Глава XIV
СПАСИТЕЛЬНЫЙ ВЫСТРЕЛ
Восточный склон Анд, опускаясь длинными пологими скатами,
незаметно переходит в равнину. Здесь и остановился внезапно обломок. В этом
новом краю расстилались тучные пастбища, целыми лесами стояли отягощенные
золотистыми плодами яблони, посаженные еще во времена завоевания материка.
Казалось, путешественники очутились в уголке плодородной Нормандии. Конечно,
при иных обстоятельствах они были бы поражены таким внезапным переходом от пустыни
к оазису, от снеговых вершин к зеленым лугам, от зимы – к лету.
Почва больше не колебалась. Землетрясение прекратилось.
Видимо, подземные силы проявляли свою разрушительную деятельность уже где‑то
дальше, ведь Анды всегда сотрясаются в каком‑нибудь месте. На этот раз
землетрясение было особенно сильным. Очертания гор резко изменились. На фоне
голубого неба вырисовывалась новая панорама вершин, гребней, пиков, и проводник
по пампасам напрасно стал бы искать на них знакомые приметы.
Было восемь часов утра.
Гленарван и его спутники благодаря стараниям майора мало –
помалу вернулись к жизни. Они были сильно оглушены, но и только.
Итак, с Анд они спустились и могли бы даже приветствовать
такое передвижение, все заботы о котором взяла на себя природа, если бы не
исчез один из них, самый слабый, еще ребенок: Роберт Грант.
Все полюбили отважного мальчика: и Паганель, особенно к нему
привязавшийся, и майор, несмотря на свою сдержанность, но больше всех –
Гленарван. Когда он узнал об исчезновении Роберта, то пришел в отчаяние. Ему
представлялось, что несчастный мальчик лежит на дне какой‑нибудь пропасти и
тщетно зовет на помощь его, своего второго отца.
– Друзья мои, друзья мои, – говорил Гленарван, с
трудом удерживая слезы, – надо его искать, надо его найти! Не можем же мы
его так бросить! Мы должны осмотреть каждую долину, каждую пропасть. Обвяжите
меня веревкой и спустите вниз. Это моя воля, слышите! Только бы Роберт был жив!
Как без него искать его отца? И что это будет за спасение капитана Гранта, если
оно стоило жизни его сыну!
Спутники Гленарвана молча слушали его. Чувствуя, как ему
хочется прочесть в их взгляде хотя бы тень надежды, они опускали глаза.
– Ну что ж, – продолжал Гленарван, – вы
слышали меня. Вы молчите! Значит, у вас нет никакой надежды? Ника кой?
Несколько минут длилось молчание. Наконец заговорил Мак‑Наббс:
– Кто из вас, друзья мои, помнит, в какой именно момент
исчез Роберт?
Ответа на этот вопрос не последовало.
– Скажите, по крайней мере, возле кого был мальчик во
время спуска? – продолжал майор.
– Возле меня, – отозвался Вильсон.
– До каких пор ты видел его рядом? Постарайся
припомнить… Говори же!
– Вот все, что я помню, – отозвался
Вильсон. – Минуты за две до толчка, которым кончился наш спуск, Роберт,
уцепившись за пучок лишайника, еще был рядом со мной.
– Минуты за две? Подумай хорошенько, Вильсон. Минуты
могли показаться тебе очень длинными. Не ошибаешься ли ты?
– Думаю, что не ошибаюсь. Да, именно так: минуты за
две, а быть может, и того меньше.
– Пусть так. Где же был Роберт: справа или слева от
тебя? – спросил Мак‑Наббс.
– Слева. Я еще помню, как его пончо хлестало меня по
лицу.
– А по какую сторону от нас ты сам был?
– Тоже слева.
– Значит, Роберт мог исчезнуть только с этой
стороны, – проговорил майор, поворачиваясь к горам и указывая
вправо. – А судя по тому, когда исчез мальчик, он мог упасть на высоте не
более двух тысяч футов. Мы должны разделиться, обыскать по участкам всю эту
зону и найти его.
Никто не добавил к этому ни слова. Путники взобрались на
склоны гор и начали поиски на разной высоте. Держась правее линии спуска, они
обыскивали малейшие трещины, спускались, рискуя жизнью, до дна пропастей,
местами заваленных обломками скал, и выбирались оттуда с окровавленными руками
и ногами, в изодранной одежде. В течение долгих часов вся эта часть Кордильер,
кроме нескольких совершенно недоступных плато, была обследована самым
тщательным образом, причем ни одному из этих самоотверженных людей и в голову
не пришло подумать об отдыхе. Но, увы, все поиски оказались тщетными. Видимо,
бедный мальчик нашел в горах не только смерть, но и могилу, навеки сокрытую,
как надгробной плитой, какой‑нибудь огромной скалой.
Около часа дня Гленарван и его спутники, разбитые
усталостью, удрученные, сошлись на дне долины. Гленарван глубоко скорбел. Он
почти не мог говорить и только, вздыхая, повторял:
– Не уйду отсюда! Не уйду!..
Никто не возражал ему, все понимали это упорство, ставшее
навязчивой идеей.
– Подождем, – сказал Паганель майору и Тому
Остину, – отдохнем немного и восстановим свои силы. Это необходимо,
возобновим ли мы поиски или будем продолжать путь.
– Да, – ответил Мак‑Наббс, – останемся здесь,
раз этого хочет Эдуард. Он надеется… но на что?
– Один бог знает, – сказал Том Остин.
– Бедный Роберт! – Паганель вытер слезы.
В долине кругом росло множество деревьев. Майор выбрал место
под группой высоких рожковых деревьев и распорядился разбить здесь временный
лагерь. Несколько одеял, оружие, немного сушеного мяса и риса – вот все, что
уцелело у путешественников. Речка, протекавшая поблизости, снабдила их водой,
еще мутной после обвала. Мюльреди развел на земле костер и вскоре предложил
Гленарвану подкрепиться горячим питьем. Но тот отказался и продолжал в
оцепенении лежать на своем пончо.
Так прошел день. Настала ночь, такая же тихая и без
мятежная, как и начало предыдущей. Все улеглись, но глаз сомкнуть не могли, а
Гленарван снова отправился на поиски по склонам Кордильер. Он прислушивался,
надеясь расслышать призыв мальчика. Он поднялся высоко в горы и то слушал,
приложив ухо к земле и стараясь приглушить биение своего сердца, то с отчаянием
звал Роберта.
Всю ночь несчастный Гленарван блуждал в горах. То Паганель,
то майор шли за ним следом, готовые поддержать его на тех скользких гребнях, у
края тех пропастей, к которым увлекала его бесполезная отвага. Но и эти
последние усилия оказались бесплодными. Напрасно выкрикивал он без конца:
«Роберт! Роберт!» – ответом ему было лишь эхо.
Наступило утро. Друзьям Гленарвана пришлось идти за ним на
отдаленное плоскогорье и силой увести его в лагерь. Он был в невыразимом
отчаянии. Кто посмел бы заговорить с ним об уходе, кто посмел бы предложить ему
покинуть эту роковую долину? Между тем не хватало съестных припасов. Где‑то по
близости можно было встретить тех аргентинских проводников, о которых говорил
им катапац, и найти лошадей, необходимых для перехода через пампасы. Вернуться
назад было гораздо труднее, чем двигаться вперед. Кроме того, ведь было
условлено встретиться с «Дунканом» на побережье Атлантического океана. Эти
веские соображения не позволяли больше медлить: в интересах всего отряда надо
было идти дальше.
Мак‑Наббс попытался отвлечь Гленарвана от горестных мыслей.
Долго уговаривал он своего друга, но тот, казалось, ничего не слышал и только
качал отрицательно головой. Наконец он пробормотал:
– Выступать?
– Да, выступать.
– Подождем еще час.
– Хорошо, подождем, – согласился майор.
Час прошел, и Гленарван стал умолять, чтобы ему дали еще
час. Казалось, приговоренный к смерти молит о продлении своей жизни. Так
тянулось до полудня. Наконец Мак‑Наббс, посоветовавшись со всеми остальными,
решительно заявил, что надо отправляться, ибо от этого зависит жизнь всех
участников экспедиции.
– Да, да, – отозвался Гленарван, – надо, надо
отправляться.
Но проговорил он это, уже не глядя на Мак‑Наббса. Взор его
был привлечен какой‑то черной точкой высоко в небе. Вдруг его рука поднялась и
замерла.
– Вон там, там! – крикнул Гленарван. –
Смотрите! Смотрите!
Все устремили глаза в том направлении, куда он так
настойчиво указывал. Черная точка уже успела заметно увеличиться – это была
птица, парившая на неизмеримой высоте.
– Это кондор, – сказал Паганель.
– Да, кондор, – отозвался Гленарван. – Как
знать!.. Он летит сюда, снижается… Подождем…
На что надеялся Гленарван? Уж не начал ли помрачаться его
рассудок? Что значили слова: «Как знать»?
Паганель не ошибся: кондор делался все более и более ясно
видимым. Этот великолепный хищник, которому некогда поклонялись инки, был царем
южных Кордильер. В этих местах кондоры достигают необычайно крупных размеров.
Сила их изумительна: нередко они сталкивают в пропасть быков. Кондор
набрасывается на бродящих по равнинам овец, козлят, телят и, вцепившись в свою
жертву когтями, поднимается с ней на большую высоту [50]. Часто он парит на высоте двадцати тысяч
футов. Отсюда, недоступный ничьим взорам, этот царь поднебесья устремляет свои
глаза на землю и различает там мельчайшие предметы с зоркостью, изумляющей
естествоиспытателей.
Что же мог увидеть кондор? Быть может, труп Роберта?
– Как знать!.. – повторял Гленарван, не спуская
глаз с громадной птицы.
А она приближалась, то паря в воздухе, то камнем устремляясь
вниз. Но вот меньше чем в семистах футах от земли хищник начал описывать
большие круги. Теперь кондора можно было ясно рассмотреть: ширина его могучих
распростертых крыльев превышала пятнадцать футов, и они держали его в воздухе,
почти не двигаясь, ибо большим птицам свойственно летать с величественным
спокойствием, в то время как насекомым, чтобы удержаться в воздухе, нужны
тысячи взмахов крыльев в секунду.
Майор и Вильсон схватили свои карабины. Гленарван жестом
остановил их. Кондор описывал круги над недоступным горным плато, находившимся
приблизительно в четверти мили от наших путников. Огромная птица носилась с
головокружительной быстротой, то выпуская, то пряча свои страшные когти и
потряхивая мясистым гребнем.
– Это там! Там!.. – крикнул Гленарван. Вдруг в
голове его мелькнула мысль.
– Если Роберт еще жив… – воскликнул он в
ужасе. – Эта птица… Стреляйте, друзья мои, стреляйте!
Но было уже поздно: кондор исчез за высокими выступами
скалы. Прошла какая‑нибудь секунда, показавшаяся столетием… Огромная птица
появилась снова; она летела медленнее, отягощенная грузом.
Раздался вопль ужаса: в когтях у кондора висело и
раскачивалось безжизненное тело – тело Роберта Гранта. Хищник, держа мальчика
за платье, парил в воздухе футах в ста пятидесяти над лагерем. Он завидел
путешественников и, стремясь поскорее улететь со своей тяжелой добычей, с силой
рассекал крыльями воздух.
– А! – крикнул Гленарван. – Пусть лучше тело
Роберта разобьется об эти скалы, чем послужит…
Он не договорил и, схватив карабин Вильсона, стал наводить
его на кондора, но руки его дрожали, глаза заволоклись туманом, и он не мог прицелиться.
– Позвольте мне, – сказал майор.
И, неподвижный, спокойный, уверенный, Мак‑Наббс при целился
в кондора: тот был от него уже в трехстах футах. Но не успел майор нажать курок
своего карабина, как в глубине долины раздался выстрел; белый дымок поднялся
между двумя базальтовыми громадами – и кондор, сраженный пулей в голову,
медленно описывая круги, стал спускаться, словно на парашюте, на своих широко
распростертых крыльях. Не выпуская добычи, он мягко упал футах в десяти от
крутого берега ручья.
– Вперед! Вперед! – крикнул Гленарван.
И, не стараясь узнать, откуда раздался благодетельный
выстрел, он кинулся к кондору. Спутники его помчались за ним. Когда они
добежали до кондора, птица была уже мертва, а тела Роберта почти не было видно
из‑под ее широких крыльев.
Гленарван бросился к мальчику, вырвал его из когтей кондора,
уложил на траву и приник ухом к груди безжизненного тела.
Никогда еще из уст человеческих не исторгалось такого
радостного крика, как тот, что вырвался в этот миг у Гленарвана:
– Он жив! Он жив еще!
В одну минуту с Роберта сняли одежду, смочили ему лицо
свежей водой. Мальчик пошевелился, открыл глаза, посмотрел и пробормотал:
– А, это вы, милорд… отец мой!..
Гленарван, задыхаясь от волнения, был не в силах ответить:
опустившись на колени возле чудом спасенного мальчика, он плакал от радости.
|
