Увеличить |
Алое кольцо
I
— По-моему,
миссис Уоррен, у вас нет серьезных причин беспокоиться, — сказал
Шерлок Холмс, — а мне, человеку, чье время в какой-то степени
ценно, нет смысла ввязываться в эту историю. Право же, у меня
достаточно других занятий. — И он снова взялся за свой огромный
альбом с газетными вырезками, намереваясь вклеить в него
и вписать в указатель какие-то новые материалы.
Но
миссис Уоррен, упрямая и лукавая, как всякая женщина, твердо стояла на
своем.
— В прошлом
году вы распутали дело одного моего жильца, — сказала она. — Мистера
Фэрдела Хоббса.
— О да,
пустяковое дело.
— Но
он, не переставая, говорил об этом — про вашу доброту, сэр, про то, как вы
сумели раскрыть тайну. Я вспомнила его слова теперь, когда сама брожу
в потемках и окружена тайной. Я уверена, вы найдете время, если
только захотите.
Холмс
поддавался на лесть и, надо отдать ему справедливость, был человеком
отзывчивым. Эти две силы побудили его, вздохнув, безропотно положить на место
кисточку для клея и отодвинуться от стола вместе со своим креслом.
— Ну
что ж, миссис Уоррен, рассказывайте. Вам не помешает, если я закурю?
Спасибо. Уотсон, — спички! Насколько я понимаю, вы обеспокоены тем,
что ваш новый жилец не выходит из своих комнат и вы никогда его не видите?
Простите, миссис Уоррен, но будь я вашим постояльцем, вы частенько не видели
бы меня неделями.
— Вы
правы, сэр, только тут совсем другое. Мне страшно, мистер Холмс. Я не сплю
по ночам от страха. Слушать, как он ходит там взад и вперед,
с раннего утра и до позднего вечера, и никогда его не видеть —
такого мне не вынести. Мой муж нервничает, как и я, но он весь день на
службе, а мне куда деваться? Почему он прячется? Что он натворил? Кроме
служанки, я одна с ним в доме, и мои нервы больше не
выдерживают.
Холмс
наклонился к женщине и положил ей на плечо свои длинные, тонкие
пальцы. Он, когда хотел, проявлял чуть ли не гипнотическую способность
успокаивать. Взгляд женщины утратил выражение испуга, а черты ее взбудораженного
лица обрели присущую им обыденность. Она села в указанное Холмсом кресло.
— Если
я берусь распутать загадку, я должен знать мельчайшие
подробности, — сказал он. — Соберитесь с мыслями. Самая
незначительная деталь может оказаться самой существенной. Вы говорите, этот человек
явился десять дней назад и заплатил вам за квартиру и стол вперед за
две недели?
— Он
спросил, какие будут мои условия, сэр. Я ответила — пятьдесят шиллингов
в неделю. На верхнем этаже у меня небольшая гостиная и спальня —
обособленная квартирка.
— Дальше?
— Он
сказал: «Я буду платить вам вдвое больше — пять фунтов в неделю, если вы
согласитесь на мои условия». Я женщина небогатая, сэр, мистер Уоррен
зарабатывает мало, и такие деньги для меня большое подспорье. Он тут же
достал десятифунтовый кредитный билет. «Вы будете получать столько же каждые
две недели в течение долгого времени, если согласитесь, — сказал
он, — а нет — так я с вами никаких дел больше не имею».
— И какие
же он поставил условия?
— Так
вот, сэр, он хотел иметь ключ от дома. В этом ничего удивительного нет.
Жильцы нередко имеют свой ключ. А также, чтоб его предоставили самому
себе, и никогда, ни при каких обстоятельствах не тревожили.
— Но
ведь и в этом нет ничего особенного.
— Так-то
оно так, сэр, да надо меру знать. А тут какая уж мера. Он у нас
десять дней, и ни я, ни мистер Уоррен, ни служанка ни разу его не видели.
Мы слышим, как он там ходит и ходит — ночью, утром, днем, но из дому он
выходил только в первый вечер.
— О,
значит, в первый вечер он выходил?
— Да,
сэр, и вернулся очень поздно — мы все уже легли спать. Он предупредил, что
придет поздно, и просил не запирать дверь на задвижку. Я слышала, как
он поднимался по лестнице, это было уже после полуночи.
— А как
насчет еды?
— Он
особо наказал, чтоб еду ставили на стул за его дверью после того, как он
позвонит. Когда поест, он звонит опять, и мы забираем поднос с того
же стула. А если ему надо что-нибудь еще, он оставляет клочок бумаги, на
котором написано печатными буквами.
— Печатными
буквами?
— Да,
сэр, карандашом. Только одно слово и ничего больше. Я принесла вам
показать, вот: МЫЛО. А вот еще: СПИЧКА. Эту записку — «ДЕЙЛИ ГАЗЕТТ» — он
положил в первое утро. Я оставляю ему эту газету на стуле каждое утро
вместе с завтраком.
— Вот
как! — сказал Холмс, с любопытством разглядывая клочки бумаги,
протянутые ему миссис Уоррен. — Это действительно не совсем обычно.
Желание отгородиться от людей мне понятно, но зачем печатные буквы? Писать
печатными буквами — утомительное занятие. Почему он не пишет просто? Как вы это
объясните, Уотсон?
— Он
хочет скрыть свой почерк?
— Но
зачем? Что ему до того, если квартирная хозяйка получит бумажку, написанную его
рукой? Впрочем, может, вы и правы… Ну, а почему такие лаконичные
записки?
— Понятия
не имею.
— Это
открывает перед нами интересные возможности для умозаключений. Написано плохо
отточенным, фиолетового света карандашом весьма обычного образца. Обратите
внимание, у записки оборвали уголок после того, как она была напечатана,
недостает кусочка буквы «м» в слове «мыло». Наводит на размышления,
Уотсон, а?
— Он
чего-то опасается?
— Безусловно.
На бумажке, по-видимому, остался след, отпечаток пальца или что-нибудь еще, по
чему его могли бы опознать. Так вы говорите, миссис Уоррен, что человек этот
среднего роста, брюнет и носит бороду. А сколько ему лет?
— Молодой,
сэр, не больше тридцати.
— На
что вы еще обратили внимание?
— Он
правильно говорил по-английски, сэр, и все-таки, судя по произношению,
я подумала, что он иностранец.
— И он
был хорошо одет?
— Очень
хорошо, сэр, настоящий джентльмен. Черный костюм — ничего такого, что бросалось
бы в глаза.
— Он
не назвался?
— Нет,
сэр.
— Не
получал писем, и никто не навещал его?
— Нет.
— Но
вы или служанка, разумеется, входите по утрам в его комнату?
— Нет,
сэр, он сам себя обслуживает.
— Неужели!
Поистине удивительно. Ну, а какой у него был багаж?
— Один
большой коричневый чемодан — и только.
— М-да,
не сказал бы, что у нас много данных. Так вы говорите, что из комнаты
ничего не выносили, совсем ничего?
Миссис
Уоррен извлекла из сумочки конверт и вытряхнула из него на стол две
использованные спички и окурок сигареты.
— Это
было нынче утром на подносе. Я принесла, так как слышала, что даже из
мелочей вы умеете делать серьезные выводы.
Холмс
пожал плечами.
— Из
этого никаких серьезных выводов не сделаешь. Спичками, разумеется, зажигали
сигареты, судя по тому, что обгорел только кончик. Когда зажигают сигару или
трубку, сгорает половина спички. Э, а вот окурок действительно
представляет интерес. Вы говорите, у этого джентльмена усы и борода?
— Да,
сэр.
— Тогда
не понимаю. Эту сигарету, по-моему, мог курить только гладко выбритый человек.
Ведь даже ваши скромные усы, Уотсон, нельзя было бы не опалить.
— Мундштук? —
предположил я.
— Ни
в коем случае: примят кончик. А может быть, у вас в доме
живут два человека, миссис Уоррен?
— Нет,
сэр. Он ест так мало, что я порой удивляюсь, как одному-то хватает.
— Что
ж, придется ждать еще материала. В конце концов вам не на что жаловаться.
Квартирную плату вы получили, и он спокойный жилец, хотя, безусловно, не
совсем обычный. Он хорошо вам платит, а если предпочитает не показываться,
то, собственно, вас это не касается. У нас нет причин нарушать его
уединение, пока нет оснований полагать, что он скрывается от закона.
Я берусь за это дело и буду о нем помнить. Сообщите, если
произойдет что-либо новое, и рассчитывайте на мою помощь, если она понадобится.
— В этом
деле, несомненно, есть кой-какие занятные особенности, Уотсон, — сказал он
после того, как миссис Уоррен ушла. — Оно может оказаться пустяковым —
допустим, жилец просто оригинал; возможно, однако, что оно гораздо серьезнее,
чем выглядит поначалу. Прежде всего приходит в голову, что в комнатах
миссис Уоррен живет вовсе не тот человек, который их снимал.
— Почему
вы так думаете?
— На
такую мысль наводит окурок, и потом, разве не было установлено, что жилец
выходил один раз и в тот же день, как снял квартиру? Он — или кто-то
другой — возвратился, когда никто в доме не мог его видеть. У нас нет
никаких доказательств, что вернувшийся — тот самый человек, который уходил.
Далее, человек, снявший комнаты, правильно говорил по-английски. Этот же пишет
печатными буквами и «спичка» вместо «спичкл». По-видимому, он нашел слово
в словаре, ведь словарь дает существительное только в единственном
числе. Краткость, возможно, ему нужна, чтобы скрыть незнание английского языка.
Да, Уотсон, у нас достаточно оснований подозревать, что тут произошла
замена.
— Но
с какой целью?
— Наша
задача в том и заключается, чтобы это разгадать. Один очевидный путь
к разгадке у нас, пожалуй, есть. — Он достал свой огромный
альбом, куда изо дня в день вклеивал вырезанные из лондонских газет
объявления о розыске пропавших, о месте встреч и тому
подобное. — Боже мой! — воскликнул он, листая страницы. — Какая
разноголосица стонов, криков, нытья! Какой короб необычайных происшествий!
А ведь именно из этого короба человек, изучающий необычное, может выудить
самые ценные сведения! Жилец миссис Уоррен уединился, и ему не шлют писем
из опасения, что раскроется тайна, которую так хотят сохранить. Каким же путем
сообщать ему о том, что происходит за стенами дома? Разумеется, через
газеты. По-видимому, другого способа нет, и, по счастью для нас, мы можем
ограничиться изучением одной газеты.
Вот
вырезки из «Дейли газетт» за последние две недели. «Дама в черном боа
в Конькобежном Клубе Принса» — это пропустим. «Неужели Джимми разобьет
сердце своей матери!» — и это вряд ли имеет к нам отношение: «Если
женщина, потерявшая сознание в Брикстонском омнибусе…» — меня она не
интересует. «Душа моя тоскует по тебе…» — нытье, Уотсон, самое настоящее нытье!
А вот это подходит больше. Слушайте: «Терпение. Найду какой-нибудь верный
способ общаться. А пока этот столбец. Дж.» Напечатано через два дня после
того, как жилец поселился у миссис Уоррен. Вполне годится, верно?
Таинственный незнакомец, возможно, читает по-английски, хотя и не умеет
писать. Попытаемся снова напасть на этот след. Ну вот, так и есть — три
дня спустя. «Дело идет на лад. Терпение и благоразумие. Тучи рассеются.
Дж.» Потом — ничего целую неделю. А вот нечто более определенное. «Путь
расчищается. Если найду возможность сообщить, помни условленный код — один А,
два Б и так далее. Узнаешь вскорости. Дж.» Напечатано во вчерашней газете,
в сегодняшней — ничего. Все это весьма подходит к случаю
с жильцом миссис Уоррен. Ждать недолго, Уотсон, я уверен, что
положение прояснится.
Мой друг
оказался прав. Утром я застал его стоящим на коврике перед камином, спиной
к огню, с улыбкой полного удовлетворения на лице.
— Ну,
что вы теперь скажете, Уотсон! — воскликнул он и взял со стола
газету. «Высокий красный дом с белыми каменными карнизами. Четвертый этаж.
Второе окно слева. Когда стемнеет. Дж.» Это уже вполне определенно. После
завтрака мы, пожалуй, произведем небольшую разведку в окрестностях дома
миссис Уоррен… А-а, миссис Уоррен! Какие у вас новости?
Стремительность,
с какой наша клиентка влетела в комнату, говорила о том, что
произошло что-то очень важное.
— С меня
хватит, мистер Холмс! — вскричала она. — Надо сообщить
в полицию! Пусть укладывает чемодан и убирается. Я бы сразу
поднялась к нему и так ему и сказала бы, да подумала, что сперва
надо посоветоваться с вами. Но терпение мое кончилось, уж если дошло до
того, что избили моего старика…
— Избили
мистера Уоррена?
— Ну,
во всяком случае, обошлись с ним по-свински.
— Но
кто с ним обошелся по-свински?
— Вот
это мы и хотим узнать! Случилось это нынче утром, сэр. Мистер Уоррен
работает табельщиком у Мортона и Вейлайта на Тоттенхем-Корт-роуд.
Уходит он из дому около семи. Так вот, нынче утром, не прошел он и десяти
шагов по улице, как его нагнали двое, накинули на голову пальто и сунули
в кэб, стоявший у обочины. Целый час они возили его, потом отворили
дверь и вышвырнули. Он лежал на мостовой, обезумев от страха, и, конечно,
ему было не до того, куда девался кэб. Когда он встал, то увидел, что находится
на Хэмстед-Хит. Он приехал домой в омнибусе и теперь лежит на
кушетке, а я сразу помчалась сюда рассказать, что произошло.
— Чрезвычайно
интересно, — сказал Холмс. — Не заметил ли он, как выглядели эти
люди, не слышал ли, о чем говорили?
— Нет,
он совсем обалдел. Знает только, что подняла его будто нечистая сила
и будто нечистая сила бросила наземь. Их было не меньше, чем двое,
а может, и трое.
— И вы
связываете нападение на вашего мужа с жильцом?
— А как
же! Мы живем здесь пятнадцать лет, и подобного никогда не случалось.
Больше я не желаю терпеть. Деньги — это еще не все в жизни.
Я сегодня же выставлю его из своего дома.
— Подождите
немного, миссис Уоррен. Не делайте ничего наспех. Боюсь, что случай куда более
серьезен, чем кажется на первый взгляд. Теперь ясно, что вашему жильцу грозит
какая-то опасность. Столь же ясно, что в туманном утреннем свете враги,
подстерегавшие его у двери, приняли за него вашего мужа. Обнаружив свою
ошибку, они его отпустили. Мы можем лишь гадать, как бы они поступили, если бы
не ошиблись.
— Ну,
а мне что делать, мистер Холмс?
— Мне
было бы весьма любопытно посмотреть на вашего жильца, миссис Уоррен.
— Ума
не приложу, как это устроить, если не взломать дверь. Когда я оставляю
поднос и спускаюсь по лестнице, я всегда слышу, как он ее отпирает.
— Ему
приходится уносить поднос в комнату. Разве нельзя где-нибудь спрятаться
и последить за ним?
Хозяйка
задумалась.
— Верно,
сэр, Напротив есть чулан. Я могла бы поставить туда зеркало, и если вы
скроетесь за дверью…
— Великолепно! —
воскликнул Холмс. — А когда у него второй завтрак?
— Около
часа, сэр.
— Значит,
мы с доктором Уотсоном придем к тому времени. Всего вам хорошего,
миссис Уоррен.
В
половине первого мы были уже у дома миссис Уоррен — высокого, узкого,
желтого кирпичного дома на Грейт-Орм-стрит, неширокой улочке
к северо-востоку от Британского музея. Он был расположен поблизости от
угла, и из него открывался вид на Хау-стрит с ее более солидными строениями.
Посмеиваясь, Холмс указал на одно из них — большой многоквартирный дом,
стоявший несколько впереди других, из тех, что невольно привлекают внимание.
— Вот
оно, Уотсон! Высокий красный дом с белыми каменными карнизами. А вот
и окно, откуда будут подавать сигналы. Место известно, известен
и код; наша задача не окажется трудной. В том окне объявление:
«Сдается внаем». Следовательно, квартира пуста и сообщник может ею
пользоваться… Ну, как дела, миссис Уоррен?
— Я все
для вас подготовила. Оставьте башмаки внизу, поднимайтесь, и я впущу
вас в чулан.
Она все
устроила очень удобно. Зеркало было так поставлено, что, сидя в темноте,
мы ясно видели дверь напротив. Только мы уселись и миссис Уоррен нас
покинула, как отдаленное звяканье возвестило, что таинственный сосед позвонил.
Вскоре явилась хозяйка, поставила поднос на стул возле запертой двери и, тяжело
ступая, удалилась. Скрючившись в уголке за нашей дверью, мы устремили
взгляд на зеркало. Замерли шаги хозяйки, туг же щелкнул ключ, повернулась
дверная ручка, и две тонких руки взяли со стула поднос. Через минуту его
быстро поставили на место, и передо мною мелькнуло прекрасное смуглое личико,
с ужасом глядевшее на чуть приоткрытую дверь чулана. Потом дверь
в комнату захлопнулась, ключ в замке повернулся снова, и все
стихло. Холмс дернул меня за рукав, и мы, крадучись, спустились по лестнице.
— Вечером
я приду опять, — сказал он выжидающе смотревшей на него
хозяйке. — По-моему, Уотсон, нам лучше обсудить это дело у себя дома.
— Итак,
мое предположение подтвердилось, — начал он, удобно расположившись
в кресле. — Произошла замена. Я только не предугадал, Уотсон,
что мы встретим женщину, и женщину незаурядную.
— Она
увидела нас.
— Она
увидела что-то испугавшее ее. Это несомненно. В общем, ход событий
достаточно ясен, вы согласны с этим? Парочка ищет убежища в Лондоне,
спасаясь от нависшей над ними страшной угрозы. Насколько серьезна угроза, можно
судить по тому, что приняты строгие меры предосторожности. Мужчина, которому
необходимо что-то совершить, желает на это время обеспечить женщине полную безопасность.
Задача нелегкая, однако он решил ее весьма своеобразно и настолько
успешно, что присутствие женщины в доме неизвестно даже квартирной
хозяйке, которая ей носит еду. Теперь ясно, зачем нужны печатные буквы: чтобы
не видно было, что пишет женщина. Встречаться с ней мужчина не может — он
навел бы врагов на ее след. А поскольку ему нельзя с нею видеться, он
сообщал ей о себе через газету. Пока что все понятно.
— Но
что за этим кроется?
— Ах,
Уотсон, вы, как всегда, практичны донельзя! Что за всем этим кроется? Забавная
проблема миссис Уоррен несколько усложнилась и принимает все более
зловещий характер. Покамест мы можем с уверенностью сказать одно: это не
банальное любовное приключение. Вы заметили выражение лица женщины, когда ей
почудилась опасность? Мы слышали также о нападении на хозяина, ведь его,
несомненно, приняли за жильца. Все это, а также крайняя необходимость
сохранить тайну, говорит о том, что речь идет о жизни и смерти.
Далее, нападение на мистера Уоррена показывает, что врагам, кто бы они ни были,
неизвестно о замене квартиранта-мужчины женщиной. Это весьма любопытно
и запутанно, Уотсон.
— А почему
бы вам не отстраниться от этого дела? Никакой выгоды оно вам не сулит.
— Правда,
не сулит. Искусство для искусства, Уотсон. Вы ведь тоже, когда занимались врачебной
практикой, наверное, лечили не только за плату.
— Чтобы
пополнять свое образование. Холмс.
— Учиться
никогда не поздно, Уотсон. Образование — это цепь уроков, и самый
серьезный приходит род конец. Наш случай поучительный. Он не принесет ни денег,
ни славы, и все же хочется загадку распутать. С наступлением темноты
мы сделаем шаг вперед в наших изысканиях.
Когда мы
снова пришли в квартиру миссис Уоррен, сумрак лондонского вечера
сгустился; унылую, однообразно серую пелену разрывали только резко очерченные
желтые квадраты окон и расплывчатые круги газовых фонарей. Выглянув из
затемненной гостиной, мы увидели еще одно тусклое пятно света, мерцавшее высоко
во мраке.
— В той
комнате кто-то ходит, — прошептал Холмс, приблизив свое длинное
напряженное лицо к стеклу. — Да, я вижу его тень. Вот он опять.
У него в руке свеча. Теперь он смотрит в нашу сторону. Хочет
убедиться, что она наблюдает за ним. Начинает подавать сигналы. Принимайте
и вы, Уотсон, чтобы мы могли сверить наши данные. Одна вспышка, —
разумеется, А. Ну, сколько вы насчитали? Двадцать? Я тоже. Должно означать
Т. AT — вполне вразумительно! Снова Т. Это, разумеется, начало второго слова.
Получается TENTA. Кончилось. Неужели все, Уотсон? ATTENTA — бессмысленно. Нет
смысла ив том случае, если считать за три слова — AT, TEN, ТА. Началось опять!
Что же это такое? АТТЕ — как, то же самое? Странно, Уотсон, очень странно!
И опять все сначала! AT — да ведь он повторяет уже в третий раз. Три
раза — ATTENTA. Сколько же будет еще? Нет, кажется, кончил. Он отошел от окна.
Как вы это объясните, Уотсон?
— Зашифрованное
сообщение.
Неожиданно
Холмс хмыкнул, будто что-то сообразив.
— И шифр
не такой уж головоломный, Уотсон. Ведь это на итальянском! «А» в конце —
обозначает, что адресовано женщине. «Берегись! Берегись! Берегись!» Что
скажете, Уотсон?
— Полагаю,
что вы попали в точку.
— Несомненно.
Предупреждение необычайно важное, потому и повторено трижды. Но беречься чего?
Погодите, он снова подошел к окну.
Мы опять
увидели смутный силуэт согнувшегося человека и мелькание огонька
в окне, когда сигналы возобновились. Теперь их передавали намного быстрее,
так быстро, что трудно было уследить.
— PERICOLO
— pericolo — а это что означает, Уотсон? Опасность? Боже милостивый! Да
это сигнал опасности. Опять начал! PERI… Вот те на, что же…
Свет
вдруг погас, скрылся мерцающий квадрат, и четвертый этаж черной лентой
опоясал высокое здание с его рядами светящихся окон. Последний
предостерегающий сигнал внезапно оборван. Почему? Кем? Такая мысль возникла
у нас обоих одновременно. Холмс отскочил от окна.
— Это
не шутки, Уотсон! — крикнул он. — Там происходит какая-то
дьявольщина! Почему сигналы так странно прекратились? Надо связаться со
Скотленд-Ярдом, а с другой стороны, уходить нам нельзя — время не
терпит.
— Может,
мне сбегать за полицией?
— Необходимо
поточнее узнать, в чем там дело. Может быть, причина совсем безобидная.
Скорее туда, Уотсон, и попытаемся разобраться сами.
|