100bestbooks.ru в Instagram @100bestbooks
Эней, плывя бескрайним морем,
О Карфагене все вздыхал
И, злым обуреваем горем,
Слезами свитку обливал.
Он от Дидоны плыл поспешно,
Рыдая горько, неутешно.
Когда ж про смерть ее узнал,
Сказал: "Небесное ей царство,
А мне в удел земное панство,
Да чтоб еще вдову сыскал".
Тут море синее вскипело,
Горами волны поднялись,
В ушах от ветра зашумело;
Челны кидало вверх и вниз.
Крутила воды вражья сила,
Чуть всех как есть не потопила:
Челны вертело так и сяк.
Троянцы все дрожмя дрожали
И чем избыть беду не знали,
Решив, что дело их - табак.
Один из всей лихой ватаги -
У них он звался Палинур -
В беде не потерял отваги
(Он был смельчак и балагур);
Он раньше прочих спохватился
И на Нептуна напустился:
"Брось, пан Нептун, ты сам казак.
Тебе б, смекаю, не пристало,
Чтоб нас тут насмерть замотало.
Иль зря содрал с нас четвертак?"
А после этакого слова
Троянцам Палинур сказал:
"Судьба хлебнуть нам горя снова,
Коль сам Нептун забушевал.
Куда теперь мы двинем, братцы?
В Италию нам не добраться.
Погибнем все мы ни за грош.
Италия к тому ж не близко,
А плыть по морю в бурю склизко,
Челнок - не конь, не подкуешь.
А тут земелька есть, ребята,
Отсель она недалеко,
Зовут Сицилией - богата,
Добраться до нее легко.
Махнем-ка мы туда, братаны,
И запируем, словно паны.
Живет там добрый царь Ацест.
Он даст нам все, что пожелаем.
Мы там, как дома, погуляем,
Всего в том царстве вдоволь есть".
Троянцы вмиг приободрились,
На весла дружно налегли.
Стрелою челноки пустились,
Как будто черти их несли.
А сицилийцы, как узнали,
Что гости к их земле пристали,
Сбежались на берег морской,
С гостями перецеловались,
Галдели скопом, обнимались,
И все к царю пошли гурьбой.
Ацест Энею, точно брату,
Почет великий оказал;
Всех попросил тотчас же в хату,
Подать горилку приказал;
Потом, как случаю пристало,
Приволокли колбас и сала
И хлеба в решете внесли.
Троянцы налакались тюри,
И, чтобы отдых дать натуре,
Их по квартирам развели.
А там пошли пиры, банкеты.
Троянцы, нежась, как коты,
Из плошек глиняных паштеты
Перегружали в животы.
Кисель поверх паштетов лили,
Печенку, зразы не забыли,
А также гречневый пампух.
Эней с дороги так нажрался
И пенной столько нахлестался,
Что чуть не испустил он дух.
Но хоть и был он пьян не в меру,
Все ж разума не потерял
И, сыновьям другим к примеру,
Про смерть отца не забывал.
Как раз в тот день Анхиз скончался:
Он так горилкой накачался,
Что тут же ноги протянул.
Эней решил поминки справить -
Всем угощение поставить,
Чтоб прямо в рай Анхиз махнул.
Собрав своих людей до света
И сам явившись среди них,
Чтобы спросить у них совета,
Сказал им речь в словах таких:
"Панове, лыцари, трояне
И все крещеные миряне!
Мне добрым был отцом Анхиз;
Его сивуха загубила,
Дни старика укоротила,
И он, как муха в стужу, скис.
Теперь желаю по старинке
Для нищей братьи, для селян
Я справить поутру поминки.
По нраву ли вам этот план?"
Троянцы лишь того и ждали
И, чуя выпивку, кричали:
"Энею, боже, помоги!
А коли хочешь ведать, пане,
И сами все на помощь встанем:
Ведь мы тебе, чай, не враги!"
И мигом всей гурьбой пустились
Горилку, мясо закупать.
Хлеб, бублики, кныши явились.
Пошли посуду добывать;
Кутью из ячменя сварили,
Сыты из меда насытили,
О тризне дали знать попам,
Хозяев по дворам скликали,
Калек и нищих собирали,
Полтину выдали дьякам.
Наутро все раненько встали,
Огонь у хаты развели,
Все мясо в казаны поклали,
Варили, жарили, пекли.
Пять казанов ухи сварили,
Да пять галушками набили,
Борща же было целых шесть;
Баранов тьма была вареных,
Гусей и уток запеченных,
Чтоб гости всласть могли поесть.
Сивуху ведрами таскали
И брагу волокли к столам,
Уху по мискам разливали
И ложки роздали гостям.
Когда пропели "Со святыми",
Эней с троянцами своими
Всплакнул. Потом пошла еда.
Наелись, браги нахлестались,
Аж спьяну под столом валялись...
Поминки вышли хоть куда.
Эней и сам, забыв печали,
Анхиза славно поминал;
И так за воротник он залил,
Что даже лыка не вязал.
Потом немного протрезвился,
Прочухался, приободрился
И, хоть в ногах был слаб, но, встав,
Прошелся фертом пред гостями,
Швырял в народ гроши горстями,
Чтоб помнили Энея нрав.
Но зла была хмельная брага;
Как жбан, разбухла голова;
От хмеля корчился бедняга,
Глазищи пучил, как сова;
Его раздуло, как бочонок,
Раскис Эней, как гриб моченый,
Ногами кренделя писал,
Ослаб, распух, рыгал, нудился,
В чем есть, под лавку завалился,
Да так до света и проспал.
А поутру, дрожа, проснулся,
Гадюку будто проглотив,
И так и этак повернулся;
Лежал, кряхтя, ни мертв, ни жив,
Пока хватить не догадался
Кваску, что с вечера остался,
Да кварту пенной с имбирем.
Потом вздохнул, зевнул, сморкнулся,
Чихнул, покашлял, отряхнулся
И гаркнул: "Ну, теперь попьем!"
Тут снова бравые ребята
Пошли дивить честной народ
И, точно пойло поросята,
Лакали пиво, брагу, мед;
Тянули пенную троянцы,
Не отставали сицильянцы,
Галдели спьяну меж собой.
Кто больше всех глушил сивухи,
Кто враз глотал по три осьмухи,
Энею был как брат родной.
Эней, подвыпив, распалился,
Велел на игры всех скликать
И тотчас же распорядился
Бойцов кулачных к пиру звать.
У окон школяры гудели,
Цыганки танцовали, пели,
На кобзах тренькали слепцы.
Повсюду пели и играли,
И громче всех других орали
Подвыпившие молодцы.
Паны все на крыльце сидели,
А на дворе стоял народ.
Иные сквозь окно глядели,
Иной торчал поверх ворот;
Но вот пришел в разгаре пира
Боец Дарес - горлан, задира,
Одетый, как казак. Он стал,
Наруша мирный чин поминок,
Всех вызывать на поединок
И, как ошпаренный, кричал:
"Гей, кто со мною выйдет биться
Отведать добрых тумаков?
Кто хочет кровушкой умыться?
Кому не жаль своих зубов?
А нуте, нуте, поспешайте,
Поближе к кулаку давайте;
Вмиг синяками награжу,
Наставлю фонарей под глазом!
Сюда, поганцы! Сыпьте разом!
Башку любому размозжу!"
Дарес долгонько дожидался:
Молчали все, никто не шел,
С ним всякий драться опасался,
Такой он страх на всех навел.
"Так вы, я вижу, трусоваты,
Боитесь - будут ребра мяты,
Как мухи вы передо мной".
Дарес над всеми измывался,
И чванился, и величался, -
Срам было слушать крик такой.
Абцест - троянец злой, дебелый, -
Дареса слыша, аж бледнел
И, вспомнив казака Энтелла,
Прочь, как борзая, полетел.
Энтелла он искать помчался,
Чтоб тот с силенками собрался
Да чтоб Дареса наказал.
Энтелл казак был смелый, дюжий,
Плечистый, хоть и неуклюжий,
Он в это время пьяный спал.
Энтелла-горемыку скоро
Нашли под тыном в лопухах
И кинулись к нему всей сворой,
Толкая под бока всердцах.
Все враз до хрипоты кричали,
Энтелла еле раскачали,
Он всех сердито оглядел:
"Какого беса вы орете,
Спать добрым людям не даете?" -
Сказал и снова захрапел.
"Будь ласков, встань, уважь ты свата!" -
Абцест к Энтеллу приставал.
"Подите вы к чертям, ребята!" -
Энтелл спросонок отвечал.
Но, услыхав плохие вести,
Энтелл наш подскочил на месте
И вдруг как примется вопить:
"Что за Дарес, постойте трошки,
Уж я в бою не дам оплошки,
Горилки б только мне хватить!"
Приволокли горшок сивухи,
Энтелл, припав к горшку, сглотнул
Его до дна единым духом,
Потом поморщился, зевнул
И молвил: "Ну пойдемте, братцы,
Мне б до Дареса лишь добраться -
Ему я ребра перечту,
Сомну в лепешку забияку,
В бараний рог согну собаку,
Как драться, покажу скоту".
Энтелл явился пред Даресом
И, подбоченясь, крикнул: "Гей!
Зазорно драться мне с балбесом,
А ну-ка, утекай живей;
Я раздавлю тебя, как жабу,
Сотру, сомну, побью, как бабу,
Тогда уж, верно, рот заткнешь.
Тебя сам дьявол не узнает,
С костями чорт тебя сглодает,
Теперь, брат, ты не улизнешь".
Энтелл ударил оземь шапкой,
Рукав по локоть закатал
И, высморкавшись перед схваткой,
Ярясь, на бой Дареса звал.
Он скрежетал всердцах зубами,
Он грозно топотал ногами
И на Дареса наступал.
Дарес в минуту взмок от поту
И, к бою потеряв охоту,
Как отбояриться - не знал.
В то время боги в рай собрались,
К Зевесу в гости, на обед,
Горилку пили, забавлялись,
Забыв, как много в мире бед.
Без счету сласти истребляли,
Пшеничный белый хлеб жевали;
Лепешки, яблоки, кныши
И пряники лежали горкой;
Все боги, налакавшись горькой,
Пораздувались, как ерши.
Меркурий, устали не зная,
Вдруг прибежал на пир к богам,
Как кот, что мчится, поспешая,
К творожным пышным пирогам.
"Эге! Ан знатно здесь хватили,
Что и про землю позабыли;
И стыд вас, черти, не берет;
Как видно, вам людей не жалко:
В Сицилии такая свалка,
Как будто бой с ордой идет".
То слыша, боги повскакали
И, точно жабы в час росы,
Глазеть на бой кулачный стали,
Из неба высунув носы.
Энтелл, кафтан на землю скинув,
Ярясь и грозно брови сдвинув,
Совал Даресу в нос кулак.
Взмок, словно мышь, Дарес от страха,
Узнав на деле, что за птаха
Есть черноморский злой казак.
Венеру за сердце хватило,
Как глянула, что там Дарес,
И тут же к Зевсу подступила,
Промолвив: "Батюшка Зевес!
Дай силы моему Даресу,
Чтоб не прикончили повесу,
Чтоб он Энтелла одолел.
Меня тотчас весь свет забудет,
Когда его в живых не будет;
Устрой, чтоб он остался цел".
Тут Бахус пьяный объявился,
Венеру дурой обозвал,
К ней с кулаками, лез, озлился,
В хмелю на весь Олимп кричал:
"Проваливай к чертям, плюгавка,
Брысь, пакостница, дрянь, сквернавка!
Пускай издохнет твой Дарес.
Я за Энтелла сам вступаюсь,
А как горилки накачаюсь,
Так мне не страшен и Зевес.
Ты знаешь, он какой парнище?
Сивуху дует, точно квас.
Таких на свете мало сыщешь,
Такие мне нужны как раз.
Даресу он начешет холку!
Нет, матушка, не лезь без толку,
Энтелл - первейший молодец.
Уж как себе там ни брыкайся,
Навек с Даресом распрощайся,
Теперь пришел ему конец".
Зевес, хоть и шатался спьяна
И чуть ворочал языком,
Услыша эту речь буяна,
Прикрикнул, стукнув кулаком:
"Молчать!.. Вы что тут расходились?
Смотри, совсем от рук отбились!
Вот я вас двину по шеям.
Никто чтоб в драку не совался
И помогать борцам не рвался.
Всяк за себя пусть бьется сам".
Венера в рот воды набрала,
Слезу пустила из очей,
Как собачонка хвост поджала
И смирно села у дверей.
Там с Марсом в уголке шепталась,
Тишком над Зевсом измывалась.
А Бахус к пенной поспешил:
Уселся рядом с Ганимедом
И вместе со своим соседом
Враз полведерка осушил.
В то время как такая свара
Шла меж богов на небесах,
В Сицилии лихая пара
Творила прямо чудеса.
Дарес, оправившись от страху,
К Энтеллу подобравшись, смаху
Врагу так крепко двинул в нос,
Что пан Энтелл о землю ткнулся
И раз пяток перевернулся,
Побитый мало не до слез.
Но, тут же встав, разгорячился,
Аж пену изо рта пустил,
И, враз оправясь, изловчился
Да так врага в висок хватил,
Что только искры полетели.
Глаза в момент осоловели,
Сердечный на землю упал,
Лишился памяти и слуха,
И носом землю рыл и нюхал,
И тяжко, жалобно стонал.
Тут всяк Энтеллом похвалялся,
Эней с панами хохотал
И над Даресом измывался,
Что нос пред всеми задирал.
Потом велел поднять Дареса,
Чтобы очухался повеса
На ветерке от тумаков;
Энтеллу ж гривну дал на водку,
Чтоб промочил с победы глотку
Во славу дюжих кулаков.
Эней, как молодец отменный,
Гульбу продолжить пожелал
И, крепко нализавшись пенной,
Привесть медведя приказал.
Тотчас литвин с трубой явился,
Среди двора расположился;
Медведь ударил сразу в пляс.
Как шут, сердечный кувыркался,
Вертелся, прыгал, к ульям крался,
Аж пыль вокруг столбом вилась.
Так пан Эней, беды не зная,
Пил, веселился и гулял,
Не думая и не гадая,
Чтоб кто с Олимпа шкодить стал.
Меж тем Юнона не дремала,
Прикидывала и смекала,
Чем пакостить ему с небес;
И в тот же час, едва не рысью,
В домашних туфлях шасть к Ирисе
Бабенке хитрой, словно бес.
Пришла, Ирисе подмигнула,
Шмыгнула с нею в уголок
И что-то на ухо шепнула,
Подслушать чтоб никто не мог;
Потом сердито приказала,
Чтоб никому не разболтала
И дело сделала бы вмиг.
Ирися низко поклонилась,
Троянкою перерядилась
И с неба, как борзая, прыг!
В Сицилию как раз спустилась,
Где флот стоял у пристаней,
И меж троянок примостилась,
Что стерегли челны мужей.
Кружком сердечные сидели
И кисло на море глядели;
Не звали молодиц гулять
Туда, где их мужья гуляли,
Медок, сивушку попивали
Без просыпу недель уж пять.
Дивчата сильно горевали,
Томило тяжко молодух;
Бедняжки слюнки лишь глотали,
От злости занимался дух.
Своих троянцев проклинали,
С которыми беду познали.
Кричали девки во весь рот:
"Чтоб так гулялось обормотам,
Как в девках нам сидеть охота,
Чтоб чорт побрал хмельной их род!"
Троянцы волокли с собою
Берою - старую каргу,
Прослывшую колдуньей злою
И скрючившуюся в дугу.
Ирися ею нарядилась,
Старухою оборотилась,
К дивчатам затесалась в круг;
И, чтоб к троянкам подольститься
Да пред Юноной отличиться,
Такое отмочила вдруг:
"Бог помощь, детки! Полно хныкать,
Красоткам хныкать не с руки.
Аль надоело горе мыкать,
Пока гуляют казаки?
И впрямь, как нас они морочат!
Семь лет все по морям волочат,
Смеясь над нашей добротой.
С чужими спьяну озоруют,
А жены пусть себе бедуют;
Ужель снесем позор такой?
Послушайте-ка, молодицы,
Я добрый вам подам совет,
И вы, дивчата белолицы,
Избавитесь от ваших бед;
За горе мы заплатим горем -
Доколе нам сидеть над морем?
Давайте челны подпалим:
Тогда придется здесь остаться,
С гульбою навсегда расстаться
Да к женам воротиться им".
"Спаси господь бабусю нашу! -
Троянки загудели враз: -
Заварим лиходеям кашу,
Теперь они попомнят нас".
Тут бабы приступили к флоту
И взялись дружно за работу.
Огонь вздували млад и стар,
Щепу таскали, пакли клочья,
И каждая была охоча
Раздуть губительный пожар.
Вмиг злое пламя загудело,
Поднялся дым да самых туч,
Аж небо все побагровело;
Пожар шумел - широк, могуч.
Челны, как факелы, пылали,
Сосновые струги трещали,
Горели деготь и смола.
Пока троянцы огляделись,
Как славно их троянки грелись,
Полфлота враз сожгли дотла.
Энея затрясло, беднягу,
Когда такой пожар узрел;
Погнал к челнам свою ватагу
И сам туда же полетел.
Тут с колокольни зазвонили,
По улицам в трещотки били,
Эней, что было сил, вопил:
"Кто в бога верует, спасайте!
Тушите, братцы, заливайте!
Какой там чорт челны спалил?"
Бедняга с панталыку сбился,
Стал с перепугу сам не свой:
Едва умом не повредился,
Скакал, вертелся, как шальной,
И, как вовек покорным не был,
То, обратившись гневно к небу,
Кричал, как опаленный пес,
Костил богов и свет постылый, -
И матушке досталось милой,
Ударило и Зевсу в нос.
"Гей, проклятущий старичище!
Не ставишь землю ты ни в грош,
Я на все корки тебя чищу,
А ты и ухом не ведешь!
Чтоб ты ослеп на оба глаза,
Чтоб бельма их покрыли разом,
Когда не дашь подмоги мне.
Иль бед моих тебе не видно?
И как только тебе не стыдно?
Я ж, как известно, внук тебе!
А ты, с седою бородою
Ясновельможный пан Нептун!
Сидишь, как демон, под водою,
Негодный, старый, злой кряхтун!
Когда б тряхнул хоть головою
Да залил бы пожар водою, -
Чтоб ты сломал трезубец свой!
Брать взятки ты великий мастер,
А людям помогать в напасти
Охотник, вижу, не большой.
Тож и Плутон, ваш братец вздорный,
Как с Прозерпиной в пекло сел,
Так и сидит, как аспид черный, -
Всё, видно, кости не прогрел.
Братается там с дьяволами
И над троянскими делами
Не загорюет ни на час;
Не позаботился нимало,
Добро чтоб наше не пылало,
Чтоб поскорей пожар погас.
И маменька моя родная
Таскается чорт знает где;
А может, спит уже, хмельная,
Под лавкой или на гряде.
Теперь не до меня голубке:
Задравши до колена юбки,
Отплясывает до утра,
А после спит с дружком сердечным
Иль сводней служит первым встречным,
В таких делах она быстра.
А впрочем, чорт вас всех побрал бы;
По мне, хоть бейтесь в стенку лбом,
Лишь я лихой беды не знал бы
Да не пылало б все кругом;
Деритесь там между собою,
Но будьте ласковы со мною
И дайте лихо мне избыть.
Явите божескую милость,
Чтоб что-нибудь там с неба лилось,
Я ж всех сумею отдарить".
Так небесам Эней молился;
И только-только рот закрыл,
Как вдруг из тучи дождь полился
И мигом весь пожар залил.
Хлестало с неба, как из бочки;
Всех вымочило до сорочки;
Троянцы, бросив челноки,
Пошли чесать во все лопатки,
Аж в воздухе сверкали пятки;
Струхнули сильно казаки.
Не ведая, куда податься,
Эней изрядно горевал;
Все думал - плыть иль оставаться?
(Огонь не все челны пожрал.)
И, не решив, как быть с походом,
Пошел держать совет с народом.
Уселись думать казаки;
Долгонько думали, гадали,
Но хоть усердно мозговали,
Все было как-то не с руки.
Средь них один казак отпетый
Сидел насупившись, молчал
И, слов не тратя на советы,
Тростинкой землю ковырял.
То был пройдоха неуемный
И ведьмам родич самый кровный:
Умел он кровь заговорить,
Дивчатам ворожил украдкой,
Мог зашептать он лихорадку,
Плотину ставить, мост мостить.
Бывал в Силезии с волами,
Не раз ходил за солью в Крым
И продавал тарань возами,
Все чумаки братались с ним.
Хоть с виду был он неказистый,
Но парень с головой, речистый;
Слова он сыпал, как горох.
Что сосчитать, приврать от скуки -
Мастак был, парень на все руки,
Во всяком деле был неплох.
Его Невтесом величали,
По-нашему, то бишь, - Охрим:
Мне люди так передавали,
Я сам не сталкивался с ним.
Увидя, что Эней гневился,
К нему он разом подмостился,
За ручку беленькую взял;
Из хаты в сени с ним метнулся,
В поклоне низком изогнулся,
Такую речь ему сказал:
"Что больно смутен, пан вельможный,
Сидишь надутым индюком?
Да разве ж так томиться можно?
Аль с бедами ты незнаком?
Чем дальше в лес - плутаешь больше,
Чем больше маешься - тем горше.
Брось тосковать, на все наплюй,
Ложись-ка спать, вздремни маленько,
Да, вставши поутру раненько,
На свежий ум и помозгуй!"
Послушался Эней Охрима,
Укрывшись, на пол спать он лег;
Измучился невыносимо,
Но задремать никак не мог.
Уж он вздыхал, уж он чесался,
За трубку раза три хватался
И только к утру задремал.
Тут вдруг Анхиз ему приснился;
Из пекла батька появился
И сыну милому сказал:
"Проснись, дитя мое родное!
Очухайся и отзовись.
Не трусь, то говорит с тобою
Твой батька кровный, твой Анхиз.
Меня бессмертные послали,
Тебе строжайше наказали,
Чтоб ты нимало не робел;
Пошлют тебе благую долю,
Чтоб ты богов исполнил волю
И к Риму поскорей поспел.
Челны, что целыми остались,
Все вместе собери, исправь;
Следи, чтоб люди не спивались,
И Сицилийский край оставь.
Плыви смелей, так боги судят!
Тебе во всем удача будет.
И вот еще что я скажу:
В ад загляни хоть на часочек,
Есть дело важное, сыночек;
Придешь - все лично покажу.
Так суждено небес законом,
Что мимо пекла не пройдешь;
Придя, отдай поклон Плутону,
А то и в Рим не доплывешь.
Да слушай, что тебе там скажут:
Плутон дорогу в Рим покажет,
Увидишь разом и меня.
Не трусь, коль в ад пути не знаешь,
Дуй прямиком, не заплутаешь,
Пешком, - не нужно и коня.
Прощай же, сизый голубочек!
Уж заниматься начал свет;
Прощай, дитя, прощай, сыночек!.."
И в землю провалился дед.
Эней, дрожа как лист, проснулся
И чуть со страху не рехнулся,
С него холодный лился пот;
Потом, троянцев поскликавши
И собираться приказавши,
Решил чуть свет отплыть в поход.
К Ацесту впопыхах метнулся -
За хлеб за соль благодарить,
Побыв недолго там, вернулся
Своих с укладкой торопить.
Весь день троянцы собирались
И, только солнышка дождались,
В челны расселись по местам.
Плыл пан Эней не слишком смело,
Бедняге море надоело,
Как дождь осенний чумакам.
Венера только увидала
Троянских витязей в челнах,
К Нептуну тотчас же помчала,
Чтоб не сгубил он их в волнах.
Поехала в своем рыдване,
Как сотника какого пани;
В запряжке кони - что огонь.
Три казачонка с ней на случай,
На облучке качался кучер,
Шла сотня конников вдогон.
На кучере белела свита
Из шерстобитного сукна,
Тесемкою кругом обшита,
Пятишник стоила она.
Папаха набекрень сидела
И верхом издали алела,
В руках он длинный кнут держал;
Кнут щелкал на лихом разгоне,
Без отдыха скакали кони,
Рыдван, как ветер в поле, мчал.
Но вот дорога отгремела.
К Нептуну прискакав едва,
Венера в хату залетела,
Взъерошенная, как сова.
И враз, не поведя и бровью,
Не справясь даже о здоровье,
К Нептуну кинувшись, его,
Как бешеная, целовала,
И миловала, и ласкала,
Как не ласкала никого.
И, говоря: "Коль ты мне дядька,
А я племянница твоя,
Как ты к тому же крестный батька,
Тебя прошу от сердца я -
Дай помощь моему Энею,
Чтобы с ватагою своею
Сухим он вылез из воды.
И так его уж напугали,
Насилу бабы отшептали,
Хлебнул довольно он беды".
Нептун, зажмурясь, улыбнулся,
Присесть Венеру попросил,
Причмокнул звонко, облизнулся,
Сивухи чарочку налил;
Попотчевал, как должно богу,
И, обещав свою подмогу,
Тотчас же попрощался с ней.
Попутный ветер враз поднялся,
Троянский флот с землей расстался,
И вдаль стрелой помчал Эней.
Был кормчий у троян первейший,
Эней с ним плавал много раз,
Лихой моряк, слуга вернейший,
По-нашему звался Тарас.
Всю ночь с друзьями он прощался
И так горилки нахлестался,
Что еле в челноке сидел.
Чтоб не нырнул казак в пучину,
Эней пересадить детину
И уложить поспать велел.
Но, видно, бедному Тарасу
Так было суждено судьбой,
Чтоб только до сего он часу
Влачил по свету жребий свой.
Упав с кормы, он ухнул в воду,
Нырнул, и, не спросившись броду,
Пошла душа искать утех.
Эней решил, что жертвой этой
Он звонкой уплатил монетой
За долю лучшую для всех.
