Увеличить |
Глава седьмая
Неудачный дебют
В один
прекрасный вечер хозяин вошел в комнатку с грязными обоями и, потирая руки,
сказал:
— Ну-с…
Что-то
он хотел еще сказать, но не сказал и вышел. Тетка, отлично изучившая во время
уроков его лицо и интонацию, догадалась, что он был взволнован, озабочен и,
кажется, сердит. Немного погодя он вернулся и сказал:
— Сегодня
я возьму с собой Тетку и Федора Тимофеича. В египетской пирамиде ты, Тетка,
заменишь сегодня покойного Ивана Иваныча. Черт знает что! Ничего не готово, не
выучено, репетиций было мало! Осрамимся, провалимся!
Затем он
опять вышел и через минуту вернулся в шубе и в цилиндре. Подойдя к коту, он
взял его за передние лапы, поднял и спрятал его на груди под шубу, причем Федор
Тимофеич казался очень равнодушным и даже не потрудился открыть глаз. Для него,
по-видимому, было решительно все равно: лежать ли, или быть поднятым за ноги,
валяться ли на матрасике, или покоиться на груди хозяина под шубой…
— Тетка,
пойдем, — сказал хозяин.
Ничего
не понимая и виляя хвостом, Тетка пошла за ним. Через минуту она уже сидела в
санях около ног хозяина и слушала, как он, пожимаясь от холода и волнения,
бормотал:
— Осрамимся!
Провалимся!
Сани
остановились около большого странного дома, похожего на опрокинутый супник.
Длинный подъезд этого дома с тремя стеклянными дверями был освещен дюжиной
ярких фонарей. Двери со звоном отворялись и, как рты, глотали людей, которые
сновали у подъезда. Людей было много, часто к подъезду подбегали и лошади, но
собак не было видно.
Хозяин
взял на руки Тетку и сунул ее на грудь, под шубу, где находился Федор Тимофеич.
Тут было темно и душно, но тепло. На мгновение вспыхнули две тусклые зеленые
искорки — это открыл глаза кот, обеспокоенный холодными жесткими лапами
соседки. Тетка лизнула его ухо и, желая усесться возможно удобнее, беспокойно
задвигалась, смяла его под себя холодными лапами и нечаянно высунула из-под
шубы голову, но тотчас же сердито заворчала и нырнула под шубу. Ей показалось,
что она увидела громадную, плохо освещенную комнату, полную чудовищ; из-за
перегородок и решеток, которые тянулись по обе стороны комнаты, выглядывали
страшные рожи: лошадиные, рогатые, длинноухие и какая-то одна толстая,
громадная рожа с хвостом вместо носа и с двумя длинными обглоданными костями,
торчащими изо рта.
Кот
сипло замяукал под лапами Тетки, но в это время шуба распахнулась, хозяин
сказал «гоп!», и Федор Тимофеич с Теткою прыгнули на пол. Они уже были в
маленькой комнате с серыми дощатыми стенами; тут, кроме небольшого столика с
зеркалом, табурета и тряпья, развешанного по углам, не было никакой другой
мебели, и, вместо лампы или свечи, горел яркий веерообразный огонек,
приделанный к трубочке, вбитой в стену. Федор Тимофеич облизал свою шубу,
помятую Теткой, пошел под табурет и лег. Хозяин, все еще волнуясь и потирая
руки, стал раздеваться… Он разделся так, как обыкновенно раздевался у себя
дома, готовясь лечь под байковое одеяло, то есть снял все, кроме белья, потом
сел на табурет и, глядя в зеркало, начал выделывать над собой удивительные
штуки. Прежде всего он надел на голову парик с пробором и с двумя вихрами,
похожими на рога, потом густо намазал лицо чем-то белым и сверх белой краски
нарисовал еще брови, усы и румяны. Затеи его этим не кончились. Опачкавши лицо
и шею, он стал облачаться в какой-то необыкновенный, ни с чем не сообразный
костюм, какого Тетка никогда не видала раньше ни в домах, ни на улице.
Представьте вы себе широчайшие панталоны, сшитые из ситца с крупными цветами,
какой употребляется в мещанских домах для занавесок и обивки мебели, панталоны,
которые застегиваются у самых подмышек; одна панталона сшита из коричневого
ситца, другая из светло-желтого. Утонувши в них, хозяин надел еще ситцевую
курточку с большим зубчатым воротником и с золотой звездой на спине,
разноцветные чулки и зеленые башмаки…
У Тетки
запестрило в глазах и в душе. От белолицей мешковатой фигуры пахло хозяином,
голос у нее был тоже знакомый, хозяйский, но бывали минуты, когда Тетку мучили
сомнения, и тогда она готова была бежать от пестрой фигуры и лаять. Новое
место, веерообразный огонек, запах, метаморфоза, случившаяся с хозяином, —
все это вселяло в нее неопределенный страх и предчувствие, что она непременно
встретится с каким-нибудь ужасом вроде толстой рожи с хвостом вместо носа. А
тут еще где-то за стеной далеко играла ненавистная музыка и слышался временами
непонятный рев. Одно только и успокаивало ее — это невозмутимость Федора
Тимофеича. Он преспокойно дремал под табуретом и не открывал глаз, даже когда
двигался табурет.
Какой-то
человек во фраке и в белой жилетке заглянул в комнатку и сказал:
— Сейчас
выход мисс Арабеллы. После нее — вы.
Хозяин
ничего не ответил. Он вытащил из-под стола небольшой чемодан, сел и стал ждать.
По губам и по рукам его было заметно, что он волновался, и Тетка слышала, как
дрожало его дыхание.
— М-r
Жорж, пожалуйте! — крикнул кто-то за дверью.
Хозяин
встал и три раза перекрестился, потом достал из-под табурета кота и сунул его в
чемодан.
— Иди,
Тетка! — сказал он тихо.
Тетка,
ничего не понимая, подошла к его рукам; он поцеловал ее в голову и положил
рядом с Федором Тимофеичем. Засим наступили потемки… Тетка топталась по коту,
царапала стенки чемодана и от ужаса не могла произнести ни звука, а чемодан
покачивался, как на волнах, и дрожал…
— А
вот и я! — громко крикнул хозяин. — А вот и я!
Тетка
почувствовала, что после этого крика чемодан ударился о что-то твердое и
перестал качаться. Послышался громкий густой рев: по ком-то хлопали, и этот
кто-то, вероятно рожа с хвостом вместо носа, ревел и хохотал так громко, что
задрожали замочки у чемодана. В ответ на рев раздался пронзительный, визгливый
смех хозяина, каким он никогда не смеялся дома.
— Га! —
крикнул он, стараясь перекричать рев. — Почтеннейшая публика! Я сейчас
только с вокзала! У меня издохла бабушка и оставила мне наследство! В чемодане
что-то очень тяжелое — очевидно, золото… Га-а! И вдруг здесь миллион! Сейчас мы
откроем и посмотрим…
В
чемодане щелкнул замок. Яркий свет ударил Тетку по глазам; она прыгнула вон из
чемодана и, оглушенная ревом, быстро, во всю прыть забегала вокруг своего
хозяина и залилась звонким лаем.
— Га! —
закричал хозяин. — Дядюшка Федор Тимофеич! Дорогая тетушка! Милые
родственники, черт бы вас взял!
Он упал
животом на песок, схватил кота и Тетку и принялся обнимать их. Тетка, пока он
тискал ее в своих объятиях, мельком оглядела тот мир, в который занесла ее
судьба, и, пораженная его грандиозностью, на минуту застыла от удивления и
восторга, потом вырвалась из объятий хозяина и от остроты впечатления, как
волчок, закружилась на одном месте. Новый мир был велик и полон яркого света;
куда ни взглянешь, всюду, от пола до потолка, видны были одни только лица,
лица, лица и больше ничего.
— Тетушка,
прошу вас сесть! — крикнул хозяин.
Помня,
что это значит, Тетка вскочила на стул и села. Она поглядела на хозяина. Глаза
его, как всегда, глядели серьезно и ласково, но лицо, в особенности рот и зубы,
были изуродованы широкой неподвижной улыбкой. Сам он хохотал, прыгал,
подергивал плечами и делал вид, что ему очень весело в присутствии тысячей лиц.
Тетка поверила его веселости, вдруг почувствовала всем своим телом, что на нее
смотрят эти тысячи лиц, подняла вверх свою лисью морду и радостно завыла.
— Вы,
Тетушка, посидите, — сказал ей хозяин, — а мы с дядюшкой попляшем
камаринского.
Федор
Тимофеич в ожидании, когда его заставят делать глупости, стоял и равнодушно
поглядывал по сторонам. Плясал он вяло, небрежно, угрюмо, и видно было по его
движениям, по хвосту и по усам, что он глубоко презирал и толпу, и яркий свет,
и хозяина, и себя… Протанцевав свою порцию, он зевнул и сел.
— Ну-с,
Тетушка, — сказал хозяин, — сначала мы с вами споем, а потом
попляшем. Хорошо?
Он вынул
из кармана дудочку и заиграл. Тетка, не вынося музыки, беспокойно задвигалась
на стуле и завыла. Со всех сторон послышались рев и аплодисменты. Хозяин
поклонился и, когда все стихло, продолжал играть… Во время исполнения одной
очень высокой ноты где-то наверху среди публики кто-то громко ахнул.
— Тятька! —
крикнул детский голос. — А ведь это Каштанка!
— Каштанка
и есть! — подтвердил пьяненький, дребезжащий тенорок. — Каштанка!
Федюшка, это, накажи бог, Каштанка! Фюйть!
Кто-то
на галерее свистнул, и два голоса, один — детский, другой — мужской, громко
позвали:
— Каштанка!
Каштанка!
Тетка
вздрогнула и посмотрела туда, где кричали. Два лица: одно волосатое, пьяное и
ухмыляющееся, другое — пухлое, краснощекое и испуганное — ударили ее по глазам,
как раньше ударил яркий свет… Она вспомнила, упала со стула и забилась на
песке, потом вскочила и с радостным визгом бросилась к этим лицам. Раздался
оглушительный рев, пронизанный насквозь свистками и пронзительным детским
криком:
— Каштанка!
Каштанка!
Тетка
прыгнула через барьер, потом через чье-то плечо, очутилась в ложе; чтобы
попасть в следующий ярус, нужно было перескочить высокую стену; Тетка прыгнула,
но не допрыгнула и поползла назад по стене. Затем она переходила с рук на руки,
лизала чьи-то руки и лица, подвигалась все выше и выше и наконец попала на
галерку…
Спустя
полчаса Каштанка шла уже по улице за людьми, от которых пахло клеем и лаком.
Лука Александрыч покачивался и инстинктивно, наученный опытом, старался
держаться подальше от канавы.
— В
бездне греховней валяюся во утробе моей… — бормотал он. — А ты,
Каштанка, — недоумение. Супротив человека ты все равно, что плотник
супротив столяра.
Рядом с
ним шагал Федюшка в отцовском картузе. Каштанка глядела им обоим в спины, и ей
казалось, что она давно уже идет за ними и радуется, что жизнь ее не обрывалась
ни на минуту.
Вспоминала
она комнатку с грязными обоями, гуся, Федора Тимофеича, вкусные обеды, ученье,
цирк, но все это представлялось ей теперь как длинный, перепутанный, тяжелый
сон…
1887
|