|
…и множество разноплеменных людей вышли с ними…
Сумерки. Кабинет во дворце в Севастополе. Кабинет в
странном виде: одна портьера на окне наполовину оборвана, на стене беловатое квадратное
пятно на том месте, где была большая военная карта. На полу деревянный ящик,
кажется, с бумагами. Горит камин. У камина сидит неподвижно де Бризар с
перевязанной головой. Входит главнокомандующий.
Главнокомандующий. Ну, как ваша голова?
Де Бризар. Не болит, ваше высокопревосходительство.
Пирамидону доктор дал.
Главнокомандующий. Так. Пирамидон? (Рассеян.) Как
по-вашему, я похож на Александра Македонского?
Де Бризар (не удивляясь). Я, ваше
превосходительство, к сожалению, давно не видел портретов его величества.
Главнокомандующий. Про кого говорите?
Де Бризар. Про Александра Македонского, ваше
высокопревосходительство.
Главнокомандующий. Величества?.. Гм… Вот что,
полковник, вам надлежит отдохнуть. Я был очень рад приютить вас во дворце, вы
честно исполнили свой долг перед отечеством. А теперь поезжайте, пора.
Де Бризар. Куда прикажете ехать, ваше
высокопревосходительство?
Главнокомандующий. На корабль. Я позабочусь о вас за
границей.
Де Бризар. Слушаюсь. Когда будет одержана победа над
красными, я буду счастлив первый стать во фронт вашему величеству в Кремле!
Главнокомандующий. Полковник, нельзя так остро
ставить вопросы. Вы слишком крайних взглядов. Итак, благодарю вас, поезжайте.
Де Бризар. Слушаю, ваше высокопревосходительство.
(Идет к выходу, останавливается, таинственно поет.) Графиня, ценой одного
рандеву… (Скрывается.)
Главнокомандующий (вслед за ним говорит в дверь).
Оставшихся посетителей впускать ко мне автоматически, через три минуты одного
после другого. Приму, сколько успею. Пошлите казака отконвоировать полковника
де Бризара ко мне на корабль! Напишите врачу на корабль, что пирамидон – это же
не лекарство! Он же явно ненормален! (Возвращается к камину, задумывается.)
Александр Македонский… Вот негодяи!
Входит Корзухин.
Вам что?
Корзухин. Товарищ министра Корзухин.
Главнокомандующий. А! Вовремя! Я вызвать вас хотел,
невзирая на эту кутерьму. Господин Корзухин, я похож на Александра
Македонского?
Корзухин поражен.
Я вас серьезно спрашиваю, похож? (Схватывает с камина
газетный лист, тычет его Корзухину.) Вы редактор этой газеты? Значит, вы
отвечаете за все, что в ней напечатано? Ведь это ваша подпись – редактор
Корзухин?
(Читает.) «Главнокомандующий, подобно Александру
Македонскому, ходит по перрону…» Что означает эта свинячья петрушка? Во времена
Александра Македонского были перроны? И я похож? Далыше-с! (Читает.) «При
взгляде на его веселое лицо всякий червяк сомнения должен рассеяться…» Червяк
не туча и не батальон, он не может рассеяться! А я весел? Я очень весел? Где вы
набрали, господин Корзухин, эту безграмотную продажную ораву? Как вы смели это
позорище печатать за два дня до катастрофы? Под суд отдам в Константинополе!
Пирамидон принимать, если голова болит!
Оглушительно грянул телефон в соседней комнате. Главнокомандующий
выходит, хлопнув дверью.
Корзухин (отдышавшись). Так вам и нужно, Парамон
Ильич! Какого черта, спрашивается, меня понесло во дворец? Одному бесноватому
жаловаться на другого? Ну, схватили Серафиму Владимировну, ну что ж я могу
сделать? Ну, погибнет, ну, царство небесное! Что же, мне из-за нее самому
лишаться жизни? Александр Македонский, грубиян! Под суд? Простите, Париж не
Севастополь! В Париж! И будьте вы все прокляты и ныне, и присно, и во веки
веков! (Устремляется к дверям.)
Африкан (входя). Аминь. Господин Корзухин, что
делается, а?
Корзухин. Да, да, да… (Незаметно ускользает.)
Африкан (глядя на ящики). Ай-яй-яй! Господи,
господи! И отправились сыны Израилевы из Раамсеса в Сокхоф, до
шестисот тысяч пеших мужчин, кроме детей… Ах, ах… И множество
разноплеменных людей вышли с ними…
Быстро входит Хлудов.
Вы, ваше превосходительство? А тут только что был господин
Корзухин, вот странно…
Хлудов. Вы мне прислали Библию в ставку в подарок?
Африкан. Как же, как же…
Хлудов. Помню-с, читал от скуки ночью в купе. «Ты
дунул духом твоим, и покрыло их море… Они погрузились, как свинец, в великих
водах…» Про кого это сказано? А? «Погонюсь, настигну, разделю добычу, насытится
ими душа моя, обнажу меч мой, истребит их рука моя…» Что, хороша память?
А он клевещет, будто я ненормален! А вы чего здесь торчите?
Африкан. Торчите! Роман Валерьянович! Я дожидаюсь
главнокомандующего…
Хлудов. Кто дожидается, тот дождется. Это в стиле
вашей Библии. Знаете, чего вы здесь дождетесь?
Африкан. Чего?
Хлудов. Красных.
Африкан. Может ли быть так скоро?
Хлудов. Все может быть. Мы вот тут с вами сидим,
Священное писание вспоминаем, а в это время, вообразите, рысью с севера конница
к Севастополю подходит… (Подводит Африкана к окну.) Гляньте…
Африкан. Зарево! Господи!
Хлудов. Оно самое. На корабль скорей, святой отец,
на корабль.
Африкан, осенив себя частыми крестами, уходит.
Провалился.
Главнокомандующий (входит). А, слава богу! С
нетерпением вас ждал. Ну что, все ушли?
Хлудов. Конницу по дороге сильно трепали зеленые. Но
в общем, можно считать, ушли. А я сам уютно ехал. Забился в уголок купе, ни я
никого не обижаю, ни меня никто. В общем, сумерки, ваше
высокопревосходительство, как в кухне.
Главнокомандующий. Я вас не понимаю, что вы говорите?
Хлудов. Да в детстве это было. В кухню раз зашел в
сумерки, тараканы на плите. Я зажег спичку, чирк, а они и побежали. Спичка
возьми да и погасни. Слышу, они лапками шуршат – шур-шур, мур-мур… И у нас тоже
– мгла и шуршание. Смотрю и думаю, куда бегут? Как тараканы, в ведро. С
кухонного стола – бух!
Главнокомандующий. Благодарю вас, генерал, за все,
что вы, с вашим громадным стратегическим талантом, сделали для Крыма, и больше
не задерживаю. Я и сам сейчас переезжаю в гостиницу.
Хлудов. К воде поближе?
Главнокомандующий. Если вы не перестанете
забываться, я вас арестую.
Хлудов. Предвидел. В вестибюле мой конвой.
Произойдет большой скандал, я популярен.
Главнокомандующий. Нет, тут не болезнь. Вот уж целый
год вы омерзительным паясничеством прикрываете ненависть ко мне.
Хлудов. Не скрою, ненавижу.
Главнокомандующий. Зависть? Тоска по власти?
Хлудов. О нет, нет. Ненавижу за то, что вы меня
вовлекли во все это. Где обещанные союзные рати? Где Российская империя? Как
могли вы вступить в борьбу с ними, когда вы бессильны? Вы понимаете, как может
ненавидеть человек, который знает, что ничего не выйдет, и который должен
делать? Вы стали причиной моей болезни! (Утихая.) Впрочем, теперь вообще не
время, мы оба уходим в небытие.
Главнокомандующий. Я вам советую остаться здесь во
дворце, это лучший способ для вас перейти в небытие.
Хлудов. Это мысль. Но я не продумал еще этого как
следует.
Главнокомандующий. Я не держу вас, генерал.
Хлудов. Гоните верного слугу? «И аз, иже кровь в
непрестанных боях за тя, аки воду, лиях и лиях…»
Главнокомандующий (стукнув стулом). Клоун!
Хлудов. Александр Македонский герой, но зачем же
стулья ломать?
Главнокомандующий (при словах «Александр
Македонский» пришел в ярость). Если вы еще одно слово!.. Если вы…
Конвойный (вырос из-под земли). Ваше
высокопревосходительство, кавалерийская школа из Симферополя подошла. Все
готово!
Главнокомандующий. Да? Едем! (Хлудову.) Мы еще
увидимся! (Выходит.)
Хлудов (один, садится к камину спиной к двери).
Пусто, и очень хорошо. (Вдруг беспокойно встает, открывает дверь, показывается
анфилада темных и брошенных комнат с люстрами в темных кисейных мешках.) Эй,
кто тут есть? Нет никого. (Садится.) Итак, остаться? Нет, это не разрешает мой
вопрос. (Оборачивается, говорит кому-то.) Уйдешь ты или нет? Ведь это вздор! Я
могу пройти сквозь тебя подобно тому, как вчера стрелою я пронзил туман.
(Проходит как бы сквозь что-то.) Ну, вот я и раздавил тебя. (Садится, молчит.)
Дверь тихонько открывается, и входит Голубков. Он в пальто,
без шляпы.
Голубков. Ради бога, позвольте мне войти на одну
минуту!
Хлудов (не оборачиваясь). Пожалуйста, пожалуйста,
войдите.
Голубков. Я знаю, что это безумная дерзость, но мне
обещали, что меня допустят именно к вам. Но все разошлись куда-то, и я вошел.
Хлудов (не оборачиваясь). Что вам нужно от меня?
Голубков. Я осмелился прибежать сюда, ваше
высокопревосходительство, чтобы сообщить об ужаснейших преступлениях,
совершающихся в контрразведке. Я прибежал жаловаться на зверское преступление,
причиной которого является генерал Хлудов.
Хлудов оборачивается.
(Узнав Хлудова, пятится.) А-а…
Хлудов. Это интересно. Позвольте, но ведь вы живой,
вы же не повешены, надеюсь? В чем ваша претензия?
Молчание.
Приятное впечатление производите. Я вас где-то видел. Так
будьте любезны, в чем претензия? Да не проявляйте, пожалуйста, трусости. Вы
пришли говорить, ну и говорите.
Голубков. Хорошо. Позавчера на станции вы велели
арестовать женщину…
Хлудов. Помню, да. Помню. Вспомнил. Я вас узнал.
Позвольте, кому же вы хотели здесь жаловаться на меня?
Голубков. Главнокомандующему.
Хлудов. Поздно. Нету его. (Указывает в окно.)
Вдали мерцают огоньки, и видно малое зарево.
Ведро с водой. Он погрузился в небытие навсегда. На генерала
Хлудова более некому пожаловаться. (Подходит к столу, берет одну из телефонных
трубок, говорит в нее.) Вестибюль? Есаула Голована. Слушай, есаул, возьми с
собою конвой и в контрразведку, там за мною записана женщина … (Голубкову.)
Корзухина?
Голубков. Да-да, Серафима Владимировна!
Хлудов (в телефон). Серафима Владимировна Корзухина.
Если она не расстреляна, сию же минуту доставь мне ее сюда, во дворец. (Кладет
трубку.) Подождем.
Голубков. Если не расстреляна, вы сказали? Если не
расстреляна?.. Ее расстреляли? Ну, если вы это сделали… (Плачет.)
Хлудов. Ведите себя как мужчина.
Голубков. Ах, вы еще издеваетесь! Хорошо, я поведу…
Если только ее нет в живых, я вас убью!
Хлудов (вяло). Что же, это, может быть, лучший
исход. Да нет, никого вы не убьете, к сожалению. Молчите.
Голубков садится и умолкает.
(Отвернувшись от Голубкова, говорит кому-то.) Если ты стал
моим спутником, солдат, то говори со мной. Твое молчание давит меня, хотя и
представляется мне, что твой голос должен быть тяжелым и медным. Или оставь
меня. Ты знаешь, что я человек большой воли и не поддамся первому видению, от
этого выздоравливают. Пойми, что ты просто попал под колесо и оно тебя стерло и
кости твои сломало. И бессмысленно таскаться за мной. Ты слышишь, мой неизменный
красноречивый вестовой?
Голубков. С кем вы говорите?
Хлудов. А? С кем? Сейчас узнаем. (Рукой разрезает
воздух.) Ни с кем, сам с собой. Да. Так кто она вам, любовница?
Голубков. Нет, нет! Она случайно встреченный
человек, но я ее люблю. Ах, я жалкий безумец! Зачем, зачем тогда в монастыре я
ее, больную, поднял, уговорил уехать в эти дьявольские лапы… Ах, я жалкий
человек!
Хлудов. В самом деле, зачем вы подвернулись мне под
ноги? Зачем вас принесло сюда? А теперь, когда машина сломалась, вы явились
требовать у меня того, чего я вам дать не могу. Нет ее и не будет. Ее
расстреляли.
Голубков. Злодей! Злодей! Бессмысленный злодей!
Хлудов. И вот с двух сторон: живой, говорящий,
нелепый, а с другой – молчащий вестовой. Что со мною? Душа моя раздвоилась, и
слова я слышу мутно, как сквозь воду, в которую погружаюсь, как свинец. Оба,
проклятые, висят на моих ногах и тянут меня во мглу, и мгла меня призывает.
Голубков. А, теперь я понял! Ты сумасшедший! Теперь
все понимаю! И лед на Чонгаре, и черные мешки, и мороз! Судьба! За что ты
гнетешь меня? Как же я не сберег мою Серафиму? Вот он, вот он, ее слепой
убийца! А что с него взять, если разум его помутился!
Хлудов. Вот чудак! (Бросает Голубкову револьвер.)
Сделайте одолжение, стреляйте. (В пространство.) Ну, оставь меня. Может быть,
этот догадается выстрелить.
Голубков. Нет, не могу я стрелять в тебя, ты мне
жалок, страшен, омерзителен!
Хлудов. Да что это за комедия, в конце концов?
Послышались вдали шаги.
Стойте, стойте, идут! Может быть, это он? Сейчас все узнаем.
Входит Голован.
Расстреляна?
Голован. Никак нет.
Голубков. Жива? Жива? Где же она, где?
Хлудов. Тише. (Головану.) Почему же не доставили вы
ее в таком случае?
Голован косится на Голубкова.
Говорите при нем.
Голован. Слушаю. Сегодня в четыре часа дня
генерал-майор Чарнота ворвался в помещение контрразведки, арестованную
Корзухину, угрожая вооруженной силой, отбил и увез.
Голубков. Куда? Куда?
Хлудов. Тише. (Головану.) Куда?
Голован. На пароход «Витязь». В пять «Витязь» вышел
на рейд, а после пяти в открытое море.
Хлудов. Довольно. Спасибо. Итак, вот, жива. Жива эта
ваша женщина Серафима.
Голубков. Да, да, жива, жива…
Хлудов. Есаул, берите конвой, знамя, грузитесь на
«Святителя», я сейчас приеду.
Голован. Осмелюсь доложить…
Хлудов. Я в здравом уме, приеду, не бойтесь, приеду.
Голован. Слушаю. (Исчез.)
Хлудов. Ну, стало быть, она плывет туда, в
Константинополь.
Голубков (слепо). Да, да, да, в Константинополь… Я
все равно от вас не отстану. Вот огни, это огни в порту, смотрите. Возьмите
меня в Константинополь.
Хлудов. О, черт, черт, черт…
Голубков. Хлудов, едем скорее!
Хлудов. Замолчи. (Бормочет.) Ну вот, одного я
удовлетворил, теперь на свободе могу поговорить с тобой. (В пространство.) Чего
ты хочешь? Чтобы я остался? Нет, не отвечает. Бледнеет, отходит, покрылся тьмой
и стал вдали.
Голубков (тоскуя). Хлудов, ты болен! Хлудов, это
бред! Оставь его! Нам надо спешить! Ведь «Святитель» уйдет, мы опоздаем!
Хлудов. Черт… черт… Какая-то Серафима… В Константинополь…
Ну, едем, едем. (Быстро выходит.)
Голубков выходит за ним.
Темно. Сон кончается.
|
