100bestbooks.ru в Instagram @100bestbooks
Около двух часов ночи Николь разбудил телефонный звонок, и она услышала, как Дик ответил с дивана в соседней комнате, звавшегося у них «ложем пыток».
– Oui, oui… mais a qui est-ce que je parle?… Oui…[99] – У него сразу сон прошел от удивления. – А нельзя ли мне поговорить с одной из этих дам, господин офицер? Имейте в виду, обе они – весьма высокопоставленные особы, так что могут возникнуть серьезные политические осложнения… Да, да, уверяю вас… Что ж, будете пенять на себя…
Он встал, стараясь разобраться в услышанном, но уже внутренне понимал, что возьмет на себя все уладить, – былое обаяние, злосчастная способность привораживать людей вновь всколыхнулись в нем, взывая: «Используй меня!» И сейчас он отправится распутывать недоразумение, до которого ему нет никакого дела, только в силу привычной потребности быть любимым, возникшей давным-давно, – быть может, с той самой минуты, когда он почувствовал себя последней надеждой вырождающегося клана. При сходных обстоятельствах, в клинике Домлера на Цюрихском озере, осознав свою силу, он сделал выбор – выбрал Офелию, выбрал сладкий яд и выпил его. Всегда желавший прежде всего быть смелым и добрым, он еще больше захотел быть любимым. Так оно было. И так будет всегда, подумал он, давая отбой – телефон был старомодного образца.
После долгого молчания Николь окликнула:
– Что случилось? Кто это звонил?
Дик уже одевался.
– Начальник полиции из Антиба – там арестовали Мэри Норт и эту Сибли-Бирс. Что-то они натворили серьезное, а что именно, он не сказал, только твердил: «Pas de mortes – pas d’automobiles»[100] – зато, кроме этого, видимо, все, что только возможно.
– Но с какой стати звонить тебе? Ничего не понимаю.
– Они требуют, чтобы их отпустили на поруки, а поручителем может быть только лицо, имеющее собственность в Приморских Альпах.
– Просто нахальство!
– Ничего, я поеду. На всякий случай прихвачу еще Госса…
После его ухода Николь долго ворочалась на постели, гадая, что такое могли выкинуть эти две дамы. В конце концов она все же уснула; но когда Дик вернулся – уже в четвертом часу, – сразу вскочила как встрепанная и крикнула, словно обращаясь к кому-то, виденному во сне:
– Ну что там?
– Бредовая история… – Дик присел в ногах кровати и стал рассказывать все по порядку: как он с трудом растолкал Госса, спавшего молодецким эльзасским сном, велел ему выгрести всю наличность из кассы и вместе с ним покатил в полицейский участок.
– Не желаю я ничего делать для этой англичанки, – ворчал по дороге Госс.
Мэри Норт и леди Керолайн, обе в форме французских матросов, томились на скамейке у входа в грязную тесную камеру. На лице у леди Керолайн читалось оскорбленное достоинство дочери Альбиона, ожидавшей, что весь средиземноморский британский флот немедленно поспешит к ней на выручку.
Мэри Мингетти была в полной панике и растерянности – завидев Дика, она бросилась к нему на грудь или, точней на живот, словно это было самое надежное место в данную минуту, и стала умолять его как-нибудь все устроить. В это время начальник полиции излагал Госсу обстоятельства дела, а тот неохотно слушал, колеблясь между необходимостью должным образом оценить повествовательный дар рассказчика и желанием показать, что его, бывалого служаку, ничем не удивишь.
– Это была обыкновенная шутка, – презрительно поджимая губы, сказала леди Керолайн. – Мы решили разыграть роль матросов, получивших увольнительную на берег, и две дуры девчонки поверили и пошли с нами в меблированные комнаты. А потом испугались и подняли целый скандал.
Дик слушал, не поднимая глаз, и только важно кивал, как священник в полутьме исповедальни. Он едва удерживал смех, но в то же время боролся с желанием всыпать обеим шутницам по полсотни горячих и посадить их недельки на две на хлеб и воду. Он просто терялся перед написанной на лице леди Керолайн безмятежной уверенностью, что ничего особенного не произошло, а если и произошло, то лишь из-за трусости глупых провансальских девчонок и тупости полиции; впрочем, Дик давно уже пришел к мысли, что известная категория англичан вспоена столь насыщенным экстрактом антисоциальности, что все уродства Нью-Йорка по сравнению с этим кажутся нездоровьем ребенка, объевшегося мороженым.
– Я должна отсюда выбраться, пока Гуссейн ничего не узнал, – плакалась Мэри. – Дик, ради бога, уладьте это как-нибудь – вы же всегда все умели улаживать. Скажите им, что мы сейчас же уедем отсюда, скажите, что мы готовы заплатить любые деньги.
– Я ничего платить не буду, – надменно возразила леди Керолайн. – Ни шиллинга. И позабочусь как можно скорей довести эту историю до сведения консульства в Канне.
– Нет, нет! – воскликнула Мэри. – Главное – это выбраться отсюда!
Ладно, попробую с ними договориться, – сказал Дик и тут же добавил:
– Но, конечно, без денег ничего не выйдет. – Глядя так, словно перед ним и в самом деле были две наивные шалуньи, чего он вовсе не думал, он покачал головой. – Взбредет же в голову этакое сумасбродство!
Леди Керолайн благодушно улыбнулась.
– Ваша специальность – лечить сумасшедших, не так ли? Значит, вы можете нам помочь, – а Госс, тот просто обязан.
Дик отошел с Госсом в сторону, узнать, что ему говорил полицейский чиновник. Дело выглядело серьезнее, чем казалось вначале. Одна из замешанных девушек была из добропорядочной семьи. Родители негодовали или делали вид, что негодуют; с ними нужно было достигнуть какого-то соглашения. Вторая была обыкновенная портовая девка, тут все обстояло проще. Но так или иначе, если бы дошло до суда, то, по французским законам, леди Керолайн и Мэри грозило тюремное заключение или в лучшем случае высылка за пределы страны. Положение еще осложнялось тем, что местные жители по-разному относились к приезжим иностранцам; одни наживались на них и потому были настроены снисходительно, другие роптали, видя в них виновников растущей дороговизны. Госс изложил Дику все эти соображения. Дик выслушал и приступил к дипломатическим переговорам с начальником полиции.
– Вам должно быть известно, что французское правительство заинтересовано в притоке туристов из Америки – настолько, что этим летом издан даже специальный указ, запрещающий арестовывать американцев, кроме как в особо серьезных случаях.
– Ну знаете ли, тут случай достаточно серьезный.
– Но позвольте – вы видели их документы?
– Не было у них документов. Ничего у них не было, кроме двух сотен франков да нескольких колец. Не было даже шнурков для обуви, на которых они могли бы повеситься!
Успокоенный тем, что никакие документы в деле не фигурируют, Дик продолжал:
– Итальянская графиня сохранила американское подданство. Она родная внучка, – он с важным видом нанизывал ложь на ложь, – Джона Д. Рокфеллера Меллона. Надеюсь, вы слышали это имя?
– Ну еще бы, господи боже мой. За кого вы меня принимаете?
– Кроме того, она племянница лорда Генри Форда и через него связана с компаниями Рено и Ситроена… – Он было решил, что пора остановиться, но, видя эффект, произведенный его апломбом, не утерпел и добавил:
– Арестовать ее – все равно, что в Англии арестовать особу, принадлежащую к королевской фамилии. Тут возможны самые серьезные последствия, – вплоть до войны!
– Хорошо, но все это не касается англичанки.
– Сейчас и до нее дойду. Эта англичанка помолвлена с братом принца Уэльского – герцогом Букенгемом.
– От души поздравляю его с такой невестой.
– Словом, вот что. Мы готовы уплатить… – Дик быстро подсчитал в уме, – по тысяче франков каждой из девушек, и одну тысячу отцу «добропорядочной». Кроме того, еще две тысячи – на ваше личное усмотрение.
– Дик выразительно пожал плечами. – Ну, там для полицейских, производивших арест, для содержателя меблированных комнат и так далее. Итак, я сейчас вручу вам пять тысяч франков и попрошу распорядиться ими, как сказано.
После этого, я полагаю, обе дамы могут быть отпущены на поруки, а завтра, как только будет определена сумма причитающегося с них штрафа, скажем, за нарушение порядка, мы через посланного внесем эту сумму мировому судье.
По выражению лица чиновника ясно было, что можно считать дело выигранным. Слегка помявшись, он сказал Дику:
– Поскольку они без документов, я их не регистрировал. Давайте деньги, я посмотрю, что тут можно сделать.
Час спустя Дик и monsieur Госс подвезли виновниц происшествия к отелю «Мажестик». У подъезда стоял автомобиль леди Керолайн; шофер спал на сиденье.
– Не забудьте, что вы должны monsieur Госсу по сто долларов каждая, – сказал Дик.
– Да, да, конечно, – подхватила Мэри. – Я завтра же пришлю чек на эту сумму и еще кое-что добавлю.
– А я и не подумаю! – к общему изумлению, объявила леди Керолайн. Она уже оправилась от недолгой растерянности и кипела праведным гневом. – Все это просто возмутительно. Я не уполномочивала вас давать этим людям сто долларов.
Толстячок Госс, стоявший у дверцы автомобиля, вдруг свирепо засверкал глазами.
– Вы не хотите мне платить?
– Она заплатит, заплатит, – сказал Дик.
Но в Госсе вдруг взыграла память о тех обидах, которых он натерпелся в юности, когда мыл посуду в лондонских ресторанах, и он грозно надвинулся на леди Керолайн.
Для начала он дал по ней залп обличительных эпитетов, но она с ледяным смешком повернулась к нему спиной. И тогда, проворно шагнув вперед, он всадил свою ножку в прелестнейшую из всех мишеней, доступных человеческому воображению. От неожиданности леди Керолайн вскинула руки, точно подстреленная, качнулась вперед – и стройное тело в матросской одежде распласталось на тротуаре.
– Мэри! – перекрывая ее яростный визг, крикнул Дик. – Уймите ее, не то вы обе через десять минут очутитесь в каталажке.
На обратном пути старый Госс упорно хранил молчание; и только когда они миновали казино в Жуан-ле-Пен, еще захлебывавшееся кашлем и рыданьями джаза, он перевел дух и сказал:
– Я никогда не встречал таких женщин, как эти женщины. Я знавал самых знаменитых куртизанок и ко многим из них относился с уважением – но таких женщин, как эти женщины, я не встречал никогда.
