Увеличить |
Рассказ аэронавта
Народ
собрался смотреть на то, как я полечу. Шар был готов. Он подрагивал, рвался
вверх на четырех канатах и то морщился, то надувался. Я простился со своими,
сел в лодку, осмотрел, все ли мои припасы были по местам, и закричал: «Пускай!»
Канаты подрезали, и шар поднялся кверху, сначала тихо, – как жеребец
сорвался с привязи и оглядывался, – и вдруг дернул кверху и полетел так,
что дрогнула и закачалась лодка. Внизу захлопали в ладоши, закричали и замахали
платками и шляпами. Я взмахнул им шляпой и не успел опять надеть ее, как уже я
был так высоко, что с трудом мог разобрать людей. Первую минуту мне стало жутко
и мороз пробежал по жилам; но потом вдруг так стало весело на душе, что я забыл
бояться. Мне уже чуть слышен был шум в городе. Как пчелы, шумел народ внизу.
Улицы, дома, река, сады в городе виднелись мне внизу, как на картинке. Мне
казалось, что я царь над всем городом и народом, – так мне весело было
наверху. Я шибко поднимался кверху, только подрагивали веревки в лодке, да раз
налетел на меня ветер, перевернул меня два раза на месте; но потом опять не
слыхать было, лечу ли я или стою на месте. Я только потому замечал, что лечу
кверху, что все меньше и меньше становилась подо мной картинка города и дальше
становилось видно. Земля точно росла подо мной, становилась шире и шире, и
вдруг я заметил, что земля подо мной стала, как чашка. Края были
выпуклые, – на дне чашки был город. Мне веселее и веселее становилось.
Весело и легко было дышать и хотелось петь. Я запел, но голос мой был такой
слабый, что я удивился и испугался своему голосу.
Солнце
стояло еще высоко, но на закате тянулась туча, – и вдруг она закрыла
солнце. Мне опять стало жутко, и я, чтоб заняться чем‑нибудь, достал барометр и
посмотрел на него, и по нем узнал, что я поднялся уже на четыре версты. Когда я
клал на место барометр, что‑то затрепыхалось около меня, и я увидел голубка. Я
вспомнил, что взял голубка затем, чтобы спустить его с записочкой вниз. Я
написал на бумажке, что я жив и здоров, на четырех верстах высоты, и привязал
бумажку к шее голубя. Голубь сидел на краю лодки и смотрел на меня своими
красноватыми глазами. Мне казалось, что он просил меня, чтобы я не сталкивал
его. С тех пор как стало пасмурно, внизу ничего не было видно. Но нечего
делать, надо было послать вниз голубя. Он дрожал всеми перышками, когда я взял
его в руку. Я отвел руку и бросил его. Он, часто махая крыльями, полетел боком,
как камень, книзу. Я посмотрел на барометр. Теперь я уже был на пять верст над
землею и почувствовал, что мне воздуха мало, и я часто стал дышать. Я потянул
за веревку, чтобы выпустить газ и спускаться, но ослабел ли я, или сломалось
что‑нибудь, – клапан не открывался. Я обмер. Мне не слыхать было, чтобы я
поднимался, ничто не шевелилось, но дышать мне становилось все тяжелее и
тяжелее. «Если я не остановлю шар, – подумал я, – то он лопнет, и я
пропал». Чтобы узнать, поднимаюсь ли я или стою на месте, я выбросил бумажки из
лодки. Бумажки, точно камни, летели книзу. Значит, я, как стрела, летел кверху.
Я изо
всех сил ухватился за веревку и потянул. Слава Богу, клапан открылся,
засвистало что‑то. Я выбросил еще бумажку, – бумажка полетела около меня и
поднялась. Значит, я опускался. Внизу все еще ничего не было видно, только как
море тумана расстилалось подо мной. Я спустился в туман: это были тучи. Потом
подул ветер, понес меня куда‑то, и скоро выглянуло солнце, и я увидел под собой
опять чашку земли. Но не было еще нашего города, а какие‑то леса и две синие
полосы – реки. Опять мне радостно стало на душе и не хотелось спускаться; но
вдруг что‑то зашумело подле меня, и я увидал орла.
Он
удивленными глазами поглядел на меня и остановился на крыльях. Я, как камень,
летел вниз. Я стал скидывать балласт, чтобы задержаться.
Скоро мне
стали видны поля, лес и у леса деревня, и к деревне идет стадо. Я слышал голоса
народа и стада. Шар мой спускался тихо. Меня увидали. Я закричал и бросил им
веревки. Сбежался народ. Я увидел, как мальчик первый поймал веревку. Другие
подхватили, прикрутили шар к дереву, и я вышел. Я летал только три часа.
Деревня эта была за двести пятьдесят верст{Верста́ – старая мера длины,
несколько больше километра.} от моего города.
Старик и смерть
Басня
Старик
раз нарубил дров и понес. Нести было далеко; он измучился, сложил вязанку и
говорит: «Эх, хоть бы смерть пришла!» Смерть пришла и говорит: «Вот и я, чего
тебе надо?» Старик испугался и говорит: «Мне вязанку поднять».
Старый дед и внучек
Стал дед
очень стар. Ноги у него не ходили, глаза не видели, уши не слышали, зубов не
было. И когда он ел, у него текло назад изо рта. Сын и невестка перестали его
за стол сажать, а давали ему обедать за печкой.
Снесли
ему раз обедать в чашке. Он хотел ее подвинуть, да уронил и разбил. Невестка
стала бранить старика за то, что он им в доме все портит и чашки бьет, и
сказала, что теперь она ему будет давать обедать в лоханке. Старик только
вздохнул и ничего не сказал.
Сидят
раз муж с женой дома и смотрят – сынишка их на полу дощечками играет – что‑то
слаживает. Отец и спросил:
– Что
ты это делаешь, Миша?
А Миша и
говорит:
– Это
я, батюшка, лоханку делаю. Когда вы с матушкой старые будете, чтобы вас из этой
лоханки кормить.
Муж с
женой поглядели друг на друга и заплакали. Им стало стыдно за то, что они так
обижали старика; и стали с тех пор сажать его за стол и ухаживать за ним.
|