Мобильная версия
   

Михаил Булгаков «Собачье сердце»


Михаил Булгаков Собачье сердце
УвеличитьУвеличить

      7. 

     -  Нет,  нет  и  нет! -  Настойчиво заговорил  Борменталь,  -  извольте заложить.

     - Ну, что, ей-богу, - забурчал недовольно Шариков.

     - Благодарю вас, доктор, - ласково сказал Филипп Филиппович, - а то мне уже надоело делать замечания.

     - Все равно не позволю есть, пока  не заложите. Зина, примите майонез у Шарикова.

     - Как это так "примите"? - Расстроился Шариков, - я сейчас заложу.

     Левой рукой  он заслонил блюдо от зины, а  правой запихнул салфетку  за воротник и стал похож на клиента в парикмахерской.

     - И вилкой, пожалуйста, - добавил Борменталь.

     Шариков длинно вздохнул и стал ловить куски осетрины в густом соусе.

     - Я еще водочки выпью? - Заявил он вопросительно.

     - А  не будет ли вам?  -  Осведомился Борменталь,  - вы последнее время слишком налегаете на водку.

     - Вам жалко? - Осведомился Шариков и глянул исподлобья.

     - Глупости говорите... - Вмешался суровый Филипп Филиппович, но

     Борменталь его перебил.

     -  Не  беспокойтесь,  Филипп  Филиппович,  я  сам. Вы,  Шариков, чепуху говорите и  возмутительнее  всего  то,  что говорите  ее  безапелляционно  и уверенно. Водки мне, конечно, не жаль, тем более, что она  не моя, а Филиппа Филипповича.  Просто -  это вредно. Это - раз,  а  второе -  вы и  без водки держите себя неприлично.

     Борменталь указал на заклеенный буфет.

     - Зинуша, дайте мне, пожалуйста, еще рыбы, - произнес профессор.

     Шариков   тем  временем  потянулся   к  графинчику  и,  покосившись  на Борменталя, налил рюмочку.

     -  И  другим  надо  предложить, -  сказал  Борменталь, - и так:  сперва Филиппу Филипповичу, затем мне, а в заключение себе.

     Шариковский  рот тронула едва заметная сатирическая улыбка, и он разлил водку по рюмкам.

     - Вот  все у  вас как на  параде, - заговорил он,  -  салфетку -  туда, галстук  -  сюда,  да  "извините",  да   "пожалуйста-мерси",  а  так,  чтобы по-настоящему, - это нет. Мучаете сами себя, как при царском режиме.

     - А как это "по-настоящему"? - Позвольте осведомиться.

     Шариков  на это ничего не ответил Филиппу Филипповичу, а поднял рюмку и произнес:

     - Ну желаю, чтобы все...

     - И вам также, - с некоторой иронией отозвался Борменталь. 

     Шариков  выплеснул содержимое рюмки себе  в  глотку, сморщился, кусочек хлеба поднес  к носу, понюхал, а затем проглотил, причем глаза его  налились слезами.

     -  Стаж, -  вдруг  отрывисто  и  как  бы в  забытьи  проговорил  Филипп Филиппович.

     Борменталь удивленно покосился.

     - Виноват...

     - Стаж! - Повторил Филипп Филиппович  и горько качнул головой, - тут уж ничего не поделаешь - клим.

     Борменталь  с чрезвычайным интересом  остро вгляделся  в глаза  Филиппа Филипповича:

     - Вы полагаете, Филипп Филиппович?

     - Нечего полагать, уверен в этом.

     - Неужели... - Начал Борменталь и остановился, покосившись на Шарикова.

     Тот подозрительно нахмурился.

     - cratep... - Негромко сказал Филипп Филиппович.

     - gut, - Отозвался ассистент.

     Зина внесла индейку. Борменталь налил Филиппу Филипповичу красного вина и предложил Шарикову.

     - Я не хочу. Я лучше  водочки выпью.  -  Лицо его  замаслилось, на  лбу проступил  пот, он повеселел. И Филипп Филиппович  несколько подобрел  после вина. Его глаза прояснились, он благосклоннее поглядывал на Шарикова, черная голова которого в салфетке сияла, как муха в сметане.

     Борменталь же, подкрепившись, обнаружил склонность к деятельности.

     - Ну-с, что же мы с вами предпримем сегодня вечером? - Осведомился он у Шарикова.

     Тот поморгал глазами, ответил:

     - В цирк пойдем, лучше всего.

     -  Каждый  день в цирк, -  благодушно заметил Филипп Филиппович, -  это довольно скучно, по-моему. Я бы на вашем месте хоть раз в театр сходил.

     - В театр я не пойду, - неприязненно отозвался Шариков и перекосил рот.

     - Икание  за  столом  отбивает  у других аппетит, - машинально  сообщил Борменталь. - Вы меня извините... Почему, собственно, вам не нравится театр?

     Шариков посмотрел в  пустую рюмку как  в  бинокль,  подумал и оттопырил губы.

     - Да дурака  валяние... Разговаривают, разговаривают...  Контрреволюция одна.

     Филипп  Филиппович откинулся  на готическую спинку и захохотал так, что во  рту  у  него  засверкал  золотой частокол.  Борменталь  только  повертел головою.

     - Вы бы почитали что-нибудь, - предложил он, - а то, знаете ли...

     -  Уж  и так читаю, читаю... -  Ответил Шариков  и вдруг хищно и быстро налил себе пол стакана водки.

     - Зина, - тревожно  закричал  Филипп  Филиппович,  -  убирайте,  детка, водку, больше уже не нужна. Что же вы читаете?

     В голове у него вдруг мелькнула  картина:  необитаемый остров,  пальма, человек в звериной шкуре и колпаке. "Надо будет робинзона"...

     - Эту... Как ее... Переписку энгельса с этим... Как его  -  дьявола - с Каутским.

     Борменталь остановил на полдороге  вилку с куском белого мяса, а Филипп Филиппович  расплескал  вино.  Шариков  в  это время изловчился и  проглотил водку. 

     Филипп  Филиппович  локти  положил  на  стол, вгляделся  в  Шарикова  и спросил:

     - Позвольте узнать, что вы можете сказать по поводу прочитанного.

     Шариков пожал плечами.

     - Да не согласен я.

     - С кем? С энгельсом или с каутским?

     - С обоими, - ответил Шариков.

     - Это замечательно, клянусь богом. "Всех,  кто скажет, что другая..." А что бы вы со своей стороны могли предложить?

     -  Да что  тут  предлагать?.. А  то  пишут,  пишут...  Конгресс,  немцы какие-то... Голова пухнет. Взять все, да и поделить...

     - Так я и думал, -  воскликнул Филипп  Филиппович, шлепнув  ладонью  по скатерти, - именно так и полагал.

     - Вы и способ знаете? - Спросил заинтересованный Борменталь.

     - Да какой тут способ, - становясь словоохотливым после водки, об'яснил Шариков,  -  дело не хитрое. А то что же:  один в семи  комнатах  расселился штанов у него сорок пар, а другой шляется, в сорных ящиках питание ищет.

     - Насчет семи комнат - это вы, конечно, на меня намекаете?  - Горделиво прищурившись, спросил Филипп Филиппович.

     Шариков сьежился и промолчал.

     -  Что  же,  хорошо,  я  не  против дележа.  Доктор, скольким  вы вчера отказали?

     - Тридцати девяти человекам, - тотчас ответил Борменталь.

     - Гм... Триста девяносто рублей. Ну, грех  на трех мужчин. Дам - зину и Дарью Петровну  - считать не станем. С  вас,  Шариков, сто тридцать  рублей. Потрудитесь внести.

     - Хорошенькое дело, - ответил Шариков, испугавшись, - это за что такое?

     -  За  кран  и за  кота,  - рявкнул  вдруг Филипп Филиппович, выходя из состояния иронического спокойствия.

     - Филипп Филиппович, - тревожно воскликнул Борменталь.

     -  Погодите. За  безобразие, которое вы  учинили и  благодаря  которому сорвали прием.  Это же нестерпимо. Человек, как первобытный, прыгает по всей квартире, рвет краны. Кто убил кошку у мадам поласухер? Кто...

     -  Вы,  Шариков, третьего дня  укусили  даму  на  лестнице,  - подлетел Борменталь.

     - Вы стоите... - Рычал Филипп Филиппович.

     -  Да она меня по  морде хлопнула,  -  взвизгнул Шариков, - у  меня  не казенная морда!

     - Потому что вы ее за грудь  ущипнули, - закричал Борменталь, опрокинув бокал, - вы стоите...

     -  Вы стоите  на самой  низшей ступени  развития,  -  перекричал Филипп Филиппович, - вы  еще  только формирующееся,  слабое в  умственном отношении существо, все ваши поступки чисто  звериные, и вы в присутствии двух людей с университетским  образованием  позволяете  себе  с  развязностью  совершенно невыносимой подавать какие-то советы космического масштаба и космической  же глупости  о том, как все поделить... А  в то же время вы наглотались зубного порошку...

     - Третьего дня, - подтвердил Борменталь.

     -  Ну  вот-с,  - гремел Филипп  Филиппович, -  зарубите себе  на  носу, кстати, почему  вы стерли с него цинковую мазь?  - Что  вам нужно молчать  и слушать,  что вам  говорят.  Учиться  и стараться стать хоть  сколько-нибудь приемлемым членом социалистического общества. Кстати,  какой негодяй снабдил вас этой книжкой? 

     - Все у вас негодяи, - испуганно ответил Шариков, оглушенный нападением с двух сторон.

     - Я догадываюсь, - злобно краснея, воскликнул Филипп Филиппович.

     - Ну, что же. Ну, Швондер дал. Он не негодяй... Что я развивался...

     - Я  вижу, как  вы развиваетесь после каутского, - визгливо и пожелтев, крикнул  Филипп  Филиппович.  Тут  он  яростно  нажал  на  кнопку  в  стене. Сегодняшний случай показывает это как нельзя лучше. Зина!

     - Зина! - Кричал Борменталь.

     - Зина! - Орал испуганный Шариков.

     Зина прибежала бледная.

     - Зина, там в приемной... Она в приемной?

     - В приемной, - покорно ответил Шариков, - зеленая, как купорос.

     - Зеленая книжка...

     - Ну, сейчас палить, - отчаянно воскликнул  Шариков, - она казенная, из библиотеки!

     - Переписка - называется, как его...  Энгельса с этим чертом... В печку ее!

     Зина улетела.

     -  Я  бы  этого  Швондера  повесил,  честное  слово,  на  первом  суку, воскликнул Филипп  Филиппович,  яростно  впиваясь в  крыло индюшки,  - сидит изумительная дрянь  в доме  -  как нарыв.  Мало того, что  он  пишет  всякие бессмысленные пасквили в газетах...

     Шариков  злобно  и иронически  начал  коситься  на  профессора.  Филипп Филиппович в свою очередь отправил ему косой взгляд и умолк.

     "Ох, ничего  доброго у нас, кажется,  не  выйдет  в квартире",  - вдруг пророчески подумал Борменталь.

     Зина унесла  на круглом блюде рыжую  с правого и румяную с левого  бока бабу и кофейник.

     - Я не буду ее есть, - сразу угрожающе-неприязненно заявил Шариков.

     - Никто вас не приглашает. Держите себя прилично. Доктор, прошу вас.

     В молчании закончился обед.

     Шариков  вытащил  из кармана смятую папиросу и  задымил. Откушав кофею, Филипп Филиппович поглядел на часы, нажал на репетитор и они проиграли нежно восемь  с четвертью. Филипп Филиппович откинулся  по своему  обыкновению  на готическую спинку и потянулся к газете на столике.

     -  Доктор, прошу  вас,  сьездите  с  ним в  цирк.  Только,  ради  бога, посмотрите в программе - котов нету?

     -  И  как такую сволочь  в  цирк  пускают,  -  хмуро  заметил  Шариков, покачивая головой.

     -  Ну,  мало ли кого  туда допускают,  - двусмысленно отозвался  Филипп Филиппович, - что там у них?

     - У  соломонского, -  стал  вычитывать Борменталь, - четыре какие-то... Юссемс и человек мертвой точки.

     - Что за юссемс? - Подозрительно осведомился Филипп Филиппович.

     - Бог их знает. Впервые это слово встречаю.

     -  Ну, тогда лучше смотрите  у  Никитиных.  Необходимо,  чтобы было все ясно.

     -  У Никитиных... У  Никитиных...  Гм...  Слоны  и  предел человеческой ловкости.

     - Так-с. Что вы скажете относительно слонов, дорогой Шариков? 

     Недоверчиво спросил Филипп Филиппович.

     Тот обиделся.

     - Что  же,  я не понимаю, что ли.  Кот -  другое дело. Слоны - животные полезные, - ответил Шариков.

     -  Ну-с  и  отлично.  Раз полезные, поезжайте и поглядите на них. Ивана Арнольдовича  слушаться надо.  И  ни  в какие  разговоры  там не пускаться в буфете! Иван Арнольдович, покорнейше прошу пива Шарикову не предлагать.

     Через 10 минут  Иван  Арнольдович  и  Шариков, одетый в кепку  с утиным носом и в драповое пальто с поднятым  воротником, уехали в  цирк. В квартире стихло. Филипп Филиппович  оказался в  своем  кабинете. Он  зажег лампу  под тяжелым зеленым  колпаком, отчего в громадном  кабинете стало очень мирно, и начал мерять комнату.  Долго и жарко светился  кончик сигары  бледно-зеленым огнем. Руки  профессор  заложил в карманы  брюк  и тяжкая дума  терзала  его ученый  с взлизами  лоб.  Он  причмокивал,  напевал  сквозь зубы "К  берегам священным Нила..." И что-то бормотал. Наконец, отложил  сигару в пепельницу, подошел к  шкафу, сплошь состоящему из  стекла, и весь кабинет осветил тремя сильнейшими  огнями с потолка. Из  шкафа, с  третьей стеклянной полки Филипп Филиппович вынул узкую банку и стал, нахмурившись, рассматривать ее  на свет огней.  В  прозрачной  и Тяжкой жидкости  плавал,  не  падая  на  дно, малый беленький  комочек,  извлеченный из недр  Шарикова мозга.  Пожимая  плечами, кривя  губы и  хмыкая, Филипп Филиппович пожирал  его  глазами, как  будто в белом  нетонущем   комке  хотел  разглядеть  причину  удивительных  событий, перевернувших вверх дном жизнь в пречистенской квартире.

     Очень  возможно,  что  высокоученый  человек ее и разглядел. По крайней мере,  вдоволь  насмотревшись  на придаток мозга, он банку спрятал  в  шкаф, запер его на ключ, ключ положил  в жилетный  карман, а сам обрушился, вдавив голову в плечи и глубочайше засунув руки  в карманы пиджака, на кожу дивана. Он долго  палил  вторую сигару, совершенно  изжевав  ее конец, и, наконец, в полном одиночестве, зелено окрашенный, как седой Фауст, воскликнул:

     - Ей-богу, я, кажется, решусь.

     Никто ему не  ответил на это. В квартире прекратились  всякие  звуки. В обуховом  переулке  в одиннадцать  часов, как  известно,  затихает движение. Редко-редко звучали отдаленные  шаги запоздавшего пешехода,  они постукивали где-то за шторами и угасали. В  кабинете  нежно звенел под пальцами  Филиппа Филипповича  репетитор  в   карманчике...  Профессор  нетерпеливо   поджидал возвращения доктора Борменталя и Шарикова из цирка.


  1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 

Все списки лучших





Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика