Увеличить |
Комментарии
Восемь философических писем, написанных по-французски в
1828—1830 гг., составляют одну непрерывную серию, имеют внутреннюю логику
развития мысли, что предполагает единство их последовательного восприятия.
Непосредственным толчком для оформления выраженных в них идей послужило одно из
посланий Екатерины Дмитриевны Пановой, сестры современника Пушкина и члена
литературно-театрального общества «Зеленая лампа», а впоследствии известного
музыковеда А.Д. Улыбышева.
Биограф Чаадаева М.Н. Лонгинов так описывает их
взаимоотношения: «Они встретились нечаянно. Чаадаев увидел существо, томившееся
пустотой окружавшей среды, бессознательно понимавшее, что жизнь его чем-то извращена,
инстинктивно искавшее выхода из заколдованного круга душившей его среды.
Чаадаев не мог не принять участия в этой женщине; он был увлечен непреодолимым
желанием подать ей руку помощи, объяснить ей, чего именно ей недоставало, к
чему она стремилась невольно, не определяя себе точно цели. Дом этой женщины
был почти единственным привлекавшим его местом, и откровенные беседы с ней
проливали в сердце Чаадаева ту отраду, которая неразлучна с обществом милой
женщины, искренно предающейся чувству дружбы. Между ними завязалась переписка,
к которой принадлежит известное письмо Чаадаева, напечатанное через семь лет и
наделавшее ему столько хлопот».[144]
Приводим текст послания Пановой, важного для понимания
первого философического письма.
«Уже давно, милостивый государь, я хотела написать вам;
боязнь быть навязчивой, мысль, что вы уже не проявляете более никакого интереса
к тому, что касается меня, удерживала меня, но наконец я решилась послать вам
еще это письмо; оно вероятно будет последним, которое вы получите от меня.
Я вижу, к несчастью, что потеряла то благорасположение,
которое вы мне оказывали некогда; я знаю: вы думаете, что в том желании
поучаться в деле религии, которое я выказывала, была фальшь: эта мысль для меня
невыносима; без сомнения – у меня много недостатков, но никогда, уверяю вас,
притворство ни на миг не находило места в моем сердце; я видела, как всецело вы
поглощены религиозными идеями, и мое восхищение, мое глубокое уважение к вашему
характеру внушили мне потребность заняться теми же мыслями, как и вы; я со всем
жаром, со всем энтузиазмом, свойственным моему характеру, отдалась этим столь
новым для меня чувствам. Слыша ваши речи, я веровала; мне казалось в эти
минуты, что убеждение мое было совершенным и полным, но затем, когда я оставалась
одна, я вновь начинала сомневаться, совесть укоряла меня в склонности к
католичеству, я говорила себе, что у меня нет личного убеждения и что я только
повторяю себе, что вы не можете заблуждаться; действительно, это производило
наибольшее впечатление на мою веру, и мотив этот был чисто человеческим.
Поверьте, милостивый государь, моим уверениям, что все эти столь различные
волнения, которые я не в силах была умерить, значительно повлияли на
мое здоровье; я была в постоянном волнении и всегда недовольна собою, я должна
была казаться вам весьма часто сумасбродной и экзальтированной… вашему
характеру свойственна большая строгость… я замечала за последнее время, что вы
стали удаляться от нашего общества, но я не угадывала причины этого. Слова,
сказанные вами моему мужу , просветили меня на этот счет. Не стану говорить
вам, как я страдала, думая о том мнении, которое вы могли составить обо мне;
это было жестоким, но справедливым наказанием за то презрение, которое я всегда
питала к мнению света… Но пора кончить это письмо; я желала бы, чтоб оно
достигло своей цели, а именно убедило бы вас, что я ни в чем не притворялась,
что я не думала разыгрывать роли, чтобы заслужить вашу дружбу, что если я
потеряла ваше уважение, то ничто на свете не может вознаградить меня за эту
потерю, даже сознание, что я ничего не сделала, что могло бы навлечь на меня
это несчастье. Прощайте, милостивый государь, если вы мне напишете несколько
слов в ответ, я буду очень счастлива, но решительно не смею ласкать себя этой
надеждой.
Е. Панова» .[145]
Пытаясь разрешить мучительные сомнения корреспондентки,
Чаадаев продумывает разнородные идеи, в которых проблемы его собственного
сознания и душевное неустройство Пановой, различные общественно-исторические
ситуации и мировые цели как бы перекликаются и просматриваются друг через
друга. Все это подсказывает ему искомый жанр, соответствующий не только
своеобразию адресата, но и характеру его философии, ее широкому предназначению,
и личное послание в процессе работы превращается в знаменитое первое
философическое письмо, представляющее собой как бы введение ко всем остальным.
В нем автор постепенно отходит от личных проблем и обращается, углубляя
сравнительную характеристику России и Европы, к истории, являющейся, по его
словам, «ключом к пониманию народов» и открывающей разным народам их роль в
мировом процессе.
Чаадаев довольно долго работал над расширенным ответом
Пановой, к моменту его окончания уже прервал с нею знакомство и не отправил
письма. Но эпистолярная форма решительно выбрана, и последующие письма, по его
уточнению, написаны «как будто к той же женщине».
Если в первом философическом письме вопрос о благой роли
провидения как в индивидуальной, так и в социальной жизни ставится в
религиозно-публицистическом плане, то во втором, третьем, четвертом и пятом
письмах автор переходит к его многостороннему рассмотрению «аргументами
разума», используя достижения философии и естествознания. Теперь он, говоря его
собственными словами, стремится «сочетаться с доктринами дня», применить «рациональную
манеру», физический, математический и биологический «маневр» для доказательства
того, что христианство заключает в своем лоне науку, философию, историю,
социологию и самую жизнь в единстве ее таинственной непрерывности и
беспредельной преемственности. И только в таком религиозно обусловленном
единстве возможен, по его мнению, прогресс, долженствующий, если он подлинный,
основываться на христианской идее бесконечности.
По мнению Чаадаева, провиденциалистская точка зрения
необходима и исторической науке, погрязшей в фактособирательстве и в бесплодных
выводах либо о необъяснимом «механическом совершенствовании» человеческого
духа, либо о его беспричинном и бессмысленном движении. Следовательно,
историческая наука, считает он, должна стать составной частью религиозной
философии и получать характер истины не от хроники, а от нравственного разума,
улавливающего проявления и воздействия «совершенно мудрого разума». История, в
понимании автора, обязана не только уяснить «всеобщий закон» смены эпох и суметь
выделить в них традиции продолжения «первичного факта нравственного бытия», но
и тщательно перепроверить в этом свете «всякую славу», совершить «неумолимый
суд над красою и гордостью всех веков». В шестом и седьмом философических
письмах Чаадаев переоценивает различные исторические репутации и рассматривает
важные эпохи мировой истории в русле своей религиозно-прогрессистской логики.
Каждому народу, заключает он, необходимо, глубоко уяснив своеобразие своего
прошлого и настоящего, проникнуться предчувствием и «предугадать поприще,
которое ему назначено пройти в будущем» для установления грядущей вселенской
гармонии.
Чаадаев как бы возвращается к проблемам первого
философического письма, но уже на основе всего круга размышлений. Поэтому
первое философическое письмо, с его тезисами и выводами, может быть прочитано
вслед за седьмым, как его логическое продолжение; поставив ряд волнующих его
проблем в эмоционально-публицистическом ключе, автор словно требует их
повторного и более широкого рассмотрения в холодном свете беспристрастного
знания.
В восьмом, и последнем, философическом письме, отчасти
носящем методологический характер, он пытается объяснить необходимость этого
приема в своей проповеди уже не только индивидуальным своеобразием
корреспондентки, как в первом, но и особенностями современного духовного
состояния человека вообще. Сейчас, в эпоху хиреющего чувства и развившейся
науки, нельзя, по его убеждению, ограничиваться упованием сердца и слепой
верой, а следует «простым языком разума» обратиться прямо к мысли, «говорить с
веком языком века, а не устарелым языком догмата», чтобы с учетом всевозможных
настроений и интересов «увлечь даже самые упорные умы» в лоно «христианской
истины».
[1] Слова
молитвы господней (Евангелие от Матфея, VI, 10).
[2] Автор
обращается здесь к Е. Д. Пановой.
[4] Цицеро
н. Оратор, 120.
[5] Друиды
– жрецы у кельтов древней Галлии, Англии и Ирландии.
[6] Скальды
– древнескандинавские поэты и певцы, слагавшие песни о походах викингов и их
победах.
[7] Барды
– поэты и певцы у древних кельтов.
[8] Имеется
в виду Петр I.
[9] …другой
великий государь… – Александр I.
[10] Речь
идет о победе русских войск в Отечественной войне 1812 года и в заграничном
походе 1813—1814 гг.
[11] Имеется
в виду восстание декабристов в 1825 г.
[12] Фотий
– церковный и политический деятель Византии, константинопольский патриарх в
858—867 и 878—886 гг.
[13] Речь
идет об эпической поэме Торквато Тассо «Освобожденный Иерусалим».
[15] Евангелие
от Марка, XVI, 15.
[16] Подразумевается
Москва как «город мертвых».
[17] Имеются
в виду участники платоновских диалогов «Федр» и «Пир».
[18] Аристотел
ь. Политика, кн. 1, гл. 2.
[19] Русские
войска блокировали Босфор в мае 1829 г. и взяли Эрзерум в апреле
1829 г.
[20] Имеются
в виду предания об искушении св. Антония, одного из основателей христианского
монашества, дьявольской силой.
[22] Здесь
и далее слова в прямых скобках вставлены переводчиком.
[25] Евангелие
от Иоанна, I, 9—10.
[26] Речь
идет о наличии у основателей древнегреческой философии и древнеазиатской
религии христианских прообразов.
[28] Поглощена
смерть победою… (лат.) – Для эпиграфа взяты слова из первого послания
апостола Павла к коринфянам (1 Кор., XV, 54), заимствованные из книги пророка
Исайи (Исайя, XXV, 8).
[29] Повиновение
есть истинный долг души разумной, признающей небесного владыку и победителя (франц.)
. – Монтень М. Опыты, кн. 2, гл. 12.
[31] Почему
древние не умели наблюдать? Потому что они не были христианами.
[32] Novum
organum – Бэкон Ф. Новый Органон, гл. 68.
[33] Речь
идет о Платоне.
[34] Здесь
надлежит заметить две вещи, во-первых, что мы не имели в виду утверждать, будто
в этой жизни содержится все небо целиком: оно в этой жизни лишь начинается, ибо
смерть более не существует с того дня, как она была побеждена спасителем; и
во-вторых, что здесь, конечно, говорится не о слиянии вещественном во времени и
пространстве, а лишь о слиянии в идее и в принципе.
[35] он
не зависит от нас
[38] У
Спинозы нет сочинения под заглавием «De Anima» («О душе»). В 48-й теореме
второй части «Этики», называющейся «Об уме», есть сходное с текстом эпиграфа
рассуждение. Однако цитата взята из доказательства 32-й теоремы первой части
«Этики», называющейся «О боге».
[39] В
таком случае уже не вера двигала бы горы, а Алгебра.
[40] Пифагорейцы
– последователи учения древнегреческого философа Пифагора, считавшего числа
основой и сущностью природных явлений. По убеждению пифагорейцев, числа
образуют космический порядок (гармонию, музыку сфер), составляющий прообраз
общественного порядка.
[41] Каббалисты
– сторонники каббалы, еврейского религиозно-мистического учения, основанного на
толковании Ветхого завета.
[42] Спиноза
– Цитата из схолии к 17-й теореме первой части «Этики» Спинозы приводится в
сокращенном виде.
[43] Слова
«ход» и «содержание» подчеркнуты переводчиком, чтобы выделить два раздела в
рассуждении Чаадаева.
[44] Ньютон
действительно бежал от чумы, но не в Кембридж, а, наоборот, из Кембриджа.
[45] Апокалипсис
(от греч. apokаlypsis – откровение) – Откровение Иоанна Богослова, одна из
новозаветных книг, содержащая пророчества о конце света и страшном суде.
[47] Сенсуалисты
– последователи философского направления, признающего ощущения единственной
основой и источником познания.
[49] principe
occasionnel – Побочная причина («cause occasionnelle»), то есть
вторичная или случайная, – понятие, развитое французским мыслителем
Мальбраншем и другими представителями так называемого окказионализма (от лат.
occasio – случай) в философии.
[50] Шотландская
школа, или философия «здравого смысла», возникла и получила распространение в
60 – 80-х гг. XVIII в. в шотландских университетах Глазго, Эдинбурга,
Абердина. Ее представители (Т. Рид, Дж. Освальд, Д. Стюарт) выдвигали
основанные на «непосредственном познании» доводы в пользу бытия бога, души,
разумности и целесообразности всего сущего, признавали самоочевидность
религиозных истин и непререкаемость нравственных норм, коренящихся в «моральном
чувстве», утверждали веру как основание философии.
[51] Чаадаев
пересказывает по-своему следующие слова из книги Иова, XI, 12: «Но пустой
человек мудрствует, хотя человек рождается подобно дикому осленку».
[53] Они
толкуют много о душе, но все превратно. Мильтон (англ.) – Для эпиграфа
взяты слова из четвертой части поэмы Мильтона «Возвращенный рай». Они входят в
речь Христа, обращенную к сатане, который искушает его поучениями греческих
мудрецов (Сократа, Платона, стоиков и эпикурейцев):
Увы, чему
способны научить
Все мудрецы подобные,
когда
Они самих себя не
постигают,
Понятия о боге не
имея,
О таинствах великих
мирозданья,
О горестном паденьи
человека,
И, меж собой толкуя о
душе,
Они о ней превратно
рассуждают.
[55] Petitio
principii – латинское название логической ошибки, заключающейся в том, что
в качестве довода, подтверждающего тезис, приводится такое положение, которое,
хотя и не является заведомо ложным, само еще нуждается в доказательстве.
[56] …самая
положительная, самая строгая философия нашего времени – так автор
характеризует шотландскую школу.
[59] …новое
порождение глубокой и мечтательной Германии… – философия Шеллинга, в
развитии которой от самопознания через миропознание к богопознанию Чаадаев
находил черты родственных ему устремлений. По его мнению, Шеллинг смелее и
последовательнее Канта выходил из сферы субъективного «искусственного разума» в
своих попытках построить абсолютную теорию, которая в универсальном знании на
основе частных наук должна раскрыть всеобщие начала природы и духа. Чаадаеву
была близка у Шеллинга идея мирового единства, в которой натурфилософия и
трансцендентальная философия, «реализм» и «идеализм», не исключают, а дополняют
друг друга в «высшем синтезе» и в которой провиденциально обосновывается
исторический прогресс. Однако «тонкий платонизм» системы Шеллинга, растворявший
ее в «океане абстракта», заставлял Чаадаева искать «заземляющих» коррективов к
ней в социальных идеях его времени.
[60] Изречение
Паскаля из его «Предисловия к трактату о пустоте».
[61] Известно,
что знаменитое доказательство бытия божия, приписываемое Декарту, восходит к
Ансельму, жившему в XI в. Доказательство оставалось погребенным в каком-то
уголке человеческого сознания в течение почти 500 лет, пока не явился Декарт и
не вручил его философии – Цицерон . О законах, кн. I, гл. 9, § 26—27.
[62] Средневековый
богослов и философ Ансельм Кентерберийский, а затем и Декарт развивали так
называемое онтологическое доказательство бытия божия: врожденное присутствие в
человеке, как существе конечном и несовершенном, идеи существа бесконечного и
совершенного является следствием наличия совершенной надчеловеческой
реальности, «бесконечной субстанции».
[67] Глубокий
мыслитель, творец этой философии… – Кант, критическое усвоение идей
которого отражено в записях Чаадаева на двух его главных книгах. На форзаце
«Критики практического разума» он написал по-немецки, используя евангельские
слова об Иоанне Крестителе как предтече Христа: «Он не был светом, но
свидетельствовал о свете». Над названием же «Критики чистого разума» отметил:
«Апологет Адамова разума». Кант неприемлем для Чаадаева в той степени, в какой
выдвигает принцип самодовлеемости человека и опирается лишь на «разум во времени
или разум субъективный» . Вместе с тем, изучив добросовестно этот
отвлеченный «искусственный разум», Кант, по мнению автора, осадил его
самоуверенные претензии и показал его предельные границы, чем и приоткрыл путь
к свету. Скромно называя свои размышления лишь логическим следствием кантовских
выводов, Чаадаев, однако, уверен, что именно они и являются подлинным развитием
нового пути к тому свету, свидетельствовать о котором был призван
кенигсбергский мудрец. Свет этот, полагает он, воистину воссияет лишь тогда,
когда сломаются непереходимые перегородки между «верховной логикой» и «нашими
мерками», между миром «вещей в себе» и миром познаваемых явлений через
восхождение к источнику духовного начала, в лоне которого зарождается «высший
разум». О важных последствиях такого восхождения говорит автор на многих
страницах философических писем.
[70] …другая,
еще более самонадеянная философия… – имеется в виду учение Фихте,
полагающее некий абсолютный субъект, который наделен бесконечной творческой
активностью. На одном из сочинений немецкого мыслителя Чаадаев, раздраженный
его гордыней, написал по-латыни: «Наглость».
[71] Под
архетипами Платона следует понимать бытийный мир «идей», созерцаемый
бессмертной душой человека до ее вселения в смертное тело. Следовательно, по
убеждению древнегреческого философа, человек с рождения обладает истинными
знаниями, которые в дальнейшей жизни лишь оживляются под воздействием внешних
обстоятельств и, таким образом, вспоминаются.
[72] В
произведениях Декарта получило систематическое развитие учение о врожденных
идеях, присущих человеческому мышлению изначально и не зависящих от опыта.
Декарт подразделял их на врожденные понятия (например, понятия бытия,
длительности, протяженности, числа, фигуры, движения) и врожденные аксиомы,
представляющие собой связь первых. Врожденные понятия и аксиомы рассматривались
им как совокупность потенций, проявляющихся и развивающихся в соответствующих
внешних условиях.
[73] В
истории философии понятие априо́ри (от лат. a priori, букв. – из
предшествующего) связано с учением о врожденных идеях и означает внеопытное
знание, имманентно существующее в сознании. Это понятие получило широкое
распространение после появления «Критики чистого разума» Канта, у которого
априори отличается от врожденных идей тем, что относится только к форме, а не к
содержанию познания. Кант различал априорные формы чувственности (пространство
и время) и рассудка (причина, необходимость и т. д.), которые организуют и
упорядочивают хаотическое знание, получаемое с помощью ощущений.
[74] Бесполезно
пытаться точно определить, в каком именно месте земли находился этот источник
света; но то достоверно, что предания всех народов мира единогласно признают
родиной первых человеческих познаний одни и те же страны.
[75] …гномонические
наблюдения… – наблюдения с помощью гномона, древнейшего астрономического
инструмента, который служит для определения момента полдня и направления
полуденной линии (т. е. меридиана).
[76] Речь
идет о периоде средневековья.
[77] …Катоне,
раздирающем свои внутренности… – Катон Младший, республиканец, противник
Юлия Цезаря. Приверженец стоической философии, он в момент поражения республики
добровольно избрал смерть.
[78] Речь
идет о стоицизме – философском направлении эпохи эллинизма, которое, в частности,
разрабатывало этические проблемы уравновешенной мудрости, освобождения от
страстей, покорности судьбе, стойкости в жизненных испытаниях.
[79] Имя
Стагирита… – то есть Аристотеля.
[80] Приговор
Платона над этим развратителем людей… – признавая высокие художественные
достоинства произведений Гомера, Платон в «Государстве» осуждал их за
несоответствие высоким нравственным принципам и воспитательным задачам
искусства и тем самым как бы предвосхищал сходные идеи Руссо и Л. Толстого.
[81] Чаадаев
опять подчеркивает наличие христианских «прообразов» в философии Платона.
[82] Как
Шлейермахер, Шеллинг, Кузен и др.
[83] …чувственным
внушениям Плагина – положительно оценивая христианские «прообразы» в
философии Платона, Чаадаев критически воспринимал в ней элементы античного
материализма.
[84] Тогда,
например, люди уже не будут искать великий Вавилон – …великий Вавилон –
крупнейший город древней Месопотамии, столица Вавилонского царства в
XIX—VI вв. до н. э.
[85] Александр,
Селевкиды (Селевкиды – династия, правившая в 312—64 гг. до
н. э. в крупнейшем из эллинистических рабовладельческом государстве,
которое включало в период расцвета часть Средней и Малой Азии, Иранское
нагорье, Месопотамию.), Марк Аврелий, Юлиан, Лагиды (Лагиды –
царская династия, правившая в 305—30 гг. до н. э. в Египте в
эллинистический период его истории.) и т. д.
[86] Реформация
– религиозно-социальное движение в Западной Европе XVI в., возникшее как
протест против идеологии и церковной организации средневекового католицизма и
послужившее образованию протестантских вероисповеданий.
[87] Voltaire. Remarques pour servir de supplément а l’Essai sur les moeurs et l’esprit des nations. Paris. 1828.
[88] Из
зрелища, представляемого Индией и Китаем, можно почерпнуть важные назидания.
Благодаря этим странам мы являемся современниками мира, от которого вокруг нас
остался только прах; на их судьбе мы можем узнать, что сталось бы с
человечеством без того нового толчка, который был дан ему всемогущей рукою в
другом месте.
[89] Иудаизм
– религия евреев, зародившаяся в конце второго тысячелетия до н. э. и
ставшая монотеистической с VII в. до н. э., с возникновения культа
бога Яхве.
[90] Чаадаев
резко отрицательно относится к эпохе Возрождения, разрушившей, по его мнению,
религиозное единство истории и приведшей к торжеству индивидуализма,
своевольного «искусственного разума».
[91] Пелазги
– по сведениям античных авторов, древнейшее (доэллинское) население Греции.
[92] Оттоманская
империя – Османская империя, официальное название султанской Турции по
имени основателя династии – Османа I. Сложилась в середине XV в. К
середине XVI в. подчинила своему господству Переднюю Азию, Юго-Восточную
Европу, Египет и другие страны Северной Африки.
[93] Когда
говорят о какой-нибудь культурной нации, что она находится в застое, то надо
прибавить, с каких пор она пришла в это состояние, иначе эта фраза совсем не
имеет смысла.
[94] Столбы
(столпы) Геркулеса (Геракла) – древнее название двух скал на
противоположных берегах Гибралтарского пролива. По мифу, Геракл прошел через
всю Европу и Ливию (Африку) и поставил столпы в память своих странствий.
[96] …они
видят только папизм… – имеется в виду огромное влияние на историю
средневекового западного христианства римских пап, в деятельности которых
протестанты подчеркивали отрицательные для нравственного сознания моменты.
[97] …менее
пристрастная философия… – имеются в виду представители так называемой
французской романтической историографии (Балланш, Гизо, Минье, Тьер, Тьерри и
др.), которые выделяли идею непрерывности и закономерности в развитии
человечества.
[98] С
тех пор, как эти строки были написаны, г. Гизо в значительной степени оправдал
нашу надежду – Речь идет о книге Ф. Гизо: Cuizot F. Cours d’histoire
moderne: Histoire générale de la civilisation en Europe,
depuis la chute de l’empire romain jusqu’а la révolution francaise.
Paris. 1828.
[99] …
достроить базилику св. Петра… – строительство собора св. Петра в Риме,
начавшееся в XV в., велось (под руководством Рафаэля, Микеланджело,
Бернини и др.) около полутораста лет во время правления нескольких пап.
[100] Индульгенция
(от лат. indulgentia – милость, прощение) – грамота об отпущении грехов,
выдававшаяся католическими священниками от имени папы римского за деньги или за
какие-либо заслуги перед церковью.
[101] Лютеранство
– разновидность протестантизма, основанная в XVI в. Лютером в Германии.
[102] Евхаристия
– церковное таинство причащения телу и крови Христа.
[103] Кальвинизм
– одно из протестантских вероучений, основанное в XVI в. Кальвином в
Швейцарии.
[105] Повторение
мысли Паскаля (см. прим. 5 к пятому философическому письму).
[107] Ни
Геродота, ни Тита Ливия, ни Григория Турского нельзя упрекать за то, что они
заставляли провидение вмешиваться во все человеческие дела; но надо ли
говорить, что не к этой суеверной идее повседневного вмешательства бога хотели
бы мы снова привести человеческий ум?
[108] В
том самом Риме, о котором столько говорят, где все бывали и который все-таки
очень мало понимают, есть удивительный памятник, о котором можно сказать, что
это – событие древности, длящееся доныне, факт другой эпохи, остановившийся
среди течения времен: это Колизей. По моему мнению, в истории нет ни одного
факта, который внушал бы столько глубоких идей, как зрелище этой руины, который
отчетливее обрисовывал бы характер двух эпох в жизни человечества и лучше бы
доказывал ту великую историческую аксиому, что до появления христианства в
обществе никогда не было ни истинного прогресса, ни настоящей устойчивости. В
самом деле, эта арена, куда римский народ стекался толпами, чтобы упиться
кровью, где весь языческий мир так верно отражался в ужасной забаве, где вся
жизнь той эпохи раскрывалась в самых упоительных своих наслаждениях, в самом
ярком своем блеске, – не стоит ли она перед нами, чтобы рассказать нам, к
чему пришел мир в тот момент, когда все силы человеческой природы уже были
употреблены на постройку социального здания, когда уже со всех сторон все
предвещало его падение и готов был начаться новый век варварства? И там же
впервые задымилась кровь, которая должна была оросить фундамент нового здания.
Не сто#ит ли поэтому один этот памятник целой книги? Но, странное дело! ни разу
он не внушил ни одной исторической мысли, полной тех великих истин, которые он
в себе заключает! Среди полчищ путешественников, стекающихся в Рим, нашелся,
правда, один, который, стоя на соседнем знаменитом холме, откуда он свободно
мог созерцать удивительные очертания Колизея, казалось, видел, по его словам,
как развертывались перед ним века и объясняли ему загадку своего движения. И
что же? он видел одних только триумфаторов и капуцинов. Как будто там никогда
не происходило ничего другого, кроме победных шествий и религиозных процессий!
Узкий и мелочный взгляд, которому мы обязаны известным всему миру лживым произведением!
настоящее поругание одного из прекраснейших исторических гениев, когда-либо
существовавших!
[109] Духовное
своеобразие позиции, определившей резкое неприятие Чаадаевым античного
искусства, отметил Толстой, находивший в ней близкие ему устремления. «Письма
Чаадаева очень интересны, – сообщал Лев Николаевич 24 декабря 1905 года
В.В. Стасову, – и место, которое вы выписали, очень мне по сердцу. Он
смотрел так правильно на греческое искусство, потому что был религиозный
человек. Если я так же смотрю на греческое искусство, то думаю, что по той же
причине. Но для людей нерелигиозных, для людей, верящих в то, что этот наш мир,
как мы его познаем, есть истинный, настоящий, действительно существующий так,
как мы его видим, и что другого мира никакого нет и не может быть, для таких
людей, каким был Гете, каким был наш дорогой Герцен и все люди того времени и
того кружка, греческое искусство было проявление наибольшей наилучшей красоты,
и потому они не могли не ценить его».
[110] …одно
из великих событий нашего века… – Отечественная война 1812 г.,
продолжавшаяся заграничными походами 1813—1814 гг.
[111] …алтари
кумиров – сокровища античного искусства.
[112] …при
свете их родного солнца… – в 1825 г. в Италии, во время трехлетнего
европейского путешествия.
[113] Существенное
воздействие на развитие религиозного умонастроения Чаадаева и соответственно на
его резко критическое отношение к античному искусству оказала встреча в
1825 г. во Франции с английским миссионером, представителем секты
методистов Чарльзом Куком. «С этим человеком, – замечал он позднее, –
провел я несколько часов, скоро протекших, почти мгновение, и с тех пор не имел
о нем никакого известия! И что же? Теперь я наслаждаюсь его обществом чаще,
нежели обществом прочих людей. Каждый день воспоминание о нем посещает меня». В
одном из музеев Флоренции Кук привлек внимание будущего автора философических
писем тем, что, едва останавливаясь у знаменитых шедевров, подолгу задерживался
у христианских древностей.
[114] На
нескольких следующих страницах Чаадаев дает относительно развернутую
характеристику отдельных особенностей древнееврейской и исламской религии,
отвлекаясь от противоречий конкретно-исторического и конкретно-нравственного их
содержания, что весьма показательно для его идеалистического понимания эволюции
мирового социального процесса. «При таком подходе, – отмечали К. Маркс и
Ф. Энгельс в „Немецкой идеологии“, обобщая примеры подобного понимания, –
историю всегда должны были писать, руководствуясь каким-то лежащим вне ее
масштабом; действительное производство жизни представлялось чем-то
доисторическим, а историческое – чем-то оторванным от обыденной жизни, чем-то
стоящим вне мира и над миром» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 3,
с. 38). Своеобразие избранного автором философических писем
провиденциалистского масштаба заставляет его «отсеивать» из «обыденной жизни»
самых разных эпох и духовно-этнографических регионов и соответствующим образом
истолковывать лишь те события и явления, которые не нарушили бы абстрактную
логику его взглядов на сущность и движущие силы общественного прогресса. Так,
еще в первом философическом письме Чаадаев достаточно искусственно разрешает в
эмоциональном ключе вопрос о соответствии целей и средств этого прогресса,
оправдывая средневековые религиозные войны и костры инквизиции, «кровавые битвы
за дело истины» в Европе (см. с. 19?). И для встречающихся ниже рассуждений
седьмого философического письма, например о Моисее, сохраняющем «возвышенный
монотеизм» и одновременно истребляющем десятки тысяч людей, или об учении
Магомета, обнаруживающем в христианстве, ради искоренения многобожия,
способность «комбинироваться при случае с заблуждением, чтобы достигнуть своего
полного результата», характерно то же неизжитое и существенное противоречие,
поскольку «действительное производство жизни» путем отражающегося на всем
протяжении истории смешения добра и зла является главным камнем преткновения
для взыскуемого Чаадаевым благого завершения «конечных судеб человеческого
рода».
[115] Заметьте,
что, в сущности, библейские лица должны быть нам всего более знакомы, так как
ничьи черты не обрисованы так хорошо. Это – одно из могущественнейших средств,
которыми Писание действует на людей. Так как надо было дать нам возможность
столь тесно сливаться с этими лицами, чтобы они могли влиять на самое внутреннее
существо наше и тем самым подготовляли души к восприятию гораздо более нужного
влияния личности Христа, то в Писании было найдено средство так ярко обрисовать
черты этих лиц, что образы их неизгладимо врезываются в ум, производя
впечатление людей, с которыми мы жили в близком общении.
[116] Иегова
(Яхве) – верховное божество в иудаизме.
[117] Второзаконие
– пятая книга Моисеева в Ветхом завете.
[118] Прочитайте
у Ксенофонта анекдоты о Сократе… – речь идет о сочинениях древнегреческого
писателя Ксенофонта «Апология Сократа» и «Меморабилии».
[119] Ecли
бы я писал не к женщине, я предложил бы читателю, чтобы составить себе об этом
понятие, прочесть особенно «Пир» Платона.
[120] Речь
идет о книге римского императора и философа-стоика Марка Аврелия «Наедине с
собой».
[121] Лионская
резня – гонение на христиан в Лионе, вспыхнувшее в августе 178 г. в
период правления римского императора Марка Аврелия и отличавшееся особенной
жестокостью.
[122] Ужасный
человек – сын Марка Аврелия, римский император Коммод, выступивший
гладиатором с титулом «непобедимый римский Геркулес». Устраивал террор против
Сената, был свергнут и убит.
[123] Впрочем,
ничто не может быть понятнее огромной славы Сократа, единственного в древнем
мире человека, умершего за свои убеждения. Этот единичный пример идейного
героизма должен был в самом деле ошеломить народы, как нечто из ряда вон
выходящее. Но для нас, видевших целые народы жертвующими жизнью за дело истины,
не безумие ли так же ошибаться на его счет?
[124] Теория
атомов Эпикура. – Развивая атомизм Демокрита, Эпикур преодолевает его
механистический детерминизм: для объяснения возможности столкновения атомов,
движущихся в пустом пространстве с одинаковой скоростью, он вводит понятие
спонтанного (внутренне обусловленного) «отклонения» атома от прямой линии.
[125] Нравственная
доктрина Эпикура. – В этике Эпикур обосновывает разумное наслаждение, в
основе которого лежит идеал уклонения от страданий и достижения спокойного и
радостного состояния духа.
[126] Стоики
– приверженцы стоицизма.
[127] Платоники
– последователи Платона.
[128] Портик
– так называли философскую секту стоиков, поскольку они собирались во главе со
своим учителем Зеноном в одном из портиков Афин.
[129] Академики
– члены основанной Платоном близ Афин Академии, в которой в разное время
усиливались влияния пифагореизма, скептицизма, стоицизма, аристотелизма,
неоплатонизма и которая в 529 г. была закрыта императором Юстинианом.
[130] Пифагор
не составляет исключения. Это была баснословная личность, которой всякий
приписывал все, что хотел.
[131] Первоначально
магометане не питали никакой антипатии к христианам; ненависть и презрение к
последним развилась у них лишь в результате долгих войн, которые они с ними
вели. Что касается христиан, то они, естественно, должны были смотреть на
мусульман сначала как на идолопоклонников, а потом – как на врагов своей веры,
какими те действительно и сделались.
[132] Мистерии
Самофракия – остров Самофракия в Эгейском море был одним из наиболее
древних и известных святилищ, где в античности происходили мистерии, то есть
тайные культы древнегреческих мифологических божеств.
[133] Влияние
гомеровской поэзии естественно сливается с влиянием греческого искусства, так
как она представляет собою прообраз последнего; другими словами, поэзия создала
искусство, которое продолжало влиять в том же направлении. Вопрос о том,
существовал ли когда-нибудь Гомер как личность, для нас совершенно безразличен:
историческая критика никогда не будет в состоянии изгладить память Гомера,
философа же должна занимать только идея, связанная с этой памятью, а не самая личность
поэта.
[134] Тифон
– в древнегреческой мифологии младший сын Геи и Тартара, родившийся после
победы богов над титанами, чудовище с сотней драконьих голов, человеческим
туловищем до бедер и извивающимися змеями вместо ног.
[135] Ариман
– в древнеиранских дуалистических религиях глава злых божеств и олицетворение
злого начала.
[136] Сатурналии
– народный праздник в Древнем Риме по окончании полевых работ в честь бога
плодородия и времени Сатурна.
[137] Для
нашего времени положительным счастьем является вновь открытая с недавних пор
историческому мышлению область, не зараженная гомеризмом. Влияние идей Индии
уже сказывается на ходе развития философии чрезвычайно благотворным образом.
Дай бог, чтобы мы возможно скорее пришли этим кружным путем к той цели, к которой
более короткий путь до сих пор не мог нас привести.
[138] Отдавая
эти письма в печать, нам следовало бы, может быть, просить читателя о
снисхождении к слабости и даже неправильности слога. Излагая свои мысли на
чужом языке и не имея никаких литературных притязаний, мы, конечно, вполне
сознавали, чего нам недостает в этом отношении. Но мы полагали, во-первых, что
в нынешнее время сведущий читатель не придает уже форме, как прежде, большего
значения, чем она заслуживает, и готов немного потрудиться, чтобы извлечь
мысль, если она кажется ему сто#ящей того, из-под спуда самого несовершенного
изложения. Затем мы полагали, что в наше время цивилизация более, чем
когда-либо требует распространения идей в какой бы то ни было форме и что
бывают такие случаи, такие социальные условия, когда человек, полагающий, что
он имеет сообщить человечеству нечто важное, лишен выбора: ему ничего другого
не остается, как говорить на общераспространенном языке, хотя бы он владел лишь
смешным, искаженным наречием его. Наконец, мы полагали, что литературная
держава слишком благородна в настоящее время, чтобы предписывать всем своим
подданным всяких местностей и широт официальный язык своего академического
трибунала, и что, дорожа лишь тем, чтобы высказываемое было правдой, она не обращает
особенного внимания на то, хорошо или дурно эта правда высказана. Вот на что мы
рассчитывали.
[139] …великое
христианское заблуждение.. . – имеются в виду возрожденческие и
протестантские идеи.
[140] Не
должен ли раздаться в мире новый голос, связанный с ходом истории… –
Чаадаев подразумевает здесь и свою философию истории.
[141] Как
известно, христианство упрочилось без содействия какой бы то ни было книги.
Начиная со второго века оно уже покорило мир. И с тех пор человеческий род был
ему подчинен безвозвратно.
[142] …догмату
о действительном присутствии тела в евхаристии… – см. прим. 25 к шестому
философическому письму.
[143] Имеется
в виду Библия.
[144] Лонгинов
М. Воспоминание о П. Я. Чаадаеве// Русский вестник. 1862. № 11. С.
141—142.
[145] СП.
Т. 2. С. 311—312.
|