 Увеличить |
ГЛАВА ВТОРАЯ
Деньги,
как и молодость, не знают преград, и Френсис Морган, законный и естественный
обладатель и молодости и денег, в одно прекрасное утро, через три недели после
того, как он распрощался с Риганом, оказался на борту зафрахтованной им шхуны
«Анджелика», попавшей неподалеку от берега в полосу штиля. Вода была точно
стекло, шхуну еле покачивало, и Френсис Морган, томясь от скуки и избытка
энергии, которая, так же как молодость, не знает преград, попросил метиса-капитана,
сына ямайского негра и индианки, спустить за борт маленький ялик.
– Похоже,
что здесь можно подстрелить попугая, или обезьяну, или что-нибудь в этом
роде, – заметил Френсис, разглядывая в мощный цейсовский бинокль берег,
поросший непроходимым лесом, в полумиле от них.
– Скорей
всего, сэр, вы наткнетесь на лабарри, местную ядовитую змею, укус которой смертелен, –
усмехнулся капитан и владелец «Анджелики», унаследовавший от своего отца ямайца
способность к языкам.
Но Френсиса
уже невозможно было удержать: в эту самую минуту он увидел в бинокль сначала
белую асьенду [1]
вдали, а затем фигуру женщины в белом на берегу; он даже заметил, что женщина
тоже рассматривает в бинокль его самого и шхуну.
– Спустите
ялик, капитан, – приказал он. – Кто там живет? Белые?
– Семейство
Энрико Солано, сэр, – был ответ. – Это родовитые испанские
аристократы, уж поверьте моему слову. Им принадлежит вся эта местность, от моря
до Кордильер, а также половина лагуны Чирикви. Земли у них много, а вот денег –
мало. Гордецы страшенные, ну и вспыльчивые, как порох.
Когда
Френсис в крошечном ялике отплыл к берегу, зоркий глаз капитана подметил, что
он не взял с собой ни ружья, ни дробовика для предполагаемой охоты на попугаев
или обезьян. А еще глаз капитана уловил фигуру женщины в белом, выделявшуюся на
темном фоне джунглей.
Френсис
греб прямо к берегу, покрытому белым коралловым песком, не решаясь оглянуться
через плечо и посмотреть, там ли еще эта женщина, или уже исчезла. Б его
помыслах не было ничего дурного – лишь вполне естественное для молодого
человека желание познакомиться с молодой сельской жительницей, вероятно
полудикаркой, а в лучшем случае – наивной провинциалочкой, с которой можно
будет поболтать и подурачиться, пока штиль сковывает «Анджелику». Когда дно
ялика зашуршало по песку, Френсис выпрыгнул из лодки, сильной рукой приподнял
ее нос, втащил на берег и только после этого обернулся. Вокруг не было ни души.
Френсис доверчиво пошел вперед. «Любой путешественник, попав на незнакомый
берег, имеет право поискать местных жителей, чтобы узнать дорогу», –
сказал он себе.
И
Френсис, рассчитывавший лишь на мимолетное развлечение, получил столько
развлечений и таких, о каких и мечтать не мог. Из-за зеленой стены джунглей,
точно фея из волшебной шкатулки, внезапно выскочила уже виденная им молодая
женщина и обеими руками схватила его за руку. Одного взгляда на нее было
достаточно, чтобы понять, что это девушка, вполне созревшая и оформившаяся.
Френсиса удивили сила и нежность, с какими она сжала его руку. Свободной рукой
он сорвал с головы шляпу и поклонился незнакомке с невозмутимостью Моргана,
воспитанного в Нью-Йорке и привыкшего ничему не удивляться, – и был
удивлен, да еще как! Причем потрясла его не только красота девушки, но и
взгляд, каким она в упор смотрела на него, – суровый и непреклонный. Ему
даже показалось, будто он уже где-то встречался с нею. Он что-то не замечал,
чтобы незнакомые люди так смотрели друг на друга.
Девушка
обеими руками потянула его за руку и взволнованно прошептала:
– Скорей!
Следуйте за мной! С минуту он колебался. Тогда она нетерпеливо дернула его, увлекая
за собой. Решив, что это какая-то странная игра, принятая, вероятно, на
побережье Центральной Америки, он с улыбкой уступил – и уже сам не знал,
добровольно ли следует за нею, или она силой тащит его в джунгли.
– Делайте
то же, что и я, – бросила она ему через плечо, держа его теперь только
одной рукой.
Он
повиновался с улыбкой: он полз, когда ползла она, сгибался в три погибели,
когда она сгибалась, и то и дело сравнивал себя с Джоном Смитом и Покахонтасом [2].
Внезапно
девушка остановилась и села на землю, жестом приказав Френсису сесть рядом; она
высвободила свою руку из его руки и прижала ее к сердцу.
– Слава
богу! – с трудом переводя дух, произнесла она. – О милосердная дева
Мария!
Подражая
ей, – такова была ее воля и таковы были, по-видимому, правила игры, –
он с улыбкой тоже прижал руку к сердцу, хоть и не обратился при этом ни к богу,
ни к деве Марии.
– Неужели
вы никогда не научитесь быть серьезным? – гневно сверкнув глазами,
напустилась на него девушка.
Френсис
тотчас принял самый серьезный и естественный вид.
– Милая
моя леди… – начал было он.
Но она
резким жестом оборвала его. С возрастающим удивлением Френсис увидел, как она
наклонилась и стала прислушиваться, а потом и сам услышал шаги людей,
спускавшихся по тропинке неподалеку от них.
Повелительно
положив свою мягкую теплую ладонь на его руку и как бы приказывая ему молчать,
девушка порывисто поднялась, – Френсис уже пришел к выводу, что эта
порывистость у нее в натуре, – и побежала вниз по дорожке. Он чуть не
свистнул от изумления. Да он бы и свистнул, если бы не услышал невдалеке ее
голос: она резко спрашивала что-то по-испански, а мужские голоса хотя и
почтительно, но возражали ей.
Затем
Френсис услышал, как они пошли дальше, продолжая разговаривать. Минут на пять воцарилась
мертвая тишина; потом до Френсиса снова донесся голос девушки: она приказывала
ему выйти из засады.
«Ну и
ну! Интересно, как бы вел себя Риган в таких условиях?» – с усмешкой подумал
он, вылезая из кустов.
Он шел
за ней следом, – теперь она уже не держала его за руку, – через
джунгли к морю. Когда она остановилась, он подошел почти вплотную и стал перед
нею, все еще считая, что это игра.
– Запятнал! –
рассмеялся он, дотрагиваясь до ее плеча. – Запятнал! – повторил
он. – Теперь вам ловить!
Ее
черные глаза сверкнули испепеляющей яростью.
– Глупец! –
воскликнула она и, подняв руку, ткнула пальцем – как ему показалось, с излишней
фамильярностью – в его усики. – Неужели вы думаете, что это делает вас
неузнаваемым?
– Но,
милая моя леди… – начал было он, намереваясь объяснить девушке, что безусловно
видит ее впервые.
Однако
то, что последовало, заставило его прикусить язык и было столь же неожиданно,
как и все, что девушка делала до сих пор. Это случилось так молниеносно, что он
даже не заметил, откуда был извлечен крошечный серебряный револьвер, дуло
которого было не только направлено на него, но вплотную прижато к его животу.
– Милая
моя леди… – снова попытался начать он.
– Я
не желаю разговаривать с вами, – перебила она его. – Отправляйтесь на
свою шхуну и уезжайте… – Френсису показалось, что она подавила рыдание. И лишь
после паузы она договорила: –…навсегда.
Он снова
открыл было рот, но, почувствовав резкий толчок револьвером под ложечку, так ничего
и не сказал.
– Если
вы еще когда-нибудь вернетесь – да простит мне мадонна! – я застрелю вас.
– В
таком случае мне, пожалуй, лучше убраться отсюда, – шутливо бросил он и,
повернувшись, зашагал к ялику; ему было и стыдно и смешно при мысли о том, в
какое непостижимо нелепое положение он попал.
Он
пытался сохранить последние остатки достоинства и делал вид, будто не замечает,
что незнакомка идет за ним. Вытягивая из песка нос ялика, он подметил, что
легкий ветерок зашелестел листьями пальм. От налетевшего с суши бриза море у
берега стало темнеть; потемнело оно и там, у выхода из еще гладкой, как
зеркало, лагуны Чирикви, где на горизонте вставали, точно мираж, далекие
очертания рифов.
Френсис
уже занес ногу, чтобы сесть в ялик, как вдруг услышал рыдание, заставившее его
остановиться и повернуть голову. Странная девушка стояла, опустив револьвер, и
плакала. В один миг Френсис очутился рядом с ней и участливо дотронулся до ее
плеча. Девушка вздрогнула от его прикосновения и, отшатнувшись, с укором
посмотрела на него сквозь слезы. Френсис пожал плечами, как бы говоря, что
отказывается понимать столь необъяснимую смену настроений, и снова повернулся
было к лодке, но незнакомка остановила его.
– Вы…
– начала она, запнулась и тяжело вздохнула, – вы могли бы хоть поцеловать
меня на прощанье.
И
девушка порывисто бросилась к нему, раскрыв объятия, но все еще продолжая
держать в правой руке столь не подходящий к случаю револьвер. Френсис, вконец
сбитый с толку, какое-то мгновение стоял в растерянности, потом обнял ее и был
награжден страстным поцелуем в губы, повергшим его в полное изумление; а
незнакомка уронила голову ему на плечо и разразилась потоком слез. У Френсиса в
глазах помутилось, однако он все же чувствовал давящую тяжесть револьвера,
прижатого к его спине между лопатками. Через некоторое время девушка подняла
мокрое от слез лицо и поцеловала Френсиса несколько раз, а он подумал: не подло
ли с его стороны отвечать на ее поцелуи с такой же, не менее загадочной
страстностью?
И только
он успел сказать себе, что в общем ему безразлично, сколько времени продлится
эта неясная сцена, как девушка вдруг отшатнулась от него и лицо ее снова
запылало гневом и ненавистью, – угрожающе взмахнув револьвером, она
указала ему на лодку.
Пожав
плечами и как бы говоря, что он ни в чем не может отказать красивой женщине,
Френсис повиновался, сел на весла, лицом к ней, и начал грести от берега.
– Да
спасет меня дева Мария и не даст погибнуть из-за моего слабого сердца! –
воскликнула девушка, свободной рукой срывая с шеи медальон. Золотые бусинки
посыпались дождем, и медальон полетел в воду, разделявшую ее и Френсиса.
В эту
минуту из джунглей выскочили трое мужчин с ружьями и бегом устремились к
девушке, которая в изнеможении опустилась на песок. Они стали поднимать ее и
тут только заметили Френсиса, который греб теперь изо всех сил. Френсис
поспешно оглянулся, чтобы удостовериться, далеко ли еще до «Анджелики», и
увидел, что шхуна, слегка накренившись, разрезая носом воду, идет ему
навстречу. В эту минуту один из трех мужчин на берегу – тот, что был постарше,
с бородой, – выхватил у девушки бинокль и направил его на Френсиса. А в
следующий миг, бросив бинокль, он уже целился в него из ружья.
Пуля
шлепнулась в воду на расстоянии какого-нибудь ярда от лодки, но, прежде чем
раздался второй выстрел, девушка поспешно вскочила на ноги и ударом снизу
выбила ружье из рук старика. Продолжая ожесточенно грести, Френсис увидел, как
мужчины, отбежав от девушки, прицелились в него, но она выхватила револьвер и,
наведя на них, заставила опустить ружья.
«Анджелика»,
повернутая против ветра, приостановилась, вспенивая воду, и Френсис ловким
прыжком вскочил на палубу; в ту же секунду капитан повернул рулевое колесо,
паруса надулись, и шхуна понеслась в море. С мальчишеским озорством Френсис
послал на прощанье воздушный поцелуй незнакомке, продолжавшей смотреть ему
вслед, и увидел, как она, в полном изнеможении, упала на грудь бородатого
старика.
– Ну
и порох, эти проклятые Солано! И гордые до сумасшествия, – заметил
Френсису метис-капитан и улыбнулся, сверкнув белыми зубами.
– Бешеные
какие-то, настоящие психопаты! – рассмеялся Френсис и, подбежав к борту,
послал еще несколько воздушных поцелуев эксцентричной молодой особе.
Благодаря
попутному ветру, дувшему с материка, «Анджелика» добралась до рифов, ограждающих
вход в лагуну Чирикви, и, сделав еще миль пятьдесят вдоль них, к полуночи
подошла к островам Быка и Тельца; тут капитан поставил судно на якорь, решив
дождаться рассвета. После завтрака Френсис, посадив на весла матроса, негра с
Ямайки, отправился в ялике обследовать остров Быка – более крупный, чем остров
Тельца, и населенный в это время года, по словам шкипера, индейцами, которые
перебираются сюда с материка для охоты на черепах.
Еще не
успев подъехать к острову, Френсис понял, что его отделяют от Нью-Йорка не
только тридцать градусов широты, но и тридцать столетий, через которые он
перемахнул, попав из ультрасовременной цивилизации в обстановку, можно сказать,
первобытной дикости. Совсем голые, если не считать лоскутов мешковины на
бедрах, вооруженные тяжелыми, необычайно острыми топорами-мачете, охотники на
черепах очень быстро доказали, что они отъявленные попрошайки и не остановятся
перед убийством. Остров Быка принадлежит им, – объявили они Френсису через
переводчика-матроса, который привез его сюда, – а Телец, прежде тоже
принадлежавший им в сезон охоты на черепах, теперь захватил один бешеный гринго
[3],
отчаянный сорвиголова, несговорчивый и властный, сумевший с помощью страха
завоевать их уважение – уважение перед двуногим существом, еще более свирепым,
чем они сами.
За
серебряный доллар Френсис уговорил одного из индейцев отправиться к
таинственному гринго и передать ему, что он хотел бы его навестить. Тем
временем остальные окружили ялик, принялись разглядывать Френсиса, клянчить у
него деньги и даже бесцеремонно стащили его трубку, которую он на минуту вынул
изо рта и положил рядом. Френсис тотчас дал по уху вору, а затем и второму,
выхватившему ее у первого, и вернул себе трубку. В один миг вся толпа
ощетинилась мачете, угрожающе засверкали на солнце отточенные острия, но
Френсис быстро унял пыл индейцев, наведя на них свой пистолет-автомат; они
попятились и, сбившись в кучу, принялись зловеще шептаться. Тут Френсис
обнаружил, что его единственный спутник и переводчик струсил: подойдя к охотникам
на черепах, он заговорил с ними явно заискивающим тоном, очень не понравившимся
Френсису.
Тем
временем вернулся посланный с запиской, и Френсис, поняв, что ему самому
придется объясняться с ним, так как на ямайца надежда плохая, взял у него
листок, поперек которого карандашом было нацарапано: «Vamos! Пошел ты к черту!»
– Придется
мне, как видно, самому поехать туда, – подозвав к себе негра матроса,
сказал Френсис.
– Будьте
как можно осторожнее и осмотрительнее, сэр, – предупредил его негр. –
Эти безмозглые скоты на все способны, сэр.
– Садись
в лодку и вези меня туда, – кратко приказал Френсис.
– Нет,
сэр. Очень сожалею, но нет, сэр, – отвечал чернокожий матрос. – Я
нанимался, сэр, к капитану Трефэзену в матросы, но я не нанимался в самоубийцы,
и я не поеду с вами, сэр, на верную смерть. Самое лучшее для нас было бы
убраться из этого пекла; если же мы останемся, сэр, то нам тут зададут жару –
это уж: точно.
Возмущенный
до глубины души, Френсис смерил матроса презрительным взглядом, сунул в карман
пистолет, повернулся спиной к полуголым дикарям и зашагал прочь через пальмовую
рощу. В том месте, где торчал огромный кусок кораллового рифа, выброшенный
здесь давним землетрясением, он вышел к морю. У берега Тельца, от которого его
отделял узкий проливчик, он увидел ялик на приколе. У того же берега, на
котором находился он сам, стояло на приколе выдолбленное из дерева старое и
явно дырявое каноэ. Френсис перевернул его, чтобы вылить воду, и тут заметил,
что охотники на черепах последовали за ним и теперь с опушки кокосовой рощи
наблюдают за его действиями; однако трусливого матроса среди них не было.
Переехать
через проливчик было для Френсиса делом нескольких минут, но на берегу Тельца
его ждал не более радушный прием – из-за пальмы вышел высокий молодой человек,
босиком, с пистолетом-автоматом в руке, и гаркнул:
– Vamos!
Убирайтесь вон отсюда! Живо!
– О
боги морских глубин со всеми их рыбами и рыбешками! – полушутя,
полусерьезно воскликнул Френсис и улыбнулся. – Тут у вас человеку и шагу
нельзя ступить, чтобы ему не ткнули пистолетом в физиономию. И все кричат:
«Убирайся вон, pronto! [4]»
– Никто
вас не звал сюда, – возразил незнакомец, – Вы явились без спроса.
Убирайтесь с моего острова. Даю вам полминуты.
– Знаете
ли, приятель, я начинаю злиться, – чистосердечно признался Френсис, в то
же время искоса поглядывая на ближайшую пальму и соображая, какое расстояние
отделяет его от нее. – Все, кого я здесь ни встречал, какие-то сумасшедшие
и к тому же невежи: гонят человека без всякого стеснения. Так что под конец у
меня тоже характер изменился. А вот насчет того, будто этот остров ваш, так
одни слова еще не являются доказательством…
И, не
докончив фразы, Френсис метнулся под прикрытие пальмы. Едва он успел забежать
за дерево, как в ствол ударилась пуля.
– Ах
так! – крикнул он и всадил пулю в ствол пальмы, за которой спрятался
незнакомец.
Несколько
минут продолжалась перестрелка: противники то палили друг в друга, то выжидали,
тщательно рассчитывая выстрелы. Наконец, Френсис выпустил восьмую, и последнюю,
пулю и тут без особого удовольствия вспомнил, что насчитал всего семь выстрелов
со стороны незнакомца. Тогда он надел на руку свой пробковый шлем и осторожно
высунул его из-за пальмы, – шлем был тотчас же пробит пулей.
– Какой
системы у вас револьвер? – холодно-вежливым тоном осведомился он.
– Кольт, –
последовал ответ.
Френсис
смело вышел из-за своего укрытия.
– В
таком случае вы извели весь свой запас. Я считал выстрелы. Восемь. Теперь мы
можем поговорить.
Незнакомец
тоже вышел из-за дерева. И Френсис невольно залюбовался его статной фигурой,
которую не мог обезобразить даже костюм, состоявший из грязных парусиновых
штанов, тельняшки и сомбреро с обвисшими полями. Больше того: Френсису
показалось, что он уже где-то видел этого человека, хотя ему и в голову не
пришло, что он смотрит на точную копию самого себя.
– Поговорить! –
фыркнул незнакомец и, отбросив револьвер, выхватил из-за пояса нож. – Вот
сейчас отрежу тебе уши, а потом, может, и скальп сдеру.
– Ишь
ты! Какие, однако, милые и добродушные звери водятся в здешних лесах, – в
тон ему заговорил Френсис, чувствуя, как в нем нарастают гнев и возмущение. Он
тоже выхватил свой охотничий нож, совсем еще новенький и блестящий. –
Давай-ка лучше померяемся силами – без всякой этой поножовщины из дешевого
уголовного романа.
– Мне
нужны твои уши, – любезно возразил незнакомец и стал медленно наступать на
Френсиса.
– Очень
хорошо. Кто первый будет положен на обе лопатки, тот и отдаст свои уши
победителю.
– Согласен! –
Молодой человек в парусиновых штанах спрятал нож.
– Жаль,
что здесь нет киноаппарата, чтобы заснять эту сцену, – усмехнулся Френсис,
в свою очередь пряча нож. – Я зол, как сто чертей! Как самый злющий
индеец! Берегись! Я тебя сейчас любым способом положу на лопатки!
Сказано
– сделано, но блестящий натиск Френсиса привел к самым позорным результатам: незнакомец,
на первый взгляд, казалось бы, способный выдержать любой наскок, как только они
сшиблись, повалился на спину. Это была хитрость: подняв ногу, он пнул Френсиса
в живот, да так, что тот, перекувырнувшись в воздухе, перелетел через него.
От
падения Френсис едва не лишился чувств, а тут еще противник набросился на него
и так придавил к земле, что чуть дух из него не вышиб. Френсис лежал на спите,
не в силах произнести ни слова, как вдруг заметил, что навалившийся на него
человек с внезапным любопытством разглядывает его.
– Зачем
тебе эти усики? – спросил незнакомец.
– Ладно,
не разговаривай, отрезай уши, – проговорил Френсис, как только дыхание
вернулось к нему. – Уши твои, а усы мои. Мы насчет них не уговаривались. А
вообще ты положил меня на лопатки по всем правилам джиу-джицу.
– Ты
же сам сказал: «Любым способом положу на лопатки», – процитировал со
смехом незнакомец. – Так вот: уши можешь оставить себе; я и не собирался
отрезать их, а теперь, посмотрев на них поближе, и вовсе не собираюсь: они мне
не нужны. Вставай и убирайся отсюда. Я тебя побил. Vamos! И не смей больше
появляться здесь и разнюхивать! Пошел вон! Живо!
Возмущенный
еще больше, чем прежде, и униженный сознанием своего поражения, Френсис
вернулся на берег, где стояло его каноэ.
– Эй,
молодой человек, может хоть свою визитную карточку мне оставите? – крикнул
ему вслед победитель.
– Визитных
карточек головорезам не оставляют, – бросил через плечо Френсис, прыгая в
каноэ и отталкиваясь веслом от берега. – А фамилия моя – Морган.
На лице
незнакомца отразилось величайшее изумление; он открыл было рот, намереваясь
что-то сказать, потом передумал и лишь пробормотал себе под нос: «Одной породы!
Не удивительно, что мы так похожи».
Все еще
кипя от негодования, Френсис добрался до Быка, вытащил каноэ на берег, присел
на борт, набил трубку, закурил и погрузился в мрачное раздумье. «Все здесь
сумасшедшие, решительно все, – думал он. – Ни один человек не ведет
себя по-человечески. Интересно, как бы старик Риган стал обделывать дела с
такими людьми? Уж ему они бы наверняка уши отрезали».
Если бы
в эту минуту Френсис мог видеть обладателя парусиновых штанов и такой знакомой
физиономии, он окончательно пришел бы к убеждению, что жители Латинской Америки
– самые настоящие сумасшедшие, ибо вышеупомянутый молодой человек сидел в
крытой травою хижине у себя на острове и, улыбаясь собственным мыслям, говорил
вслух:
– Кажется,
я все-таки вселил божий страх в сердце этого представителя моргановской семейки. –
И, подойдя к стене, принялся разглядывать висевшую на ней копию с портрета сэра
Генри, родоначальника Морганов. – Итак, господин пират, –
усмехнувшись, продолжал он, – двое ваших последних отпрысков чуть было не
прикончили друг друга из пистолетов-автоматов, по сравнению с которыми ваше
допотопное оружие – грошовая игрушка.
Он
нагнулся к старенькому, сильно побитому и изъеденному червями морскому
сундучку, приподнял крышку с вырезанной на ней буквой «М» и снова обратился к
портрету:
– Да,
благородный мой предок, пират валлиец, немного же ты мне оставил: старое тряпье
да лицо, как две капли воды похожее на твое. Но если б меня обстреляли, как
тебя в Порт-о-Пренсе, я бы тоже сумел себя показать.
С этими
словами он стал натягивать на себя изъеденную молью одежду, обветшавшую за долгие
годы лежания в сундуке.
– Вот
я и принарядился, – добавил он через минуту. – А ну, дражайший
предок, выйди-ка из рамы и посмей сказать, что мы с тобой не похожи как две
капли воды!
Теперь,
когда молодой человек облекся в старинные одежды сэра Генри Моргана,
перепоясался тесаком и засунул за широкий пояс два огромных, украшенных резьбою
кремневых пистолета, сходство между ним, живым человеком, и портретом старого
пирата, давно превратившегося в прах, было поистине разительно.
Ветер
воет, море злится, –
Мы,
корсары, не сдаем.
Мы
– спина к спине – у мачты,
Против
тысячи вдвоем!
– запел
молодой человек, перебирая струны гитары, старую пиратскую песню. Постепенно образ,
смотревший на него с портрета, стал расплываться, и молодой человек увидел
перед собой совсем другую картину.
Прислонившись
спиной к грот-мачте, со сверкающим тесаком в руке, стоял старый пират, а перед
ним полукругом толпились причудливо одетые головорезы-матросы; спиной к нему,
по другую сторону мачты, стоял другой человек, одетый в такой же костюм и тоже
с тесаком в руке, и так же полукругом толпились перед ним головорезы-матросы,
замыкая образовавшееся вокруг мачты кольцо.
Яркое
видение вдруг исчезло, разорванное звоном лопнувшей струны, которую молодой человек,
увлекшись, сильно дернул. В наступившей тишине ему показалось, что старый сэр
Генри вышел к нему из рамы и, став перед ним, теребит его за рукав, словно
приказывая выйти из хижины, а сам с настойчивостью призрака все шепчет:
Мы
– спина к спине – у мачты,
Против
тысячи вдвоем!
Послушный
зову призрака, а может быть, собственной обостренной интуиции, молодой человек
вышел из хижины и спустился к морю. Посмотрев через узкий проливчик на
противоположный берег, он увидел на острове Быка своего недавнего противника,
который, прислонившись спиной к огромному обломку кораллового рифа, отбивался
от полуголых индейцев, наступавших на него со своими мачете; в руках у него был
тяжелый сук, выловленный, очевидно, в воде.
В это
время кто-то угодил Френсису камнем по голове, и все поплыло у него перед
глазами; теряя сознание, он вдруг увидел нечто, почти убедившее его, что он уже
мертв и находится в царстве теней: сэр Генри Морган собственной персоной, с
тесаком в руке, спешил по берегу ему на выручку. Больше того – он размахивал
этим тесаком и, круша индейцев направо и налево, пел зычным голосом:
Ветер
воет, море злится, –
Мы,
корсары, не сдаем,
Мы
– спина к спине – у мачты,
Против
тысячи вдвоем!
Ноги у
Френсиса подкосились, он весь обмяк и медленно опустился на землю; последнее,
что он видел, были индейцы, которые бросились врассыпную, преследуемые
таинственным пиратом.
«Боже
милосердный!» – «Святая дева, спаси нас!» – «Да ведь это призрак старика
Моргана!» – донеслись до него их крики.
Френсис
очнулся в крытой травою хижине в самом центре Тельца. Первое, что он увидел, придя
в сознание, был портрет сэра Генри Моргана, глядевший на него со стены. А затем
он увидел точную копию сэра Генри, только совсем молодого, из живой плоти и
крови, – и этот сэр Генри поднес к его губам флягу с бренди и велел сделать
глоток. Как только Френсис глотнул из фляги, силы сразу вернулись к нему, и он
вскочил на ноги; движимые одним и тем же побуждением, молодые люди пристально
посмотрели друг на друга, потом на портрет и, чокнувшись флягами, выпили за
предка и друг за друга.
– Вы
сказали мне, что вы – Морган, – произнес незнакомец. – Я тоже Морган.
Этот человек на стене дал начало моему роду. А ваш род откуда берет начало?
– От
него же, – ответил Френсис. – Меня зовут Френсис. А вас как?
– Генри
– так же, как нашего предка. Мы с вами, должно быть, дальняя родня – четвероюродные
братья или что-то в этом роде. Я тут ищу сокровища, которые в свое время
награбил этот хитрый старый скупердяй валлиец.
– Я
тоже, – сказал Френсис и протянул ему руку, – Только к черту всякий
дележ!
– Это
в тебе говорит кровь Морганов, – одобрительно усмехнулся Генри. –
Дескать, пусть достанется все тому, кто первый найдет. Я перекопал почти весь
остров за эти полгода, и все, что нашел, – вот это тряпье. Я, конечно,
постараюсь найти клад раньше тебя, но как только понадоблюсь тебе и ты меня
позовешь, стану с тобой спина к спине у мачты.
– Это
замечательная песня, – сказал Френсис, – я бы хотел ее выучить.
Ну-ка, повтори еще раз ту строфу.
И,
звякнув флягами, они запели:
Мы
– спина к спине – у мачты,
Против
тысячи вдвоем!
|
