Глава III.
Джон Ферье беседует с
Провидцем
С тех
пор, как Джефферсон Хоуп и его товарищи уехали из Солт-Лейк-Сиги, прошло три
недели. Сердце Джона Ферье сжималось от тоски при мысли о возвращений молодого
человека и о неизбежной разлуке со своей приемной дочерью. Однако сияющее
личико девушки действовало на него сильнее любых доводов, и он почти примирился
с неизбежностью. В глубине своей мужественной души он твердо решил, что никакая
сила не заставит его выдать дочь за мормона. Он считал, что мормонский
брак — это стыд и позор. Как бы он ни относился к догмам мормонской веры,
в вопросе о браке он был непоколебим. Разумеется, ему приходилось скрывать свои
убеждения, ибо в стране святых в те времена было опасно высказывать еретические
мысли.
Да,
опасно, и настолько опасно, что даже самые благочестивые не осмеливались
рассуждать о религии иначе, как шепотом, боясь, как бы их слова не были
истолкованы превратно и не навлекли бы на них немедленную кару. Жертвы
преследования сами стали преследователями и отличались при этом необычайной
жестокостью. Ни севильская инквизиция, ни германский фемгерихт, ни тайные
общества в Италии не могли создать более мощной организации, чем та, что темной
тенью стлалась по всему штату Юта.
Организация
эта была невидима, окутана таинственностью и поэтому казалась вдвое страшнее. Она
была всеведущей и всемогущей, но действовала незримо и неслышно. Человек,
высказавший хоть малейшее сомнение в непогрешимости мормонской церкви, внезапно
исчезал, и никто не ведал, где он и что с ним сталось. Сколько ни ждали его
жена и дети, им не суждено было увидеть его и узнать, что он испытал в руках
его тайных судей. Неосторожное слово или необдуманный поступок неизбежно вели к
уничтожению виновного, но никто не знал, что за страшная сила гнетет их. Не
удивительно, что люди жили в непрерывном страхе, и даже посреди пустыни они не
смели шептаться о своих тягостных сомнениях.
Поначалу
эта страшная темная сила карала только непокорных — тех, кто, приняв веру
мормонов, отступался от нее или нарушал ее догмы. Вскоре, однако, ее стали
чувствовать на себе все больше и больше людей. У мормонов не хватало взрослых
женщин; а без женского населения доктрина о многоженстве теряла всякий смысл. И
вот поползли странные слухи — слухи об убийствах среди переселенцев, о
разграблении их лагерей, причем в тех краях, где никогда не появлялись индейцы.
А в гаремах старейшин появлялись новые женщины — тоскующие, плачущие, с
выражением ужаса, застывшим на их лицах. Путники, проезжавшие в горах поздней
ночью, рассказывали о шайках вооруженных людей в масках, которые бесшумно
прокрадывались мимо них в темноте. Слухи и басни обрастали истинными фактами,
подтверждались и подкреплялись новыми свидетельствами, и наконец эта темная
сила обрела точное название. И до сих пор еще в отдаленных ранчо Запада слова
«союз данитов» или «ангелы-мстители» вызывают чувство суеверного страха.
Но,
узнав, что это за организация, люди стали бояться ее не меньше, а больше. Никто
не знал, из кого состояла эта беспощадная секта. Имена тех, кто участвовал в
кровавых злодеяниях, совершенных якобы во имя религии, сохранялись в глубокой
тайне. Друг, которому вы поверяли свои сомнения относительно Провидца и его
миссии, мог оказаться одним из тех, которые, жаждая мести, явятся к вам ночью с
огнем и мечом. Поэтому каждый боялся своего соседа и никто не высказывал вслух
своих сокровенных мыслей.
В одно
прекрасное утро Джон Ферье собрался было ехать в поля, как вдруг услышал стук щеколды.
Выглянув в окно, он увидел полного рыжеватого мужчину средних лет, который
направлялся к дому. Ферье похолодел: это был не кто иной, как великий Бригем
Янг.
Ферье,
дрожа, бросился к двери встречать вождя мормонов — он знал, что это
появление не сулит ничего хорошего. Янг сухо ответил на приветствия и, сурово
сдвинув брови, прошел вслед за ним в гостиную.
— Брат
Ферье, — сказал он, усевшись и сверля фермера взглядом из-под светлых
ресниц, — мы, истинно верующие, были тебе добрыми друзьями. Мы подобрали
тебя в пустыне, где ты умирал от голода, мы разделили с тобой кусок хлеба, мы
привезли тебя в Обетованную долину, наделили тебя хорошей землей и,
покровительствуя тебе, дали возможность разбогатеть. Разве не так?
— Так, —
ответил Джон Ферье.
— И
взамен мы потребовали только одного: чтобы ты приобщился к истинной вере и во
всем следовал ее законам. Ты обещал, но если то, что говорят о тебе, правда,
значит, ты нарушил обещание.
— Как
же я его нарушил? — протестующе поднял руки Ферье.
— Разве
я не вношу свою долю в общий фонд? Разве я не хожу и храм? Разве я…
— Где
твои жены? — перебил Янг, оглядываясь вокруг. — Пусть придут, я хочу
с ними поздороваться.
— Это
верно, я не женат. Но женщин мало, и многие среди нас нуждаются в них больше,
чем я. Я все-таки не одинок — обо мне заботится моя дочь.
— Вот
о дочери я и хочу поговорить с тобой, — сказал вождь мормонов. — Она
уже взрослая и слывет цветком Юты; она пришлась по сердцу некоторым
достойнейшим людям.
Джон
Ферье насторожился.
— О
ней болтают такое, чему я не склонен верить. Ходят слухи, что она обручена с
каким-то язычником. Это, конечно, пустые сплетни. Что сказано в тринадцатой
заповеди святого Джозефа Смита? «Каждая девица, исповедующая истинную веру,
должна быть женой одного из избранных; если же она станет женой иноверца, то
совершит тяжкий грех». Я не могу поверить, чтобы ты, истинно верующий, позволил
своей дочери нарушить святую заповедь.
Джон
Ферье молчал, нервно теребя свой хлыст.
— Вот
это будет испытанием твоей веры — так решено на Священном Совете Четырех.
Девушка молода, мы не хотим выдавать ее за седого старика и не станем лишать ее
права выбора. У нас, старейшин, достаточно своих телок[14], но мы должны дать жен
нашим сыновьям. У Стэнджерсона есть сын, у Дреббера тоже, и каждый из них с
радостью примет в дом твою дочь. Пусть она выберет одного из двух. Оба молоды,
богаты и исповедуют нашу святую веру. Что ты на это скажешь?
Ферье,
сдвинув брови, молчал.
— Дайте
нам время подумать, — сказал он наконец. — Моя дочь еще очень молода,
ей рано выходить замуж.
— Она
должна сделать свой выбор за месяц, — ответил Янг, подымаясь с
места. — Ровно через месяц она обязана дать ответ.
В дверях
он обернулся; лицо его вдруг налилось кровью, глаза злобно сверкнули.
— Если
ты, Джон Ферье, — почти закричал он, — вздумаешь о своими слабыми
силенками противиться приказу Четырех, то ты ожалеешь, что твои и ее кости не
истлели тогда на Сьерра-Бланка!

Погрозив
ему кулаком, он вышел за дверь. Ферье молча слушал, как хрустит галька на
дорожке под его тяжелыми сапогами.
Он
сидел, упершись локтем в колено, и раздумывал, как сообщить обо всем этом
дочери, но вдруг почувствовал ласковое прикосновение руки и, подняв голову,
увидел, что Люси стоит рядом.
— Я
не виновата, — сказала она, отвечая на его недоуменный взгляд. — Его
голос гремел по всему дому. Ах, отец, отец, что нам теперь делать?
— Ты
только не бойся! — Он притянул девушку к себе и ласково провел широкой
грубой ладонью по ее каштановым волосам.
— Все
уладится. Как тебе кажется, ты еще не начала остывать к этому малому?
В ответ
послышалось горькое всхлипывание, и ее рука стиснула руку отца.
— Значит,
нет. Ну и слава Богу — не хотел бы я услышать, что ты его разлюбила. Он
славный мальчик и настоящий христианин к тому же, не то, что здешние святоши,
несмотря на все их молитвы и проповеди. Завтра в Неваду едут старатели — я
уж как-нибудь дам ему знать, что с нами приключилось. И насколько я понимаю, он
примчится сюда быстрее, чем телеграфная депеша!
Это
сравнение рассмешило Люси, и она улыбнулась сквозь слезы.
— Он
приедет и посоветует, как нам быть, — сказала она.
— Но
мне страшно за тебя, дорогой. Говорят… говорят, что с теми, кто идет наперекор
Провидцу, всегда случается что-то ужасное…
— Но
мы еще не идем ему наперекор, — возразил отец. — А дальше видно
будет, еще успеем поостеречься. У нас впереди целый месяц, а потом, мне
думается, нам лучше всего бежать из Юты.
— Бросить
Юту!
— Да,
примерно так.
— А
наша ферма?
— Постараемся
продать, что можно, выручим немного денег, а остальное — что ж, пусть пропадает.
По правде говоря, Люси, я уже не раз подумывал об этом. Ни перед кем я не могу
пресмыкаться, как здешний народ пресмыкается перед этим чертовым Провидцем. Я
свободный американец, и все это не по мне. А переделывать себя уже поздно. Если
он вздумает шататься вокруг нашей фермы, то, чего доброго, навстречу ему
вылетит хороший заряд дроби!
— Но
они нас не выпустят!
— Погоди,
пусть приедет Джефферсон, и мы все устроим. А пока ни о чем не беспокойся, девочка,
и не плачь, а то у тебя опухнут глазки, и мне от него здорово попадет! Бояться
нечего, и никакая опасность нам не грозит.
Джон
Ферье успокаивал ее весьма уверенным тоном, но Люси не могла не заметить, что в
этот вечер он с особой тщательностью запер все двери, а потом вычистил и
зарядил старое, заржавленное охотничье ружье, которое висело у него над
кроватью.
|