Иван Котляревский «Энеида»

Часть шестая

                   Зевес повел всердцах усами, 

                   Олимп, как лист, затрепетал, 

                   Мигнула молния с громами, 

                   По небу ураган промчал. 

                   Богини, боги, полубоги, 

                   Простоволосы, босоноги, 

                   Сбежались вмиг со всех концов. 

                   Юпитер, гневом распаленный, 

                   Беснуясь, как умалишенный, 

                   Кричал, как псарь на гончих псов:

                   "Вы долго будете беситься, 

                   Перед людьми Олимп срамить? 

                   Друг перед другом петушиться, 

                   Меж смертных драки заводить? 

                   Так разве делают по-божьи? 

                   Вы на сутяжников похожи, 

                   Что рады мордовать людей; 

                   Всех с неба разом посшибаю, 

                   Всех беспощадно покараю 

                   И прикажу пасти свиней.

                   А вам, олимпские сударки, 

                   Вертушки, вруньи, всем, как есть, 

                   Поставлю веником припарки, 

                   Чтоб дней пяток ни лечь, ни сесть. 

                   Олимпа вам, как видно, мало; 

                   Вы до людей, как кот до сала, 

                   Как грек до нежинских колбас. 

                   Чрез ваши сводни, шашни, бредни 

                   Лишаюсь в храме я обедни; 

                   Все беды на земле от вас.

                   Вот упеку вас на работу,

                   Запру вас в сумасшедший дом.

                   Повыбьют там из вас охоту

                   Везде устраивать содом.

                   А для богинь я средство знаю,

                   Я их иначе покараю -

                   На Запорожье в Сечь пойдут:

                   Там вас не очень уважают,

                   Бабенок на табак меняют,

                   Там дрыхнут днем, а в ночь крадут.

                   Не вы народ мой сотворили, 

                   Вам не создать и червяка; 

                   Зачем же вы людей дразнили, 

                   Чужие шарпали бока? 

                   Клянусь моею бородою 

                   И Гебиною пеленою - 

                   Лишу чинов, отдам в рабы 

                   Любого, кто в войну вотрется; 

                   Пускай с Энеем Турн дерется, 

                   Храните-ка свои чубы".

                   Была Венера жинкой смелой, 

                   Она с военными жила - 

                   И отбивные с ними ела 

                   И по трактирам пунш пила; 

                   Частенько на соломе спала, 

                   В шинели серой щеголяла, 

                   Тряслась в походах на возке; 

                   Манишки для штабных стирала, 

                   Горилку с перцем продавала, 

                   И в зной и в холод налегке.

                   Венера - по-драгунски - смело 

                   Рукой под козырек взяла, 

                   Отца богов очами ела 

                   И речь такую повела: 

                   "О мой родитель величавый! 

                   Я мысли не таю лукавой, 

                   Тебя не проведет никто; 

                   Ты землю оком озираешь, 

                   Другим за нами наблюдаешь, 

                   Ты знаешь, где, и как, и что. 

                   Ты знаешь, для чего троянцев 

                   Злым грекам попустил побить; 

                   Энеевых же голодранцев 

                   Ты судьбам не велел губить; 

                   Ты знаешь лучше всех причину, 

                   Зачем Эней приплыл к Латину, 

                   Зачем у Тибра он осел. 

                   Что словом ты определяешь, 

                   Того вовек не отменяешь, - 

                   Откуда ж Турн сюда поспел?

                   И что такое Турн за птица, 

                   Что на тебя ему плевать? 

                   Кто проклял бедного фригийца, 

                   Чтоб всякий мог его щипать? 

                   Твои б веленья исполнялись, 

                   Когда бы боги не совались, 

                   Не стравливали бы людей. 

                   Тебя они и знать не знают, 

                   Нарочно Турну помогают, 

                   За то, что внук тебе Эней.

                   Троянцев бедных и Энея 

                   Кто только нынче не пугал; 

                   Терпели горше Прометея, 

                   Что огонька на трубку взял. 

                   Нептун с Эолом мокроносым 

                   Такого задали им чесу, 

                   Что до сих пор бока болят; 

                   Другие ж боги, сам ты знаешь, 

                   Коль воле их не помешаешь, 

                   Энея заживо съедят.

                   О Зевс! О мой отец родимый! 

                   Не мучай дочери своей; 

                   Спаси народ ты мой любимый, 

                   Творение руки твоей. 

                   Коль надо покарать кого-то, 

                   Карай меня. Как мать - с охотой 

                   Все вытерплю я за детей! 

                   Услышь Венеру! Кто не грешен? 

                   Тобою всякий был утешен, 

                   Вели, чтоб здравствовал Эней!"

                   "Молчи ты, дерзкая болтунья! - 

                   Юнона злобно верещит. - 

                   Кривляка, потаскуха, врунья! 

                   Как дам раза - чепец слетит. 

                   Ты смеешь языком змеиным 

                   Меня чернить пред властелином, 

                   Чтоб поселить меж нас разлад; 

                   Ты за кого ж меня считаешь? 

                   Как будто, сучья дочь, не знаешь, 

                   Что мне Зевес - и муж и брат?

                   А ты, Зевес, тебе не стыдно,

                   Что пред тобою дрянь и прах

                   Болтает о богах ехидно,

                   Судачит о твоих делах?..

                   Какой ты света повелитель

                   И олимпийский предводитель, 

                   Коль не найдешь для мерзкой слов?.

                   Цитерская пройдоха, шлюха, 

                   Сквернавка, сводня, потаскуха 

                   Тебе дороже всех богов.

                   Давно ли, с Марсом их накрывши,

                   Вулкан юбчонку ей задрал

                   И, розгой славно отлупивши,

                   Как сучку на цепи держал.

                   Ты, верно, этого не знаешь

                   И с честными ее равняешь,

                   Все для нее исполнить рад.

                   Она и Трою разорила,

                   Она Дидону погубила:

                   И все ей, дряни, не в наклад.

                   Где эта шлюха побывала,

                   Там всюду свары, драки, брань;

                   Земля счастливою бы стала,

                   Кабы пропала эта дрянь!

                   Через нее Латынь восстала

                   И на троян ее напала

                   И Турн с Энеем на ножах.

                   Я в год бы не пересчитала,

                   Чего она навытворяла

                   И на земле и в небесах.

                   Теперь же, как дошло до дела, 

                   Сквернавка, натворив беды, 

                   Все б на меня свалить хотела, 

                   Сухой чтоб выйти из воды. 

                   Наивничает, как Сусанна, 

                   Никем не тронутая панна, 

                   Что в хуторе жила весь век. 

                   Засохни с бабкою твоею! 

                   А я уж покажу Энею... 

                   Богиня я! Он - человек".

                   Венера брани не стерпела, 

                   Юнону принялась костить, - 

                   И перепалка закипела, 

                   Святых аж впору выносить. 

                   Богини в гневе - те же бабы, 

                   В башке у них заклепки слабы, 

                   С досады лишнее сбрехнут, 

                   Как перекупки загорланят, 

                   Друг друга руганью поганят, 

                   Весь род неистово клянут.

                   "Да цыц вы, чортовы сороки! - 

                   Юпитер грозно закричал. - 

                   Обеим нахлещу я щеки, 

                   Чтоб вас, калашниц, чорт побрал! 

                   Не буду вас карать громами - 

                   Вот всыплю каждой батогами 

                   Да подмести Олимп велю; 

                   Я вас в момент утихомирю, 

                   Заставлю жить со всеми в мире, 

                   Раздоров я не потерплю.

                   Нишкните, уши навострите 

                   И слушайте, что вам скажу; 

                   Молчать, болтуньи, рты заткните, 

                   Кто пискнет - морду размозжу. 

                   Промеж латинцев, и троянцев, 

                   И всяких Турновых поганцев 

                   Никто не суйся. Их войскам 

                   Не помогайте, не мешайте, 

                   Князьков их также не замайте, 

                   Всяк пусть, как может, бьется сам".

                   Умолк Зевес, повел бровями, 

                   И боги прыснули вразброд. 

                   И я прощаюсь с небесами, 

                   Пора на землю, на народ. 

                   На шведском стану я кургане - 

                   Все огляжу в военном стане, - 

                   Чтоб верно битву описать; 

                   Купил бы музе я на юбку, 

                   Чтоб приманить к себе голубку 

                   Помочь мне рифмы подыскать.

                   Турн, высохнув после купанья, 

                   Анисовки хлебнул меж дел 

                   И, выйдя из шатра, в молчанье 

                   На крепость сентябрем глядел. 

                   Но рог трубит! И вновь тревога! 

                   Бегут гурьбой тысяченогой; 

                   Вновь сеча, кровь багрит тела; 

                   Полки троянцев славно бились, 

                   Рутульцы тоже не ленились, 

                   Насилу ночь их развела.

                   Эней с дружиной приближался

                   В ту ночь к местам, где бой кипел,

                   В челне с Паллантом угощался,

                   Поил старшин, смеялся, пел,

                   Своими чванился делами,

                   Брехал, как он с людьми, с богами

                   Сражался, как их лупцевал.

                   Паллант и сам мог врать изрядно,

                   Язык его молол нещадно,

                   В брехне Энею он не сдал.

                   А ну, седая царь-девица, 

                   Старушка муза, подтянись! 

                   Взбодрись, беззубая сестрица, 

                   Ко мне поближе примостись! 

                   Окинь своим орлиным взглядом 

                   Всех, кто плывет с Энеем рядом, 

                   Чтоб против Турна воевать; 

                   Ты, говорят, во всем смышлена, 

                   В полтавской школе обучена, 

                   Должна всех поименно знать.

                   И вот что нашептала муза:

                   С Энеем вместе плыл Массик,

                   Детина ражий, толстопузый

                   И толстомясый, словно бык. 

                   С ним рядом плыл Тигренко бравый,

                   Шинкарь и плут из-под Полтавы;

                   Он сто ярыг с собою вез.

                   Близ них плыли дубы Аванта,

                   Он был строжайшим из сержантов:

                   Чуть что - и кулачищем в нос!

                   Поодаль плыл челнок Астура, 

                   Что в кабаках весь век прожил, 

                   На нем была свиная шкура, 

                   Ту шкуру он как плащ носил. 

                   За ним Азиллас плыл на барже, 

                   Он родич нашей пономарше; 

                   Был с голодухи еле жив, 

                   Ан глядь - Фортуне приглянулся, 

                   Стал паном, спесью весь надулся, 

                   Таких немало видим див!

                   А там, на легоньком дубочке, 

                   Что весь разубран в пух и прах, 

                   Лежал в расстегнутой сорочке 

                   С турецким чубуком в зубах 

                   Цинарис - атаман картежный, 

                   Фигляр, обманщик, плут безбожный, 

                   С собой сплошь жуликов ведет; 

                   Коль с Турном он не совладает 

                   Мечом, так в карты обыграет, 

                   И по миру князек пойдет. 

                   А вон, укрывшись епанчою, 

                   В очках и с книгою в руках, 

                   Пан Купавон перед толпою 

                   Судачит о своих правах. 

                   Он слыл повсюду за юриста 

                   И чин имел канцеляриста. 

                   Из Глухова был родом он 

                   И, на войне чтоб поживиться, 

                   А кстати и чинов добиться, 

                   Вступил в Энеев легион.

                   А вон сидит ворчун сварливый, 

                   Беззубый, тощий как скелет, 

                   Невзрачный, лысый, говорливый - 

                   То выкрест и брехун Авлет. 

                   Он во второй раз поженился, 

                   Да, глядь, опять в расчетах сбился 

                   И сызнова впросак попал; 

                   Чтобы от бабы отвязаться, 

                   Пришлось в солдаты записаться, 

                   Где, послужив, шпионом стал.

                   Еще там есть до полдесятка 

                   Челнов со всякой мелкотой; 

                   В ней никогда нет недостатка, 

                   Хоть бьют их много, что ни бой. 

                   А точно сколько всех - не знаю, 

                   Хоть муза, - а не отгадаю, 

                   По пальцам тоже не сочту; 

                   На счетах сроду не училась, 

                   С реестрами я не возилась, 

                   Что вижу, то вам и плету. 

                   Уже Стожар меж звезд поднялся, 

                   Уже и книзу повернул. 

                   Кто под скамейкой спать собрался, 

                   А кто под буркою уснул. 

                   Иные меж собой болтали 

                   Или онучи полоскали. 

                   Начальствующих в войске лиц 

                   Не видно было. Все убрались 

                   Домой и там за трубку взялись, 

                   Разлегшись боком, навзничь, ниц.

                   Эней один не раздевался, 

                   Эней один за всех не спал - 

                   Все думал, все смекнуть старался, 

                   И так и этак мозговал, 

                   Чтоб Турну закатить горячих, 

                   Царя Латина околпачить, 

                   Угомонить его народ. 

                   Так, в думах смутных изнывая, 

                   Бог знает мыслью где летая, 

                   Вдруг видит дивный хоровод.

                   Не рыбы плыли то, не раки, 

                   А так, как бы кружок дивчат; 

                   В воде плескались, как собаки, 

                   Мяуча, как семья котят. 

                   Эней, дрожа и отступая 

                   И "Да воскреснет" вслух читая, 

                   Нимало делу не помог. 

                   Чудесницы гурьбой веселой 

                   Хватали за мотню, за полы. 

                   Эней на палубу прилег.

                   Тогда одна из них скакнула, 

                   Как бы блоха или сверчок, 

                   И к уху самому прильнула; 

                   Эней услышал голосок: 

                   "Не бойся, злого не затеем, 

                   Не раз с персоною твоею 

                   Троянский мы возили род; 

                   Аль нас не узнаешь, сердешный? 

                   Мы тот сосняк, дубняк, орешник, 

                   Из коих твой построен флот.

                   Турн было и до нас добрался, 

                   Едва не все челны спалил, 

                   Да старичок Зевес вмешался 

                   И нас в русалок обратил. 

                   Тут без тебя вершилось злое, 

                   Чуть-чуть дитя твое родное 

                   Души не отдало богам. 

                   Спасай троянцев от напасти; 

                   Врагов ты должен рвать на части, 

                   Ты сам, - поверь моим словам".

                   Так молвив, за нос ущипнула 

                   Энея, чтобы ободрить, 

                   Русалочкам хвостом махнула, 

                   Вперед быстрей велела плыть. 

                   Русалки челноки толкали, 

                   Дорогой наилучшей гнали. 

                   И только начался восход, 

                   Эней узрел свой стан в осаде 

                   И крикнул в гневе и досаде, 

                   Что Турну вспорет он живот.

                   Потом, рукой мотню сжимая,

                   Богов олимпских помянул

                   И, мать на помощь призывая,

                   Без страха в воду сиганул.

                   За ним Паллант, за ним вся сволочь

                   Прыг-прыг с челнов Энею в помощь,

                   И строятся рядами в бой.

                   Эней кричит: "Вперед, пехота!

                   Неверных сокрушим с налета,

                   Налево марш, вали за мной!"

                   Когда троянцы увидали,

                   Что князь на помощь к ним спешит,

                   За вал всем скопом побежали -

                   Земля от топота гудит.

                   Летят и все уничтожают,

                   Как мух рутульцев убивают;

                   Турн встал средь поля сам не свой;

                   Глазами битву озирает,

                   Истошным голосом взывает:

                   "А ну, ребятушки, за мной!

                   Коль в драку влезли - не виляйте. 

                   Настал великой битвы час! 

                   Дома, детей и жен спасайте, 

                   Все, все, что дорого для вас! 

                   Не отдадим ни пяди даром, 

                   Ответим на удар ударом. 

                   Ужели мы трусливей их? 

                   Нам боги милость предвещали, 

                   Вперед! Уже троянцы сдали, 

                   Не милуйте боков чужих".

                   Приметя суетню во флоте, 

                   Турн войско к берегу ведет 

                   И, ерзая, как чорт в болоте, 

                   Знай о поживе всем поет. 

                   Рутульцев выстроил рядами, 

                   А сам с отборными полками 

                   Он на троян пустился вскачь; 

                   Кричит, коня на месте крутит, 

                   Не рубится, а как бы шутит, 

                   Вертляв, как чорт, к тому ж силач.

                   Эней был сам лихой рубака,

                   Кровавый бой ему не нов.

                   Затейщик первый всякой драки,

                   Медведей видел и хорьков.

                   Легко на огоньке обжечься, 

                   Но не впервой Энею сечься, 

                   Видал он всяких мастаков. 

                   На Турна взгляд косой кидая 

                   И на рутульцев наступая, 

                   Без удержу крестил врагов.

                   Фарона первого погладил 

                   По шее острым палашом 

                   И в мир иной его спровадил, - 

                   Тот покатился кувырком. 

                   Потом Лихаса так притиснул, - 

                   Тот рухнул наземь и не пискнул; 

                   За ним без головы Кисей 

                   Кулем на землю повалился; 

                   Глядь, Фар с ним рядом очутился, 

                   Расплющил и его Эней.

                   Свирепствуя в подобном роде, 

                   Эней рутульцев потрошил 

                   И делал из людей уродов 

                   Иль насмерть, как ягнят, душил. 

                   Впервые в битву вовлеченный, 

                   Паллант кричал, как оглашенный, 

                   Аркадян к бою побуждал, 

                   По фронту бегал, суетился, 

                   Как в стаде жеребец бесился, 

                   Потел, вертелся, бушевал.

                   Тут Даг, рутулец прелукавый, 

                   В Палланте видя новичка, 

                   Хотел добыть дешевой славы, 

                   Дать по зубам ему тычка; 

                   Но наш аркадец изловчился, 

                   Рутулец с жизнью распростился, 

                   В аркадцах закипела кровь! 

                   Один другого обгоняют, 

                   Врагов, что камыши, ломают, 

                   Вот истых подданных любовь!

                   Паллант Эвандрович с наскока

                   Гибсона пикою достал,

                   Хватил в висок над правым оком,

                   Гибсон, как скошенный, упал.

                   За этим вслед такая ж кара

                   И лютого постигла Лара.

                   Там Ретий мчит - лихой ездок!

                   Паллант его схватил за ноги

                   И двинул головой о дроги,

                   Аж мозг из головы потек.

                   Как бес ярится, злобой пышет 

                   Агамемнона сын Талес, 

                   Он землю топотом колышет, 

                   Ну как бы в гневе сам Зевес; 

                   Вокруг себя все сокрушает, 

                   Фарет с ним в сшибке погибает, 

                   Дух испускает Демоток, 

                   Расплющил, как блоху, Ладона, 

                   К Палланту подскочил с разгона, 

                   Крича: "Сглотну в один глоток!"

                   Паллант - отменный молодчина - 

                   Стоит недвижим, словно дуб, 

                   И ждет: что там за образина 

                   Грозит сгрести его за чуб. 

                   Дождавшись, сколько было духу 

                   Влепил такую сплеуху, 

                   Талес аж вверх ногами встал. 

                   Паллант, рутульца отвозивши, 

                   Потом на горло наступивши, 

                   Всего ногами истоптал.

                   Засим Авента хвать по заду, 

                   Поставил раком напоказ; 

                   И тут же, за Авентом кряду, 

                   Заснул навек отважный Клавз. 

                   Так лютовал, не зная страху, 

                   Паллант, лупя рутульцев смаху, 

                   И все аркадцы-молодцы. 

                   Турн бедный потерял отвагу, 

                   Увидя, что не мед, а брагу 

                   Ему подносят храбрецы.

                   Потом, взбесясь, он мчит пред войском,

                   Ревя, как раненый кабан,

                   Гарцует на коне геройски,

                   Что там против него Полкан!

                   Прямехонько к Палланту мчится,

                   Зубами щелкает, ярится,

                   Не сводит глаз с его лица.

                   Уже и сабелькой махает,

                   Коню на шею припадает,

                   Хитрит, как кот, ловя скворца.

                   Паллант, как от борзой лисица, 

                   Вильнул и полоснул мечом 

                   Что было сил по пояснице, - 

                   Турн дрогнул и повел плечом. 

                   Паллант, вздохнуть не дав минуты, 

                   Оборотясь к рутульцу круто, 

                   Хватил что было силы в лоб. 

                   Но Турн нимало не смутился, 

                   Он весь кольчугою обшился, 

                   Как шелухой турецкий боб!

                   Так Турн, Палланта подпустивши, 

                   Наотмашь палицей мазнул, 

                   Потом, за кудри ухвативши, 

                   С коня в беспамятстве стянул. 

                   Из раны кровь ручьем хлестала, 

                   Глаза и губы заливала, 

                   И череп треснул, как орех. 

                   Как травка, скошенная в поле, 

                   Погиб Паллант по божьей воле, 

                   Не испытав земных утех.

                   А Турн победною пятою

                   Труп бездыханный попирал

                   И ладанкою золотою,

                   С Палланта снятой, помахал.

                   Потом в седло, как птица, взвился,

                   Над мертвым панычом глумился

                   И так аркадянам сказал:

                   "Аркадцы! Лыцаря возьмите

                   И в дар Эвандру отнесите

                   За то, что на меня восстал!"

                   Аркадцы, понеся утрату, 

                   Галдеж великий завели, 

                   Клялися учинить расплату, 

                   Хотя бы все костьми легли; 

                   На щит Палланта положили, 

                   Лохматой буркою прикрыли, 

                   Из боя выволокли в стан. 

                   О смерти князя все рыдали, 

                   Злодея Турна проклинали. 

                   Но где ж троянский наш султан?

                   Что там за шум, за гомон слышен?

                   Что за смятенье вижу я?

                   Кто землю-матушку колышет?

                   Что это там за толчея?

                   Как буря по степи бушует,

                   Как яростно вода бунтует,

                   Когда порогами летит,

                   Так пан Эней по полю мчится

                   Палланта смерть отметить стремится,

                   От гнева весь дрожмя дрожит.

                   Бегите, гады, на опушку, 

                   Вам больше света не видать! 

                   Эней такую даст понюшку - 

                   За Стиксом будете чихать. 

                   Как бешеный, Эней крутился, 

                   Как вол взбесившийся, озлился, 

                   Врагов, как молния, разил. 

                   Махнет мечом - врагов десятки 

                   Лежат, задравши к небу пятки, 

                   Всех встречных на куски крошил!

                   В запале налетел на Мага, 

                   Как на цыпленка ястреб злой; 

                   Пропал навеки Маг бедняга, 

                   Пришлось сбираться в мир иной; 

                   Он смерти, как огня, боялся, 

                   В ногах Энеевых валялся, 

                   Просил живьем в неволю взять, 

                   Но пан Эней, копье пустивши 

                   И грудь врага насквозь пробивши, 

                   Других помчался догонять. 

                   Поп полковой, задравши ряску, 

                   Прочь удирал, не чуя ног; 

                   Ему такую дал он таску, 

                   Что тот на землю мертвым лег. 

                   Погиб тут также храбрый Нума, 

                   Сереста - Нуминого кума 

                   С Тарквитом вместе доконал. 

                   Камерта сшиб с коня лихого, 

                   Спровадил в ад Ансула злого 

                   И Луку пузо распластал.

                   Пока Эней, с земли сметая

                   Рутульцев, сеет смерть вокруг,

                   Калеча или убивая

                   Врагов враз по десятку штук,

                   Лигар с Лукуллом в таратайке

                   Несутся вскачь к троянской шайке,

                   Чтоб недруга конями смять.

                   Но тут к братанам смерть доспела,

                   Их души, вылетев из тела,

                   Пошли к Плутону погулять.

                   Вот так Эней наш управлялся 

                   Средь полчищ злых своих врагов, 

                   Кроша рутульцев, пробивался 

                   В стан осажденных земляков. 

                   Троянцы ворота раскрыли, 

                   К чертям латинян протурили, 

                   С Энеем, наконец, сошлись. 

                   Здоровались и обнимались, 

                   Расспрашивали, целовались, 

                   А там и за винцо взялись.

                   Иул, как комендант исправный,

                   Выходит из толпы вперед

                   И, будучи средь войска главным,

                   Энею рапорт отдает.

                   Эней Иула выхваляет,

                   К груди геройской прижимает,

                   В уста целует молодца;

                   Энея сердце трепетало

                   И, трепеща, ему вещало,

                   Что сын продолжит путь отца.

                   В то время Зевс, зело подпивши, 

                   Весь разомлев, припал к жене 

                   И, морду на плечо склонивши, 

                   Лизался, нежась в тишине; 

                   И чтоб во всем ей быть любезным, 

                   Сказал: "Гляди, головорезы 

                   Спешат от Турна удирать; 

                   Венера дрянь перед тобою, 

                   Ей-ей, всех краше ты собою; 

                   Всяк тянется тебя достать.

                   Мое бессмертие ярится, 

                   Я жду роскошных ласк, дрожа. 

                   Тебе Олимп и свет дивится, 

                   Юпитеру ты госпожа. 

                   Захочешь - все получишь сразу, 

                   Весь мир ждет твоего приказу, 

                   За поцелуй твой, ангелок..." 

                   Тут стиснул так старик Юнону, 

                   Чуть оба не свалились с трона, 

                   И Зевс разбил себе висок.

                   Юнона - козырь-молодица. 

                   Ее никто надуть не мог. 

                   Юпитер, старая лисица, 

                   Ей ведом вдоль и поперек. 

                   "О свет очей, - она сказала, - 

                   Олимпа старый подлипала, 

                   Заткни медовых слов ручей! 

                   Уж ты давно меня не любишь, 

                   А только пьяный и голубишь, 

                   Прочь убирайся, дуралей!

                   Что там лукавить предо мною, 

                   Я не девчонка в двадцать лет, 

                   Зачем морочить чепухою 

                   Богов, людей и белый свет. 

                   Пускай все будет так, как хочешь, 

                   Скажи лишь, что конец отсрочишь 

                   Для Турна, дашь ему пожить, 

                   Чтоб мог он с батькой повидаться 

                   И перед смертью попрощаться, - 

                   О большем не хочу просить".

                   Так молвив, в муженька вцепилась, 

                   Обняв до судорог в руках, 

                   И с ним на лавку повалилась, 

                   Аж свет померк у них в глазах. 

                   Размяк Зевес, как после пару, 

                   И, вылакав горилки чару, 

                   На все свое согласье дал. 

                   Юнона с ним, резвясь, играла, 

                   Слегка подмышкой щекотала, 

                   Так, что Юпитер задремал.

                   Олимпские в любую пору 

                   И их громоразящий пан 

                   Нагими шлялись без зазору, 

                   Не глядя на высокий сан. 

                   Юнона с неба улизнула, 

                   На землю нагишом махнула, 

                   Оделась парнем в тот же час, 

                   Взяла в подмогу Асмодея, 

                   Обличье приняла Энея 

                   И прямо к Турну понеслась.

                   Пан Турн тогда зело гневился, 

                   Всех приходящих в шею гнал, 

                   Злясь, что в бою не поживился, 

                   Энею не накостылял. 

                   Вдруг призрак самого 

                   Энея В одежде бедного 

                   Сихея Явился Турна задирать. 

                   "А ну, - кричит, - босяк лядащий, 

                   Никчемный, пьяница пропащий, 

                   Гей в поле, силу попытать!"

                   Увидел Турн перед собою 

                   Лицо заклятого врага, 

                   Что, измываясь, кличет к бою, 

                   Мол, трусишь, шкура дорога! 

                   Пан Турн, как сатана, озлился, 

                   Холодным потом весь облился, 

                   От гнева страшно застонал. 

                   Теснит он призрак, тот виляет, 

                   Стремглав от Турна удирает. 

                   И Турн вдогонку поскакал.

                   Вот-вот догонит он злодея,

                   Вот-вот его насквозь проткнет;

                   Коня Турн лупит, не жалея,

                   Истошным голосом орет:

                   "Врешь, не уйдешь! Дойму скотину!

                   Мечом исполосую спину!

                   Лависи ввек тебе не знать;

                   Не с ней - с могилой повенчаю

                   И воронов потешу стаю,

                   Что труп твой налетят  клевать!"

                   Меж тем Энея призрак мчался 

                   На берег, где стоял челнок; 

                   Он будто бы врага боялся, 

                   Он будто бы уйти не мог. 

                   Потом в челнок махнул, спасаясь, 

                   И Турн, погоней распаляясь, 

                   Успел туда ж за ним вскочить, 

                   Чтоб над Энеем поглумиться, 

                   Чтоб вражьей кровушкой упиться 

                   И первым рыцарем прослыть.

                   Тут вмиг челнок зашевелился 

                   И сам собою вдаль поплыл; 

                   А Турн по челноку носился, 

                   Ликуя, что врага накрыл. 

                   Юнона ж, обратясь в кукушку 

                   И бросив Турнову ловушку, 

                   Махнула напрямик в лесок. 

                   Турн смотрит - лодка среди моря; 

                   Едва не лопнул малый с горя, 

                   Но сделать ничего не мог.

                   Пока Юнона так шутила, 

                   Эней об этом и не знал; 

                   Она его в тумане скрыла - 

                   Для всех он невидимкой стал; 

                   И сам ни зги не видел, злился, 

                   Потом, прозрев, за меч схватился 

                   И кинулся крушить врагов; 

                   Убил он Лавза и Лутага, 

                   Парфена уложил бродяга, 

                   Немало посшибал голов.

                   Мезентий - атаман тирренский -

                   К Энею храбро подступил

                   И сразу поднял крик вселенский,

                   Что только, мол, Эней и жил.

                   "Вперед! - кричит. - Готовься к бою,

                   Лихие парни мы с тобою,

                   Нам в помощь не нужны друзья;

                   А ну!" И вот враги столкнулись,

                   Да так, что панцыри погнулись,

                   Мезентий же упал с коня.

                   Эней, не милуя чванливых,

                   В Мезентия всадил палаш;

                   Дух, выскочив меж слов бранчливых,

                   Пошел к нечистым на шабаш.

                   Эней победой величался,

                   С друзьями славно угощался,

                   Олимпу жертвы воскурив.

                   До ночи пили и гуляли,

                   Вповалку спьяну кучей спали,

                   Эней с горилки был чуть жив.

                   Рассветная звезда в окошко 

                   Уже виднелась, как пятак 

                   Или пшеничная лепешка, 

                   И небо рделось, точно мак. 

                   Эней уже троян сзывает 

                   И с хмурым видом объявляет, 

                   Что время мертвых погребать, 

                   Чтоб все, обычаю послушны, 

                   По-братски и единодушно 

                   Шли трупы на костры таскать.

                   Потом Мезентия доспехи 

                   На пень высокий насадил - 

                   Не то чтоб для своей потехи, 

                   А Марса этим ублажил. 

                   Шишак надел и меч булатный, 

                   Копье и щит работы знатной. 

                   Пень рыцарем одет стоял. 

                   Тогда к войскам он обернулся, 

                   Прокашлялся, разок сморкнулся 

                   И речь такую откатал:

                   "Трояне! Лыцари! Казаки! 

                   Мужайтесь! Наша, вишь, берет; 

                   Вот это чучело нам всякий 

                   Латинский город отопрет. 

                   Но прежде чем начнем мы биться, 

                   Для мертвых надо потрудиться, 

                   Чтоб души их нашли покой; 

                   Погибших лыцарей прославить, 

                   Палланта к батьке переправить, 

                   Что лег здесь буйной головой".

                   Затем пошел в курень просторный, 

                   Где труп царевича лежал,

                   Над ним аркадский подкоморий

                   Мух длинной веткой отгонял.

                   И плакальщицы так рыдали,

                   Как будто животом страдали;

                   Эней запричитал и сам:

                   "Увы, увы! Угас он, братцы,

                   А уж на что был мастер драться;

                   Угодно, вижу, так богам!"

                   Потом велел носилки сделать

                   И тростниковый балдахин

                   Для обескровленного тела,

                   Чтоб в них Паллант, Эвандров сын,

                   Ясновельможная персона,

                   В чертоги адские Плутона

                   Явился бы не как чумак.

                   Бабенки мертвого обмыли, 

                   В кафтанец чистый нарядили,

                   За щеку сунули пятак.

                   Все было к выносу готово,

                   Когда философ пожелал

                   Надгробное отгрохать слово, -

                   Но сбился, темя почесал

                   И молвил: "Труп как есть не дышит,

                   Не видит то есть и не слышит,

                   Ох, ох! Увы! Он мертв! Аминь!"

                   Народ той речью умилился,

                   И горько-горько прослезился,

                   И бормотал: "Нечистый, сгинь!"

                   Потом над мертвым покадили 

                   И вынесли его во двор, 

                   Под балдахином положили, 

                   Блеснул слезой Энея взор. 

                   Покрыв добротным покрывалом, - 

                   Кажись, тем самым одеялом, 

                   Что от Дидоны взял Эней, - 

                   Взвалили паныча на плечи 

                   И понесли его далече, 

                   В аркадский город Паллантей.

                   Потом, едва лишь вышли в поле, 

                   Эней, над трупом наклонясь, 

                   Сказал: "О, жизнь бурней, чем море, 

                   И гибнет в ней и раб и князь. 

                   Прости-прощай, дружок любезный, 

                   Я отомщу рукой железной, 

                   И Турн получит с барышом". 

                   Потом Палланту поклонился, 

                   Облобызал и прослезился 

                   И к городу побрел шажком.

                   И вот едва домой вернулся

                   Наш грустный лыцарь пан Эней,

                   Ан, глядь, уже в сенях наткнулся

                   На присланных к нему гостей: 

                   То прибрели послы Латина,

                   Мужи асессорского чина;

                   Один армейский капитан,

                   Что век по свету волочился

                   И по-фригийски научился, -

                   В посольстве том был драгоман.

                   Латинец старший в ихнем роде 

                   Лицом к Энею важно стал 

                   И в нашем, значит, переводе 

                   Примерно так ему сказал: 

                   "Не ворог тот, чья шкура бита, 

                   И тот не враг, кто после битвы 

                   На поле без души лежит. 

                   Позволь тела убитой рати 

                   Прибрать, чтобы земле предать их; 

                   Пускай князь милость к нам явит".

                   Эней, к добру с рожденья склонный, 

                   Сказал послам латинским так: 

                   "Латинус рекс неугомонный, 

                   А Турнус пессимус - дурак. 

                   И кваре воевать вам мекум? 

                   Латинуса я путо цекум 

                   И дурнями, сеньорес, вас; 

                   Латинусу рад пацем даре, 

                   Пермитто мертвых закопаре, 

                   И корам вас нет зла у нас.

                   Один есть Турнус ворог меус, 

                   Так ерго дебет воевать; 

                   Велит так фата, ут Энеус 

                   Вам будет рекс, Амате зять. 

                   Чтоб привести ад финем беллюм, 

                   Свершим мы с Турнусом дуэллюм, 

                   Зачем всех сангвис проливать? 

                   Кто будет - Турнус иль Энеус, 

                   Укажет глядиус, вель деус, 

                   Латинским сцептро управлять".

                   Латинцы враз переглянулись,

                   По сердцу та им речь пришлась;

                   Друг с другом вмиг они стакнулись,

                   И вот Дрансес вскричал: "О князь!

                   Для дел великих ты родился

                   И к нам недаром заявился!

                   Снесем Латину твой ответ,

                   Все, все подробненько расскажем

                   И истинно ему докажем,

                   Что дружба с Турном нам во вред".

                   Тут мировую заключили

                   На двадцать - двадцать пять деньков

                   И меж собою порешили,

                   Чтобы прислали мастеров

                   Латиняне помочь троянцам,

                   Злосчастным этим голодранцам,

                   В достройке скорой городка;

                   Да чтоб троянство порубило

                   Осинок, гожих на стропила,

                   Березки, сосняку, дубка.

                   А после началась гулянка, 

                   И чарочка пошла кругом; 

                   Побаски, хохоток и пьянка; 

                   Скрепляли дружбу табачком. 

                   Тут выпивали, там трудились, 

                   С покойничками все возились, 

                   В лесах и шум и стукотня. 

                   В небоевое это время 

                   Латинян и троянцев племя 

                   Друг другу были как родня.

                   Теперь изобразить бы нужно

                   Эвандра отчую печаль,

                   И крик, и плач, и стон натужный,

                   Да сил достанет мне едва ль.

                   Не всякий, как Вергилий, сможет

                   Писать, чтоб с правдой было схоже,

                   А я ж до грусти не мастак:

                   Я слез и оханья не знаю

                   И сам не плачу, не скучаю;

                   По мне хоть век пусть будет так.

                   Как только алая денница 

                   На небе начала вставать, 

                   Так вся троянская станица 

                   Убитых принялась таскать. 

                   Эней с Трахоном разъезжали, 

                   К трудам дружину понуждали, 

                   Костры из мертвых воздвигать. 

                   Соломой трупы оплетали 

                   И масло с дегтем подливали, 

                   Не раз, не два, а раз по пять.

                   Потом солому подпалили,

                   Вмиг пламя трупы обнесло;

                   Все "память вечную" завыли,

                   Дымком всю степь заволокло.

                   Тут кость, и плоть, и жир трещали,

                   Иные сало источали,

                   У тех растрескался живот;

                   И дым и смрад кругом носились,

                   Жрецы усердней всех трудились, -

                   Известен всем их алчный род.

                   Товарищи в сей жизни бренной, 

                   Отцы, друзья, сыны, сваты, 

                   Во имя памяти нетленной, 

                   А кто и так, от суеты, 

                   В огонь швыряли седла, сбрую, 

                   Одежду, обувь дорогую, 

                   Кто нес кафтан, кто поясок. 

                   Секиры, палаши, дубины, 

                   Онучи, лапти и братины 

                   Летели, как снопы на ток.

                   Не только в поле дым курился, - 

                   В Лавренте тоже чад стоял, 

                   Народ вокруг костров толпился 

                   И на чем свет стоит стенал. 

                   Там батька горевал о сыне 

                   И слал проклятья злой судьбине, 

                   Ругал войну, ругал царя; 

                   Тут девка, воя, убивалась, 

                   Что без венца вдовой осталась, 

                   Похоронив богатыря.

                   А жинки, распустивши косы, 

                   Без свиток, яростной толпой, 

                   Растрепаны, простоволосы, 

                   Подняли несусветный вой. 

                   По мертвым жалобно стонали, 

                   Ревели, бились, причитали, 

                   Латинский проклинали род; 

                   Про Турна ж говорили смело, 

                   Что за любовное он дело 

                   Погубит даром весь народ.

                   Дрансес на свой манер хлопочет, 

                   Кричит, что Турн - всех бед вина; 

                   Мол, раз Эней с ним драться хочет, 

                   Пусть выйдет - кончится война. 

                   Но и у Турна был парняга - 

                   Брехун, юрист, крючок, сутяга, - 

                   Что дело Турна защищал; 

                   Да и Аматины пролазы 

                   Пустили разные рассказы,                   

                   Чтоб Турн ни в чем не уступал. 

                   И вдруг от хана Диомеда 

                   Латиновы послы пришли, 

                   И видно было, что победных 

                   Вестей с собой не принесли. 

                   Старик Латин вельможным лицам 

                   Велел немедля же явиться, 

                   Что все и сделали тотчас; 

                   Послов позвали для доклада, 

                   И после должного обряда 

                   Латин изрек такой приказ:

                   "Скажи мне, Венул справедливый, 

                   О чем хан вел с тобою речь? 

                   Кажись, ты парень не брехливый, 

                   Таким тебя знавала Сечь". - 

                   "Я подданный и раб твой верный, 

                   Царю слуга нелицемерный, - 

                   Так начал Венул, - не гневись! 

                   Мужичья правда, брат, колюча, 

                   А панская - красна, да гнуча; 

                   Хан молвил (врать мне не корысть):

                   Не с мордою Латина драться

                   Против Энеевых людей;

                   Вам прежде нужно бы дознаться,

                   Каков в бою казак Эней.

                   Под Троей всыпал нам он знатно,

                   Спасая от судьбы превратной 

                   Богов домашних и родню.

                   Он батьку спас в час грозной сечи,

                   На гору снес, взвалив на плечи;

                   Не затевайте с ним грызню.

                   С Энеем драться не рискуйте, 

                   Его считаем мы святым; 

                   И вашему царю втолкуйте, 

                   Чтоб лучше помирился с ним. 

                   Где нынче дети есть такие, 

                   Чтоб кудри батьковы седые 

                   Превыше ставили всего? 

                   Понятно, я не враг Латину, 

                   Но, чтя в Энее молодчину, 

                   Не выйду супротив него.

                   Прощайте, домини латинцы! 

                   Поклон мой вашему царю; 

                   Возьмите-ка назад гостинцы, 

                   Отправьте их богатырю 

                   Энею, чтоб избегнуть бою". - 

                   Тут Венул нос утер рукою 

                   И смолк, упарившись вконец. 

                   Латин, посла услыша речи, 

                   Затрясся весь, как хвост овечий, 

                   На плеши задрожал венец.

                   Потом от страха чуть очнулся,

                   Унял непрошенную дрожь,

                   Зевесу помолясь, надулся

                   И хмуро глянул на вельмож.

                   "Ну что, - спросил их, - поживились?

                   Вы с Диомедом всё носились,

                   А он вам фигу показал;

                   Сначала было б столковаться,

                   Как вам с Энеем расправляться,

                   Пока он холку не намял.

                   Теперь ума не приложу я, 

                   Как мне пристроить чужаков; 

                   Земли кусок изрядный, чую, 

                   Отдам я им без лишних слов. 

                   Отдам и сенокос у речки, 

                   На Тибре рыбные местечки, 

                   Эней пусть будет нам сосед; 

                   А не захочет он остаться 

                   И по свету пойдет шататься, - 

                   Так мы и тут уйдем от бед.

                   А чтоб с Энеем сладить дело, 

                   Пошлю послов десятков пять; 

                   Подарки подберу умело, 

                   Велю повидла, сала дать, 

                   Сгодится в дар и осетрина, 

                   Да пояс, да отрез люстрина, 

                   Чтоб к празднику пошить кафтан, 

                   Прибавим из Торжка сапожки 

                   И дело сладим понемножку. 

                   Как это все сдается вам?"

                   Дрансес был страсть какой речистый 

                   И князю Турну враг лихой; 

                   Он, ус погладя, нос прочистя, 

                   Дает царю ответ такой: 

                   "Латин светлейший, мед устами 

                   Твоими пить бы. Между нами 

                   Всяк, верь мне, сердцем за тебя; 

                   Да отозваться, вишь, не смеют, 

                   Сидят, молчат, сопят, потеют 

                   И маракуют про себя.

                   Пускай же злобный тот детина, 

                   Что в эту нас втравил войну 

                   И что надутой образиной 

                   Как есть похож на сатану, 

                   Что столько бед принес, паскуда, 

                   Что столько загубил нам люда, 

                   А в трудный час дал стрекача, - 

                   Пусть Турн, что всеми верховодит 

                   И за нос легковерных водит, - 

                   С Энеем рубится сплеча.

                   Пускай не бродит в наших хатах,

                   Пускай царевне даст покой,

                   Пускай живет в своих палатах,

                   Да чтоб к Латину ни ногой.

                   А ты, Латин, наш царь тишайший,

                   Прибавь Энею дар сладчайший:

                   Лавинию ему отдай.

                   Той свадьбой ты нам мир даруешь

                   И раны царства уврачуешь,

                   А дочке с парнем будет рай.

                   Тебя ж, пан Турн, прошу покорно: 

                   Забудь к Лавинии любовь, 

                   Не мысли и не действуй вздорно 

                   И пощади латинцев кровь. 

                   Эней тебя лишь вызывает, 

                   А нас, латинцев, не замает, 

                   Иди, с троянцем поборись! 

                   Довольно нам играть словами, 

                   Яви бесстрашие делами, 

                   Побить Энея ухитрись".

                   Услышав это, Турн взъярился, 

                   От бешенства весь посинел; 

                   Он словно в лихорадке бился, 

                   Зубами в ярости скрипел 

                   И крикнул: "Старый пустомеля! 

                   Видать, ты одурел от хмеля, 

                   Коль трусом храбреца зовешь 

                   И небылицы измышляешь, 

                   Народ своей брехней пугаешь 

                   Да про меня безбожно врешь.

                   Я мог бы снять пред всем собраньем

                   Башку плешивую твою,

                   Да жаль марать такою дрянью

                   Честь богатырскую свою!

                   А ты, владыка юродивый!

                   Когда уж ты такой пугливый,

                   Что землю даришь чужакам,

                   Так раком полезай к троянцу

                   Да угождай во всем поганцу.

                   Он славный мир устроит вам!

                   А коли миру я помеха, 

                   Коли Эней зовет на бой 

                   И смерть моя вам всем потеха, 

                   Не дорожу я и собой. 

                   Посмотрим, кто кого ловчее; 

                   Иду туда, где ждут злодея! 

                   Иду сразиться с чужаком! 

                   Пускай хоть станет он Бовою, 

                   Меня не устрашит собою, 

                   Я сам не плох махать  мечом".

                   Пока в конгрессе так тягались,

                   Эней к Лавренту подступал;

                   На штурм троянцы собирались,

                   Всяк в нетерпении дрожал.

                   Услыша, что Эней явился,

                   Латин со страху обслюнился,

                   Стал с перепугу сам не свой.

                   "Вот вам и мир!" - Турн крикнул лютый

                   И, не теряя ни минуты,

                   Помчался в стан свой войсковой.

                   Опять галдеж, опять тревога, 

                   Народ со всех сторон валит, 

                   Кто всех бранит, кто молит бога, 

                   Кто шепчется, кто голосит. 

                   Вновь кавардак и чертовщина, 

                   Вновь гнет в бараний рог Латина, 

                   И царь скорбит от всей души, 

                   Что не взял он в зятья Энея. 

                   Сейчас сидел бы, сладко млея, 

                   Окрошку ел бы да кныши.

                   Турн, вмиг доспехи боевые 

                   Надев, летит троян крошить 

                   И, разъярив дружины злые, 

                   Бродяг Энеевых побить. 

                   Коня пришпоря, что есть силы 

                   Помчался он к войскам Камиллы 

                   И стал ей тут же толковать: 

                   Куда ей напирать с полками, 

                   Мессапа ждать со старшинами, 

                   Что подкрепят царицы рать.

                   Распорядившись, Турн помчался 

                   На гору, чтоб за нею скрыть 

                   Засаду, ибо собирался 

                   Фригийцев тайно окружить. 

                   Эней же, выстроив отряды, 

                   Как строят войско для осады, 

                   Отдал приказ на вал напасть. 

                   И вот идут живой стеною, 

                   Идут, чтоб счастье вырвать с бою 

                   Или на поле брани пасть.

                   Троянцы дружно наступали, 

                   Тесня везде своих врагов, 

                   Не раз латинцев с боем гнали 

                   До самых городских валов. 

                   Но те вновь с силами сбирались 

                   И от троянцев отбивались, 

                   Друг друга били в пух и прах, 

                   Таскали за чубы, тузили 

                   Скакали, петушились, выли, 

                   Аж пена билась на губах.

                   Но вдруг Арунт убил Камиллу. 

                   Тут на латинцев страх напал: 

                   Утратили и дух и силу, 

                   Кто как и кто куда бежал. 

                   Троянцы в их толпу вмешались, 

                   Лупили в спины, измывались, 

                   К стенам Лаврента гнали их. 

                   Латинцы ворота закрыли, 

                   Своих укрыться не пустили, 

                   Чтоб с ними не впустить чужих.

                   Когда дошли до Турна вести, 

                   Как пан Эней врагов пушил, 

                   Едва не сдох князек на месте 

                   И харю мерзкую скривил. 

                   Потом, беснуясь от досады, 

                   Выводит войско из засады, 

                   Покинув спешно гору, лес; 

                   И только вышел на равнину, 

                   Как сам увидел всю картину 

                   И войск троянских перевес.

                   И тут же Турн узнал Энея, 

                   И Турна пан Эней узнал; 

                   Их обуял дух Асмодея, 

                   Один другого б разорвал; 

                   Не обошлось бы тут без боя, 

                   Когда б пан Феб от перепоя 

                   Пораньше в воду не махнул 

                   И не послал на землю ночи. 

                   Тут всем смежило крепко очи, 

                   И всяк буян тотчас уснул.

                   Лишь Турн, о бое вспоминая, 

                   Всердцах зубами скрежетал 

                   И, сдуру сделать что не зная, 

                   Латину в ярости сказал: 

                   "Пускай зловредные буяны, 

                   Задрипанцы твои трояны, 

                   Не отпираются от слов! 

                   Иду с Энеем в поле драться, 

                   В моих проступках оправдаться: 

                   Убить и околеть готов.

                   Энея враз пошлю к Плутону 

                   Иль сам погибну, так и знай, 

                   Теперь мне жить уж нет резону, 

                   Ему и девку отдавай..." - 

                   "Ай, ай, - Латин тут отозвался, 

                   С чего ты так разбушевался? 

                   Что ж будет, коль и я озлюсь? 

                   Мне, старику, врать неуместно, 

                   Да и утаивать нечестно. 

                   Вот слушай правду и не трусь.

                   Узнай, что есть судьбы веленье, 

                   Что дочка замуж не пойдет 

                   За земляка. Настигнет мщенье 

                   Того, кто супротив дерзнет. 

                   Меня Амата упросила 

                   И так бока мои месила, 

                   Что я Энею отказал. 

                   Теперь ты сам раскинь мозгою, 

                   Как справиться тебе с бедою, 

                   Чтобы зазря ты не пропал.

                   Прошу тебя, оставь Лависю;

                   Иль мало панночек вокруг?

                   Ну, взял бы Муньку или Прысю, 

                   На хутора бы сбегал, друг,

                   В Ивашки, в Мыльцы, в Пушкаревку,

                   В Будища или в Горбаневку,

                   Дивчат вокруг Полтавы тьма;

                   Хоть пруд пруди таким товаром;

                   Коли замужняя под пару -

                   И ту добудешь задарма".

                   Тут появилась вдруг Амата 

                   И в Турна, как оса, впилась, 

                   Лобзала в губы стратилата 

                   Припав к плечу, от слез тряслась. 

                   "Не трать, - сказала, - даром силы, 

                   Сражаться не спеши, мой милый, 

                   Коль ты помрешь - помру и я; 

                   Нас боги без тебя покинут, 

                   Латинцы и рутульцы сгинут, 

                   И дочка пропадет моя".

                   Но Турн Амате не внимает, 

                   Не признает ни слез, ни слов; 

                   Гонца к Энею посылает, 

                   Чтоб завтра биться был готов. 

                   Эней и сам стремился к бою, 

                   Чтобы могучею рукою 

                   Снять Турну голову долой. 

                   А чтоб по-честному сразиться, 

                   Послал гонца уговориться, 

                   Как завтра выходить на бой.

                   Назавтра чуть еще светало, 

                   А уж народ валил толпой; 

                   Все копошилось, все мелькало, 

                   Всяк поспешал взглянуть на бой. 

                   Уже и поле размеряли, 

                   И землемеры забивали 

                   Значки для армий, для полков. 

                   Жрецы молитвы запевали, 

                   Олимпским в жертву убивали 

                   Баранов, поросят, козлов.

                   А войско стройными рядами

                   Шло быстрым шагом, как на бой.

                   Вились знамена над полками,

                   Всяк ратник чванился собой.

                   Вот армии на поле стали

                   В местах, что им отмежевали;

                   Меж ними плац свободный был;

                   Народ за войском копошился,

                   Всяк видеть смертный бой стремился,

                   Кричал, толкался что есть сил.

                   Юнона, как богиня, знала, 

                   Что Турну суждено пропасть, 

                   Но все ж усердно мозговала, 

                   Чтоб злую отвести напасть; 

                   Русалку кликнула Ютурну 

                   (Она была сестрицей Турну), 

                   Все рассказала второпях; 

                   Быстрей велела изловчиться 

                   И на все хитрости пуститься, 

                   Чтоб Турна не разбили в прах.

                   Пока хитрила пара в небе, 

                   Другая собиралась в бой, 

                   Всяк обещал богам молебен, 

                   Коль верх возьмет его герой; 

                   Врагам всех зол и бед желали, 

                   Рутульцы ж кисло размышляли, 

                   Что Турн их может сплоховать, 

                   Уж он как будто бы смутился, 

                   Поеживался и кривился. 

                   Не лучше ль бою помешать?

                   Тут враз Юнонина плюгавка 

                   В рутульский подоспела стан; 

                   Юлила меж рядов, как шавка, 

                   Всех подбивая на обман. 

                   Потом, оборотясь Камертом, 

                   Она вертелась всюду фертом, 

                   Шепча: "Срам Турна выдавать; 

                   К лицу ль стоять вам сложа руки, 

                   Натерпитесь без Турна муки, 

                   Как станут цепи надевать".

                   Все войско хмуро бормотало. 

                   Сперва тихонько, после враз 

                   Заголосили: "Все пропало!" 

                   Чтоб мир нарушить, в тот же час 

                   Ютурна штуку отмочила: 

                   Скворцами ястреба травила, 

                   А заяц волка покусал. 

                   Лаврентцы чудо толковали 

                   И добрым знаменьем считали, 

                   Толумний к битве подстрекал

                   И первый выстрелил в троянцев, 

                   Голлипенка в момент убил, 

                   А тот был родом из аркадцев; 

                   Тут землякам стал свет не мил. 

                   Схватив мечи, рванулись в сечу. 

                   Отряд отряду мчит навстречу, 

                   Звон сабель, палашей и пик, 

                   Кричат, стреляют, с ног сбивают; 

                   Лежат врастяжку, догоняют: 

                   Все в кучу, в кашу сбилось вмиг.

                   Эней правдивый был парняга, 

                   Увидевши такой афронт 

                   И глядя, как врагов ватага 

                   Переменила сразу фронт, Вскричал: 

                   "Аль вы осатанели! 

                   Не сами ль мира вы хотели? 

                   Сразимся с Турном мы одни". 

                   Тут стрелка вражья вдруг пропела 

                   И накрепко в бедре засела, 

                   Кровь брызнула, залив штаны.

                   Эней поспешно ковыляет, 

                   Окровавленный, в свой шатер, 

                   Его Асканий провожает, 

                   Потупя в огорченье взор. 

                   То видя, Турн развеселился, 

                   Зачванился и расхрабрился; 

                   Летит к троянцам, сея страх. 

                   Бьет, рубит, наземь повергает, 

                   Гора убитых вырастает - 

                   Их не сварить и в ста котлах.

                   Всех прежде Фила с Тамарисом 

                   На землю смаху повалил, 

                   Потом Хлорея с Сибарисом 

                   Он, как козявок, раздавил; 

                   Наделал Турн переполоха: 

                   Дарета, Главка, Ферсилога 

                   Калеками гулять пустил, 

                   Крестил мечом кого попало 

                   И потоптал конем немало; 

                   В крови, как в луже, Турн бродил.

                   Скорбела душенька Энея, 

                   Что Турн троянцев так лупил, 

                   Стонал он горше Прометея, 

                   От раны кровью исходил. 

                   Япид - цирюльник лазаретный, 

                   Герой походов неприметный - 

                   Вокруг Энея хлопотал: 

                   В одну минуту парень прыткий 

                   Заткнул за пояс полы свитки 

                   И нос очками оседлал.

                   И, приступив немедля к делу, 

                   Стрелу разглядывать он стал; 

                   Прикладывал припарки к телу 

                   И шилом в ране ковырял; 

                   Лил в рану и смолу и сало, - 

                   Увы, ничто не помогало: 

                   Так наконечник вглубь засел. 

                   Япид тянул его клещами, 

                   Щипцами, крючьями, зубами, 

                   Но вырвать так и не сумел.

                   Венера сильно заскорбела, 

                   Услыша, как Эней стонал, 

                   И тотчас принялась за дело, 

                   В чем и Амур ей помогал. 

                   Целебных трав они набрали, 

                   Воды на травку поплескали 

                   Да капли принялись цедить; 

                   Всю эту дрянь перемешали, 

                   Над нею что-то пошептали 

                   И стали в рану зелье лить.

                   Таким лекарством чудотворным 

                   Боль нехитро было унять 

                   И наконечник стрелки черной 

                   Из раны без труда достать. 

                   Эней наш снова ободрился, 

                   Горилкой малость подкрепился, 

                   Прикрыл стальной кольчугой грудь. 

                   Летит - загнать врагов в могилу, 

                   Летит - вдохнуть в троянцев силу, 

                   В них храбрости огонь раздуть.

                   С ним старшины и воеводы, 

                   Озлясь, гурьбою вскачь летят; 

                   Как в мельничных колесах воды, 

                   Войска ревут, бурлят, кипят. 

                   Эней лежачих объезжает 

                   И беглецов не догоняет, 

                   Он ищет, в бешенстве дрожа, 

                   Повсюду Турна. Но Ютурна 

                   Смекает, как бы братца Турна 

                   Спасти от смертного ножа.

                   На хитрости ловки девчонки,

                   Когда их сердце защемит,

                   И в этом ремесле так тонки -

                   Сам бес их не перехитрит.

                   Ютурна с неба вниз шмыгнула,

                   Возницу Турна прочь спихнула

                   И стала погонять возок.

                   В тот день мотался Турн в телеге,

                   Конь, загнанный в горячем беге,

                   Уже носить его не мог.

                   Возком Ютурна управляя 

                   Моталась всюду меж полков, 

                   Как от борзых лиса, виляя, 

                   Спасала Турна от врагов. 

                   То перед войском выезжала, 

                   То на другой конец скакала, 

                   Но не туда, где был Эней. 

                   Троянец, видя штуки эти 

                   И трусость Турнову приметя, 

                   Помчал вдогон стрелы быстрей.

                   Но как он ни скакал за Турном,

                   Чтобы не дать ему уйти,

                   Все ж хитроумная Ютурна 

                   Его сумела провести.

                   К тому ж Мессап, заехав сбоку,

                   Коварно, со всего наскоку,

                   В Энея камень запустил;

                   Но тот, по счастью, увернулся,

                   И камень тела не коснулся,

                   А лишь с султана кончик сбил.

                   Эней, отваги не теряя, 

                   Великим гневом распалясь, 

                   На всем скаку своих скликая 

                   И тихо Зевсу помолясь, 

                   Всю армию в сраженье двинул, 

                   Волною на врага нахлынул, 

                   Всех кряду приказал рубить. 

                   Тут всласть латинцев покрошили, 

                   Рутульцев также тьму побили, 

                   Но Турна! Турна б нам добыть!

                   Теперь я без стыда признаюсь, 

                   Что трудно битву описать: 

                   И как ни морщусь, ни стараюсь, 

                   Чтоб гладко вирши рифмовать, 

                   Но уж и сам теперь смекаю, 

                   Что панихиду сочиняю 

                   И роспись именам бойцов, 

                   Что полегли на ратном поле, 

                   Что гибли в битве поневоле, 

                   По прихоти своих князьков.

                   Цетага, а за ним Толона 

                   Эней в той битве уложил, 

                   Потом Онита и Сукрона, 

                   Танаис краткий век отжил. 

                   Троянцев Гилла и Амика 

                   Спихнула в пекло Турна пика... 

                   Да где там всех пересчитать! 

                   Враги, сражаясь, так смешались, 

                   Так в кучу сбились, что кусались, 

                   Не в силах руки вверх поднять.

                   Тут, дитятко свое жалея, 

                   Венера из-за облаков 

                   Вдохнула мысль в башку Энея - 

                   Брать город, там крошить врагов. 

                   Немедля овладеть столицей, 

                   В ней отплатить за все сторицей, 

                   Чтоб враг был в пух и прах разбит. 

                   Эней полковников скликает, 

                   Старшин поспешно собирает 

                   И так с холма к ним говорит:

                   "Моих речей не устрашайтесь; 

                   Решен Зевесом сей вопрос; 

                   Немедля с войском отправляйтесь 

                   Брать город, где паршивый пес, 

                   Латин коварный, пьет сивуху. 

                   Ударьте в город что есть духу. 

                   Деритесь ружьями, дубьем; 

                   С землею ратушу сровняйте, 

                   Колите, бейте и стреляйте, 

                   И лишь Амату взять живьем!"

                   Тут все оружьем забряцали,

                   Над войском прокатился гром;

                   Полки построились, помчали

                   К стенам Лаврента прямиком.

                   Огонь через валы швыряли,

                   На стены крепости влезали

                   И напустили тучи стрел.

                   Эней же, руки простирая,

                   Кричит, Латина укоряя:

                   "Ты, ты виновник страшных дел!"

                   Те, что в Лавренте оставались,

                   Увидя, что пришла беда,

                   До полусмерти испугались,

                   Не знали, утекать куда.

                   Тряслись от страха и потели,

                   Ворота отворять хотели,

                   Чтоб в город свой впустить троян.

                   Царя Латина громко звали, 

                   На вал чуть не силком толкали, 

                   Чтоб шел спасать своих мирян.

                   Амата глянула в оконце

                   И видит - в городе пожар,

                   От стрел, от дыма скрылось солнце...

                   Тут кинуло Амату в жар.

                   Нигде вокруг не видя Турна,

                   Царица завздыхала бурно,

                   На бедную дурман напал.

                   Смерть Турна видя мутным взором,

                   Подумала, что он с позором

                   Из-за нее навек пропал.

                   Все сразу стало ей постыло, 

                   Осточертел ей белый свет, 

                   Себя и всех богов костила, 

                   И видно изо всех примет, 

                   Что ум последний потеряла. 

                   Одежды царские порвала, 

                   Настал ее последний час: 

                   Вкруг шеи пояс обкрутила, 

                   За крюк железный зацепила - 

                   И навсегда ушла от нас.

                   Когда Лавиния узнала 

                   О смерти матери своей,

                   По-книжному "увы!" вскричала,

                   Потом - притворно, для людей -

                   Цветные платья изорвала,

                   Как галка, в черном щеголяла,

                   К лицу свой траур подобрав.

                   Пред зеркальцем весь день крутилась,

                   Кривиться жалобно училась

                   И мило всхлипывать в рукав.

                   Промчалась весть о деле тяжком 

                   В народе, в городе, в полках; 

                   Латин, как хлипкий старикашка, 

                   Чуть удержался на ногах, 

                   Потом бежать к воде пустился 

                   И так уродски искривился, 

                   Аж вчуже страшно поглядеть. 

                   Всех смерть Аматы всполошила, 

                   К печальным мыслям обратила, 

                   Пришлось и Турну поскорбеть.

                   Когда о злой беде проведал

                   Лихой рутульский атаман,

                   Он мир земной проклятью предал,

                   И, точно раненый кабан,

                   Бежит, кричит, вертит руками,

                   Бранясь последними словами,

                   Латинцам и рутульцам бой

                   Веля остановить немедля.

                   И вот войска, как на обедню,

                   Утихомирясь, стали в строй.

                   Эней взыграл душой, услыша, 

                   Что Турн согласен биться с ним; 

                   Оскалил зубы, в поле вышел, 

                   Копьем махая боевым, - 

                   Прямой как тополь, величавый, 

                   Бывалый, сильный, ловкий, бравый, 

                   Такой, как был Нечеса князь; 

                   Все на него глаза лупили, 

                   Враги - и те его хвалили, 

                   Вплотную вкруг него толпясь.

                   Как только выступила к бою 

                   Завзятых пара удальцов, 

                   То каждый, глянув пред собою, 

                   Живьем врага был съесть готов. 

                   Хвать-хвать - и сабли засвистели, 

                   Чик-чик - и искры полетели, 

                   Герои саблями крестят. 

                   Турн, метя рубануть по шее, 

                   Прочь епанчу сорвал с Энея, 

                   Троянец отступил назад.

                   Но, вмиг очухавшись, сторицей

                   За епанчу он отплатил

                   И, налетев на Турна птицей,

                   Рутульцу саблю перебил.

                   Как тут спастись? Куда деваться?

                   Не лучше ль подобру убраться?

                   Нельзя без сабли воевать.

                   Турн отроду был парень прыткий,

                   И вот, откинув полы свитки,

                   Решил он стрекача задать.

                   Бежит пан Турн, к полкам взывает

                   И просит у своих меча;

                   Никто беднягу не спасает

                   От рук троянца-силача.

                   Вдруг, сызнова перерядившись

                   И снова перед ним явившись,

                   Сестра ему палаш сует;

                   И сабли снова засверкали,

                   И латы снова забренчали,

                   И каждый вновь наотмашь бьет.

                   Тут Зевс, не вытерпя, озлился, 

                   Юноне с гневом так сказал: 

                   "Аль ум твой сдуру помутился? 

                   Аль хочешь, чтоб я таску дал? 

                   Чтоб молния тебя спалила! 

                   Беда, коль баба задурила! 

                   Уже известно всем богам: 

                   Эней на небе будет с нами 

                   Кормиться теми ж пирогами, 

                   Какие жалую я вам.

                   Бессмертного убить кто сможет 

                   Иль даже рану нанести? 

                   Зачем же в мире жертвы множить, 

                   Чтоб Турна твоего спасти? 

                   Ютурны знаю я проказы, 

                   Теперь, по твоему приказу, 

                   Она рутульцу меч дала. 

                   Докуда ж будешь ты беситься, 

                   На Трою и троянцев злиться? 

                   Иль мало сделанного зла?"

                   Юнона в первый раз смирилась, 

                   Без крика к Зевсу речь вела: 

                   "Прости, мой пан, я провинилась, 

                   Я прежде зла, глупа была; 

                   Пускай Эней врага карает, 

                   Трон у Латина отнимает, 

                   Пускай свой род здесь поселит; 

                   Но пусть, молю, латинцев племя 

                   На вечное удержит время 

                   Названье, веру, речь и вид".

                   "Согласен. Будет, как сказала", -

                   Зевес Юноне отвечал.

                   Богиня враз затанцовала,

                   А Зевс Метелицу свистал;

                   Все судьбы на весы кидали,

                   Ютурну в воду отослали,

                   Чтоб с братом Турном разлучить.

                   По книге судеб, что веками

                   Бессмертных писана руками,

                   Так должно было поступить.

                   Эней, махая длинной пикой,

                   На Турна прямиком идет

                   И в ярости вопит великой:

                   "Теперь конец тебе, урод!

                   Как ни вертись, как ни брыкайся,

                   Как шкурой подлой ни меняйся,

                   Хоть зайчиком, хоть волком стань,

                   Хоть в небо лезь, хоть прыгни в воду,

                   Тебя достану я, урода,

                   И размозжу в минуту, дрянь!"

                   Не устрашась надменной речи, 

                   Турн ус беспечно закрутил, 

                   Могучие расправил плечи, 

                   В ответ Энею отмочил: 

                   "Оставь пустые небылицы. 

                   Еще ты не поймал синицы. 

                   Тебя я, право, не боюсь. 

                   Не мы, а боги, всякий знает, 

                   Судьбой людскою управляют, 

                   Пред ними только и смирюсь".

                   Так говоря, он повернулся,

                   Пятипудовый камень взял;

                   При этом Турн, как ерш, надулся;

                   Уже, гляди, не тем он стал.

                   Не та уж у рутульца сила,

                   Ему Юнона изменила,

                   А с тем пришел и силам крах.

                   Ему и камень изменяет,

                   Он до врага не долетает,

                   И тут объемлет Турна страх.

                   Меж тем троянец, выгнув спину, 

                   Копье в ладони крепче сжал 

                   И Турну, сукиному сыну, 

                   На память вечную послал. 

                   Копье звенит, свистит, трепещет, 

                   И вот, как утку с лёта кречет, 

                   Рутульца в бок с разлета бьет. 

                   Простерся Турн ничком на поле, 

                   Весь корчится от лютой боли, 

                   Олимпских еретик клянет.

                   Полки латинцев ужаснулись, 

                   Хватил рутульцев паралич, 

                   Троянцы злобно усмехнулись, 

                   На небе пили могарыч. 

                   Турн, злую боль превозмогая, 

                   К Энею руки простирая, 

                   Роняя слезы, речь ведет: 

                   "Анхизыч, жизни как подарка 

                   Я не хочу, твоя припарка 

                   За Стикс меня уволокет.

                   Но жив еще мой батька бедный, 

                   Он стар, и немощен, и хил; 

                   Я вижу жребий твой победный, 

                   Да мне уж белый свет не мил. 

                   Лишь об одном я умоляю, 

                   Мольбу исполнить заклинаю: 

                   Когда небытие вкусит 

                   Моя душа, ты батьке тело 

                   Мое отправь, за это дело 

                   Что хочешь у меня проси".

                   Эней от речи той смягчился

                   И меч подъятый  опустил,

                   Едва-едва не прослезился

                   И Турна было отпустил. 

                   Вдруг видит - ладанка Палланта

                   Из золота и аграманта

                   У Турна свесилась с плеча.

                   Глаза Энея засверкали,

                   От гнева губы задрожали,

                   Себя не помня, сгоряча

                   Схватил он Турна за чуприну, 

                   Вниз головой перевернул, 

                   Потом за горло взял детину 

                   И басом громовым рванул: 

                   "Чужим некстати ты гордишься 

                   И над Паллантом зря глумишься, 

                   Имея думку быть живым. 

                   Шалишь! Палланта тень взывает, 

                   Не я, а он тебя карает; 

                   Иди к чертям, дядьям своим!"

                   И с этим словом меч вонзает 

                   В разинутый рутульца рот 

                   И трижды в рану погружает, 

                   Чтоб больше не было хлопот. 

                   Душа рутульца отлетела, 

                   Хоть и не очень-то хотела 

                   В Плутонов дом под землю лезть. 

                   Кто действует неосторожно, 

                   Тому жить в счастье невозможно, 

                   Особенно - коль совесть есть.