ворковать баллады, она просто хотела, чтобы я ее приревновал, хотела испытать мое доверие к ней и подхлестнуть мою любовь. Ах, женщины, женщины! Водном их волоске больше хитрости, чем во всей нашей мужской бороде!

Читателю, может быть, покажется странным, чтобы обитатель монастыря рассуждал подобным образом и был мужчиной, пользующимся успехом у женщин, и любителем мирских утех. Но если читатель вспомнит, в какое время разворачивается действие нашей истории, то он поймет, что мы отнюдь не имели намерения оклеветать монашеские ордена.

– Ну, веселый Джилл, как называет вас красотка Мод, – воскликнул Робин, – о чем это вы думаете? Мне кажется, вы печальны, как заупокойная молитва.

– Баловни… баловни судьбы имеют право веселиться, друг Робин, – ответил монах, – но те, что стали жертвой ее прихотей, имеют право огорчаться.

– Если вы называете милостями судьбы приветливые взгляды, сияющие улыбки, нежные слова и сладкие поцелуи девицы, – ответил Робин, – то я могу похвалиться тем, что я очень богат; но вы, брат Тук, вы, принесший обет бедности, скажите мне, на каких основаниях вы жалуетесь, что эта своенравная богиня обошла вас?

– А ты делаешь вид, что не понимаешь этого, мой мальчик?

– Я и вправду этого не понимаю. Но я думаю, уж не Мод ли причина вашей печали? О нет, это невозможно, вы ее духовный отец, ее духовник, и не больше… ведь так?

– Покажи нам дорогу в ваш дом, – сердито ответил монах, – и перестань без толку трещать как сорока.

– Не будем сердиться, добрый Тук, – огорчившись, сказал Робин. – Если я вас обидел, то невольно, а если Мод тому причиной, то тоже против моей воли, поскольку, честью клянусь вам, я не люблю Мод и, прежде чем сегодня увидел ее, уже отдал сердце другой девушке…

Монах повернулся к юному леснику, горячо пожал ему руку и с улыбкой сказал:

– Ты ничем меня не обидел, милый Робин, я часто впадаю вдруг в печаль, и без всякого повода. Мод не имеет никакого влияния ни на мой нрав, ни на мое сердце; она веселая и очаровательная девочка, эта Мод; женись на ней, когда войдешь в возраст, и будешь счастлив… Но ты уверен, что твое сердце больше тебе не принадлежит?

– Уверен, совершенно уверен… я отдал его навеки. Монах снова улыбнулся.

– Если я веду вас к отцу не самой короткой дорогой, – снова заговорил Робин после нескольких минут молчания, – то это для того, чтобы не натолкнуться на солдат, которых барон не преминул послать за нами вслед, как только обнаружил наш побег.

– Ты мыслишь, как мудрец, и действуешь, как лиса, друг Робин, – сказал монах, – или я плохо знаю старого палестинского хвастуна, или и часу не пройдет, как он повиснет у нас на хвосте со своими дурацкими арбалетчиками.

Трое спутников, уже весьма уставших, собирались пройти широкий перекресток дорог, как вдруг в свете луны они увидели, что по крутому склону во весь опор спускается всадник.

– Спрячьтесь за деревьями, друзья, – живо сказал Робин, – а я пойду посмотрю, кто это.

Вооружившись палкой Тука, Робин встал таким образом, чтобы всадник обязательно его увидел, но тот, казалось, не заметил его и продолжал галопом скакать вперед.

– Стойте, стойте! – закричал Робин, увидев, что это едет мальчик.

– Стойте! – повторил монах зычным голосом. Всадник обернулся и крикнул:

– О, если у меня нее еще глаза, а не дна ореха, то передо мной отец Тук. Доброй ночи, отец Тук.

– Прекрасно сказано, сын мой, – ответил монах. – Доброй ночи, и скажи нам, кто ты.

– Как, отец мой, ваше преподобие не помнит Хэлберта, молочного брата Мод, дочери Герберта Линдсея, привратника Ноттингемского замка?!

– А, это вы, друг Хэл, теперь я узнал вас. А зачем, позвольте спросить, вы скачете на лошади так далеко за полночь по лесу?

– Могу сказать вам, потому что вы поможете мне справиться с поручением: я должен передать сэру Аллану Клеру записку, написанную прелестной ручкой леди Кристабель Фиц-Олвин.

– А мне отдать лук и стрелы, которые я вижу у вас за спиной, мой мальчик, – добавил Робин.

– А где записка? – живо спросил Аллан.

– О, – улыбнулся мальчик, – теперь мне не нужно спрашивать у этих джентльменов их имена. Мод, чтобы объяснить мне, как их различить, сказала: «Сэр Аллан самый высокий из них, а сэр Робин – самый молодой, сэр Аллан хорош собой, но сэр Робин еще красивее». Вижу, что Мод не ошиблась, вижу, хотя я не Бог весть какой судья мужской красоты; про женскую я не говорю, и Грейс Мэй тому свидетельница.

– Письмо, отдай мне письмо, болтун! – воскликнул Аллан.

Хэлберт бросил на молодого человека долгий удивленный взгляд и спокойно сказал:

– Держите, сэр Робин, вот ваш лук, вот ваши стрелы; сестра просит вас…

– Черт возьми, мальчик, – снова воскликнул Аллан, – дай мне письмо, или я вырву его у тебя силой!

– Как вам будет угодно, милорд, – спокойно ответил Хэлберт.

– Я нечаянно вышел из себя, мой мальчик, – уже мягче заговорил Аллан, – но это такое важное письмо…

– Не сомневаюсь в этом, милорд, потому что Мод настоятельно наказывала мне отдать его только в ваши собственные руки, если я встречу вас раньше, чем приеду к Гилберту Хэду.

Говоря это, Хэлберт рылся у себя в карманах, выворачивая их наизнанку; потом, минут пять притворно порывшись в них, лукавый мальчишка жалостно воскликнул:

– Я потерял письмо, Боже мой! Я потерял его! Аллан в отчаянии и ярости кинулся к Хэлу, выбил его из седла и бросил на землю. К счастью, мальчик не ушибся.

– Поищи у себя в поясе! – крикнул ему Робин.

– Ах, да, о поясе я и забыл, – сказал мальчик, смеясь и взглядом упрекая рыцаря за бессмысленную жестокость. – Ура! Ура! Клянусь моей возлюбленной Грейс Мэй! Вот записка леди Кристабель.

И Хэл с криком «Ура!» поднял руку с письмом. Сэр Аллан вынужден был подойти к нему и выхватить у него драгоценное послание.

– А весточку, которая была предназначена мне, вы тоже потеряли, друг? – спросил Робин.

– Нет, ее мне поручено передать устно.

– Ну, передавайте, я слушаю.

– Вот она, слово в слово: «Мой дорогой Хэл, – так сказала Мод, – ты скажешь сэру Робин Гуду, что ему постараются дать знать, когда он сможет прийти в замок, не подвергая себя опасности, потому что здесь кое-кто с нетерпением ждет его возвращения».

– А что она мне передала? – спросил монах.

– Ничего, преподобный отец.

– Ни слова?

– Ни слова.

– Спасибо.

И брат Тук в ярости посмотрел на Робина. Аллан же, не теряя ни минуты, сломал печать на письме и в свете луны прочел следующее:

«Дражайший Аллан!

Когда ты так нежно и убедительно умолял меня покинуть отчий дом, я не стала слушать и отвергла твои предложения, поскольку полагала, что мое присутствие необходимо отцу для его счастья, и мне казалось, что он не сможет без меня жить.

Но я жестоко ошиблась.

Меня как громом ударило, когда после твоего ухода он объявил мне, что в конце недели я должна стать супругой другого человека, а не моего дорогого Аллана.

Мои слезы и мольбы были бесполезны. Сэр Тристрам Голдсборо собирается приехать сюда через четыре дня.

Ну что же! Раз мой отец хочет со мной расстаться, раз мое присутствие для него тягостно, я его покидаю.

Дорогой Аллан, я отдала тебе свое сердце и предлагаю тебе свою руку. Мод все подготовит для моего побега и сообщит тебе, как ты должен действовать.

Твоя Кристабель.

P.S. Мальчик, которому поручено передать это письмо, устроит тебе встречу с Мод».

– Робин, – тут же сказал Аллан, – я возвращаюсь в Ноттингем.

– Вы что, серьезно?

– Кристабель ждет меня.

– Это другое дело.

– Барон Фиц-Олвин хочет выдать ее замуж за одного старого плута, своего приятеля. Она может избежать этого, только уйдя из дома, и она ждет меня, чтобы бежать… Вы согласны помочь мне в этом деле?

– От всего сердца, милорд.

– Ну что же, приходите завтра утром. Или Мод, или какой-нибудь ее посланец, может быть этот мальчик, будут ждать вас у ворот города.

– Я думаю, милорд, что разумнее сначала отправиться к вашей сестре, которую ваше долгое отсутствие, должно быть, изрядно беспокоит, а на рассвете мы все вместе отправимся в замок и прихватим с собой нескольких крепких парней, за чье мужество и преданность я вам ручаюсь. Но тихо! Я слышу, сюда скачут.

И Робин приложил ухо к земле.

– Скачут со стороны замка… это нас ищут солдаты барона. Милорд и вы, брат Тук, спрячьтесь в кустах, а ты, Хэл, докажи, что ты достойный брат Мод.

– И достойный возлюбленный Грейс Мэй, – добавил мальчик.

– Да, мой мальчик; садись опять в седло, забудь о том, что ты нас встретил, и постарайся убедить этих всадников, что барон приказывает им немедленно вернуться в замок; понял?

– Понял, будьте покойны, и пусть Грейс Мэй не подарит мне больше никогда ни одного ласкового взгляда, если я не сумею ловко выполнить ваше поручение!

Хэлберт пришпорил лошадь, но, едва он успел отъехать, как всадники преградили ему путь.

– Кто идет? – спросил командир отряда.

– Хэлберт, новый помощник конюшего в Ноттингемском замке.

– Что вы делаете в лесу в такое время, когда все люди, если они не при исполнении служебных обязанностей, должны спать?

– Да я именно вас и ищу; господин барон послал меня передать вам, чтобы вы немедленно возвращались: уже час он в нетерпении ждет вас.

– А милорд был в плохом настроении, когда вы с ним расстались?

– Конечно, ведь поручение, которое он вам дал, не требовало столько времени.

– Мы доехали до деревни Мансфилд-Вудхауз, так и не встретив беглецов. Но когда мы возвращались, нам повезло, и мы сумели одного захватить.

– Правда? И кого же?

– Некоего Робин Гуда; вон он там, на лошади, крепко связанный, среди моих солдат.

Робин, стоявший за деревом в нескольких шагах оттого места, осторожно выглянул, чтобы рассмотреть человека, присвоившего себе его имя, но это ему не удалось.

– Позвольте мне посмотреть на пленника, – сказал Хэлберт, приблизившись к солдатам, – я видел Робин Гуда.

– Приведите пленника, – приказал командир. Настоящий Робин Гуд увидел юношу, одетого, как и он, в костюм лесника; ноги его были связаны под брюхом лошади, а руки – за спиной; в эту минуту луч луны осветил его лицо и Робин узнал младшего из сыновей сэра Гая Гэмвелла, веселого Уильяма, или, точнее, Красного Уилла.

– Но это же не Робин Гуд! – со смехом воскликнул Хэлберт.

– А кто же это? – в растерянности спросил командир.

– Как вы можете знать, что я не Робин Гуд? Вас глаза подводят, мой юный друг, – сказал Красный Уилл, – я Робин Гуд, понимаете?

– Пусть будет так, значит, в Шервудском лесу двое лучников носят это имя, – ответил Хэлберт. – А где вы его встретили, сержант?

– В нескольких шагах от дома, где живет человек по имени Гилберт Хэд.

– Он был один?

– Один.

– С ним должны были быть еще двое, потому что Робин убежал из замка с двумя другими пленниками; впрочем, у него не было ни оружия, ни лошади, он бежал пешим, и не мог уйти так далеко за такое малое время, если под ним не было рысака вроде наших.

– Будьте любезны, юный помощник конюшего, – сказал сержант Хэлберту, – объяснить мне, откуда вам известно, что беглецов было трое? И я снова требую, чтобы ты немедленно ответил мне, почему ты бродишь посреди ночи в глухом лесу? И еще скажи мне, как давно ты знаешь Робин Гуда?

– Сержант, сдается мне, вы хотите сменить солдатскую куртку на рясу исповедника.

– Без шуток, негодяй; отвечай категорично на мои вопросы.

– А я и не шучу, сержант, и в доказательство отвечу на наши вопросы кате… Как это? Ах, да! Категорично. Начну с последнего, вас это устроит, сержант?

– Начинай, – вскричал выведенный из себя сержант, – иначе я на тебя ручные кандалы надену!

– Хорошо, начинаю. Я знаю Робин Гуда, потому что видел его, когда он сегодня утром входил в замок.

– Дальше.

– А по лесу я еду, во-первых, по приказу барона Фиц-Олвина, нашего с вами господина, и этот приказ вы уже знаете, а во-вторых, еще и по приказу его нежно любимой дочери, леди Кристабель. Теперь вы удовлетворены, сержант?

– Дальше.

– Я знаю, что бежало трое пленников, потому что Герберт Линдсей, привратник замка и отец моей молочной сестры красавицы Мод, мне об этом рассказал; вы удовлетворены, сержант?

Насмешливое хладнокровие мальчика взбесило сержанта, и, не зная, что еще сказать, он закричал:

– Какой приказ дала тебе леди Кристабель?

– Ах, вот что! – смеясь, ответил мальчик. – Никак сержанту хочется проникнуть в тайны миледи?.. Ах, вот уж и правда, никогда бы в такое не поверил! Нет, нет, не стесняйтесь, сержант, прикажите мне во весь опор скакать обратно в замок, я расскажу миледи, что таково было ваше желание, и, несомненно, миледи тут же пошлет меня обратно, чтобы вы могли судить, правильные ли распоряжения она мне дала. Эх! Красавец-капитан, ты тут шлепаешь по топи и грязи, и я тебя поздравляю с поимкой Робин Гуда; барон Фиц-Олвин щедро тебя вознаградит, не сомневаюсь, когда ты ему представишь этого молодца в качестве подлинного Робин Гуда.

– Слушай, болтун, – в ярости закричал сержант, – если бы у меня было время, я бы тебя удушил!.. В путь, ребята!

– В путь! – воскликнул и пленник. – И ура Ноттингему!

Всадники развернулись, но тут перед лошадью сержанта неизвестно откуда возник Робин Гуд и громко закричал:

– Стой! Робин Гуд – это я.

Прежде чем принять такое решение, храбрый юноша прошептал на ухо Аллану Клеру:

– Если вам дорога жизнь Кристабель, милорд, стойте неподвижно, как стволы этих деревьев, и предоставьте мне свободу действий.

И Аллан дал Робину возможность говорить, хотя он и не понимал, что тот задумал.

– Ты меня выдал, Робин! – невольно воскликнул Красный Уилл.

В ту же секунду командир отряда протянул руку и, схватив Робина за шиворот, спросил у Хэла:

– Это и есть настоящий Робин?

Но Хэлберт был слишком хитер, чтобы дать однозначный ответ, поэтому он уклончиво сказал:

– С каких это пор вы меня считаете таким проницательным, сержант, что прибегаете к моим знаниям? Что я вам, охотничья собака, чтобы брать для вас след? Рысь, чтобы видеть в темноте? Или колдун, чтобы проникать в неведомое? И ведь у вас нет привычки поминутно спрашивать: «Хэл, это что? Хэл, это кто?»

– Не валяй дурака и говори, кто из этих двух мерзавцев Робин Гуд, иначе я все же надену на тебя ручные кандалы.

– Этот человек сам может вам ответить, спросите его.

– Я ведь уже сказал вам, что я Робин Гуд, настоящий Робин Гуд! – воскликнул приемный сын Гилберта. – Молодой человек, которого вы связанным везете на лошади, один из моих добрых друзей, но это мнимый Робин Гуд.

– Тогда вы поменяетесь ролями, – произнес сержант, – и для начала ты займешь место этого рыжего.

Уилл, которого развязали, тут же бросился к Робину; друзья пылко обнялись, и Уилл тотчас исчез в лесу, на прощание успев пожать руку Робину и шепнуть ему:

– Рассчитывай на меня.

Это, несомненно, был ответ на слова, которые Робин прошептал ему, пока они обнимались.

Солдаты привязали Робина к лошади, и отряд двинулся к замку.

А вот почему был арестован Уильям. Выйдя от Гилберта Хэда, Красный Уилл предоставил своему двоюродному брату Маленькому Джону одному возвращаться в усадьбу Гэмвеллов, а сам направился к Ноттингему, рассчитывая встретить Робина. После часа ходьбы он услышал стук копыт и, в глубоком убеждении, что это Робин и его друзья, во всю мочь своей глотки невероятно фальшиво пропел последнюю строку баллады Гилберта:

… И вместе в лес пойдем со мной, мой милый Робин Гуд!

Солдаты барона, услышав обращение к Робин Гуду, окружили Уилла и с криками «Победа, победа!» связали его.

Уилл понял, какая опасность угрожает Робину, и не назвал своего настоящего имени. Остальное читателю известно.

Когда отряд ускакал, увозя Робина, Аллан и монах вышли из укрытия, и Уилл, вынырнув из кустов, возник перед ними как призрак.

– Что вам сказал Робин? – спросил у него Аллан.

– Вот что, слово в слово, – ответил Уилл: – «Два моих товарища, рыцарь и монах, прячутся тут неподалеку. Скажи им, чтобы они пришли на встречу со мной завтра на восходе солнца и долину Робин Гуда – они ее знают, – а ты с братьями приходи вместе с ними, потому что в этом предприятии мне понадобятся сильные руки и смелые сердца: нам нужно будет защитить женщин». Вот и все. Следовательно, сэр рыцарь, – добавил Уилл, – я советую вам тотчас же отправиться со мной в усадьбу Гэмвеллов, отсюда до нее не дальше, чем до дома Гилберта Хэда.

– Я хотел бы еще сегодня обнять сестру, а она у Гилберта.

– Простите, сэр, но дама, которая вчера в сопровождении дворянина остановилась у Гилберта, сейчас находится в усадьбе Гэмвеллов.

– В усадьбе Гэмвеллов? Но это невозможно!

– Простите, сэр, но мисс Марианна у моего отца, и по дороге я расскажу вам, как она туда попала.

– Значит, Робин сказал тебе, что завтра нам придется защищать женщин? – спросил монах.

– Да, отец мой.

– Вот счастливый плут, – проворчал монах, – он хочет похитить Мод. О женщины, женщины! Да, в одном их волоске хитрости больше, чем у мужчин во всей их бороде!