100bestbooks.ru в Instagram @100bestbooks
Желая во чго бы то ни стало предупредить г-жу д’Арвиль о грозящей ей опасности, Родольф ушел с приема до окончания беседы Тома с Сарой, поэтому он так и не узнал о заговоре, замышляемом против Лилии-Марии, и неминуемой опасности, которой та подвергалась.
Несмотря на все свои старания, Родольфу не удалось, как он надеялся, предупредить маркизу.
После бала в посольстве маркизе д’Арвиль надлежало приличия ради появиться хотя бы на мгновение у г-жи де Нерваль; но маркиза была сломлена обуревавшими ее волнениями, у нее не хватило духа поехать на второе празднество, и она вернулась домой.
Эта помеха все погубила.
Барон фон Граун, как и все гости посланника***, был приглашен к г-же де Нерваль. Родольф немедля отвез его туда с просьбой отыскать на балу г-жу д’Арвиль и передать ей, что герцог желает в тот же вечер сообщить ей нечто очень важное; он будет стоять возле особняка д’Арвилей, подойдет к карете и скажет ей несколько слов, пока ее люди будут ждать, когда им откроют ворота.
Потеряв много времени на балу, где он так и не нашел маркизы, барон приехал к Родольфу…
Родольф был в отчаянии; он правильно рассудил, что следовало прежде всего предупредить маркизу о заговоре, направленном против нее; в этом случае предательство Сары, которому он не мог помешать, сошло бы за недостойную клевету. Было слишком поздно: постыдная записка была вручена маркизу в час ночи.
На следующее утро г-н д’Арвиль медленно расхаживал по своей спальне, обставленной с изящной простотой, где невольно привлекали внимание коллекция современного оружия и этажерка с книгами.
Постель осталась нетронутой, однако с нее свисало разорванное в клочья шелковое стеганое одеяло; стул и столик из черного дерева с витыми ножками валялись возле камина; на ковре виднелись осколки хрустального стакана, раздавленные свечи, а большой канделябр отлетел в угол спальни.
Казалось, весь это беспорядок был вызван чьей-то неистовой борьбой.
Господину д’Арвилю было под тридцать; его мужественное характерное лицо, обычно приятное, доброе, было в то утро искажено и мертвенно бледно, губы посинели; маркиз так и остался во вчерашнем костюме, он был без галстука, в расстегнутом жилете, разорванная рубашка запятнана кровью; темные, обычно вьющиеся волосы падали прямыми спутанными прядями на его словно восковой лоб.
«Завтра, в час дня, ваша жена отправится на улицу Тампль, 17, где у нее назначено любовное свидание. Последуйте за ней, счастливый муж! И вы все узнаете…»
По мере того как он пробегал эти читаные и перечитанные строки, губы его судорожно дергались.
Тут дверь отворилась, и вошел камердинер. У этого пожилого человека были седеющие волосы и честное, доброе лицо.
Маркиз резко повернул голову, не меняя положения и все еще держа письмо в руках.
– Зачем пришел? – резко спросил он.
Ничего не отвечая, тот смотрел с горестным изумлением на беспорядок в комнате; затем, внимательно взглянув на своего барина, он воскликнул:
– Рубашка у вас в крови… Боже мой! Боже мой, ваше сиятельство, вы, верно, поранили себя!. Ведь вы были одни, почему не позвали меня, как обычно, когда чувствуете, что начнется…
– Убирайся!
– Но, ваше сиятельство….. Огонь в камине погас, холод в комнате собачий, и после вашего…
– Замолчи! Оставь меня в покое.
– Но, ваше сиятельство, – продолжал камердинер, дрожа, – вы приказали господину Дубле прийти к вам сегодня утром в Половине одиннадцатого; сейчас как раз половина одиннадцатого, и он уже здесь с нотариусом.
– Ты прав, – сказал маркиз, овладев собой. – Когда человек богат, надо думать о делах. Иметь большое состояние так приятно!
Наступила пауза.
– Проводи господина Дубле в мой кабинет, – добавил он.
– Господин Дубле, ваше сиятельство, уже там.
– Дай мне какой-нибудь костюм. Мне скоро придется отлучиться.
– Но, ваше сиятельство…
– Делай, что тебе приказано, Жозеф, – проговорил г-н д’Арвиль более мягким тоном.
Помолчав, он спросил:
– Моя жена уже проснулась?
– Не думаю, барыня еще не звонила.
– Пусть меня предупредят, когда она позвонит.
– Хорошо, ваше сиятельство…
– Позови Филиппа, чтобы он помог тебе: ты вечно так копаешься!
– Погодите, барин, сперва я приберу комнату, – грустно ответил Жозеф. – Кто-нибудь другой заметит этот беспорядок и поймет, что случилось сегодня ночью с вашим сиятельством.
– А если поймут, то все выйдет наружу, да? – язвительно заметил г-н д’Арвиль.
– Полно, ваше сиятельство, – воскликнул Жозеф, – никто ни о чем не подозревает.
– Никто?.. Да, никто! – горько ответил маркиз.
Пока Жозеф наводил порядок, его хозяин подошел к коллекции оружия, о которой мы уже упоминали, несколько минут внимательно осматривал ее и с мрачным удовлетворением кивнул головой.
– Уверен, ты забыл почистить ружья, вон те, наверху, что лежат в охотничьем футляре.
– Вы ничего не говорили мне об этом, ваше сиятельство… – удивленно проговорил Жозеф.
– Говорил, но ты запамятовал..
– Осмелюсь возразить, ваше сиятельство…
– Воображаю, в каком они должны быть состоянии!
– Не прошло и месяца, как я принес их от оружейника.
– Не важно, как только я буду одет, ты снимешь футляр, я хочу осмотреть эти ружья: быть может, завтра или послезавтра я отправлюсь на охоту.
– Немного погодя я достану их.
Когда спальня была приведена в порядок, на помощь Жозефу пришел второй камердинер.
Переодевшись, маркиз вошел в свой кабинет, где находились управляющий г-н Дубле, а также клерк и нотариус.
– Вот купчая, которая уже была зачитана вашему сиятельству, – сказал управляющий. – Остается только подписать ее.
– А вы сами читали ее, господин Дубле?
– Да, ваше сиятельство.
– Этого достаточно… дайте сюда бумагу, я поставлю на ней свою подпись.
Маркиз подписал бумагу, клерк вышел из кабинета.
– Благодаря этой покупке, ваше сиятельство, – торжествующе проговорил г-н Дубле, – ваша земельная рента составит не менее ста двадцати шести тысяч франков. Как прекрасно, ваше сиятельство, получать со своих земельных владений сто двадцать шесть тысяч!
– Я счастливец, не правда ли, господин Дубле? Иметь сто двадцать шесть тысяч земельной ренты! Где найдешь другого такого удачника?
– И это не считая основного капитала, ваше сиятельство.
– И не считая других преимуществ!
– Слава богу, у вашего сиятельства есть все, что может пожелать человек: молодость, богатство, здоровье – решительно все, и главное, – проговорил г-н Дубле, приятно улыбаясь, – красавица жена и прелестная дочка, похожая на херувима.
Господин д’Арвиль бросил зловещий взгляд на г-на Дубле.
Мы отказываемся описать выражение дикой иронии, с которой он обратился к г-ну Дубле, фамильярно похлопав его по плечу.
– Вы правы, – сказал он, – со ста двадцатью шестью тысячами франков земельной ренты, с такой женой, как моя… и с дочкой, похожей на херувима… мне больше нечего желать, не так ли?
– Хе-хе, ваше сиятельство, – наивно ответил управляющий, – остается дожить до преклонных лет, чтобы выдать замуж вашу дочку и стать дедушкой… Вот чего я вам желаю, ваше сиятельство, а вашей супруге желаю стать бабушкой и даже прабабушкой.
– Милый господин Дубле, вы весьма кстати вспомнили о Филемоне и Бавкиде. Вы всегда попадаете в точку.
– Вы очень любезны, ваше сиятельство. Что еще прикажете?
– Ничего… Да, скажите, сколько у вас наличных денег?
– Девятнадцать тысяч триста франков с небольшим на текущие расходы, ваше сиятельство, не считая денег, лежащих в банке.
– Вы принесете мне сегодня утром десять тысяч франков золотом и вручите их Жозефу, если меня не будет дома.
– Сегодня утром?
– Да.
– Я принесу их через час. Больше не будет приказаний, ваше сиятельство?
– Нет, господин Дубле.
– Сто двадцать шесть тысяч франков чистоганом! – повторил управляющий, направляясь к двери. – Сегодня удачный день: я боялся, как бы эта ферма, которая так нам подходит, не ускользнула от нас… Ваш покорный слуга.
– До свиданья, господин Дубле.
Едва управляющий вышел из комнаты, г-н д’Арвиль упал, подавленный, в кресло, положил локти на письменный стол и закрыл лицо руками.
Впервые после получения роковой записки Сары он дал волю слезам.
«Что за жестокая насмешка судьбы, сделавшей меня богачом! Кому нужна отныне эта золотая рамка? Кого в нее вставить? Она лишь подчеркнет мой позор и низость Клеманс! Этот позор ляжет, быть может, и на мою дочь! Да, позор… должен ли я сделать решительный шаг или же пожалеть…»
Тут он вскочил, глаза его сверкали, зубы были судорожно сжаты.
– Нет! Нет! – проговорил он глухо. – Я отомщу. Пролитая кровь помешает мне стать посмешищем! Понимаю теперь ее отвращение… мерзавка!
Тут он неожиданно умолк, словно сраженный внезапной мыслью.
– Отвращение Клеманс… – продолжал он. – О, я прекрасно понимаю его причину: я внушаю ей страх, ужас!..
Наступила длительная пауза.
– Но разве это моя вина? И обманывать меня из-за этого? Не ненависти я заслуживаю, а жалости, – продолжал он, все более волнуясь. – Нет, нет!.. Мщение, мщение!.. Я убью их обоих!.. Ведь она, наверно, все сказала тому, другому.
Эта мысль привела в полную ярость маркиза.
Он поднял к небу судорожно сжатые кулаки; затем, при жав горячую руку к глазам, почувствовал, что необходим взять себя в руки перед слугами, и вернулся в спальню с спокойным лицом; там он увидел Жозефа.
– Где мои ружья?
– Я принес их, ваше сиятельство, они в полном порядке.
– Я сам их осмотрю. А что, барыня звонила?
– Не знаю, ваше сиятельство.
– Сходи, узнай.
Камердинер вышел.
Господин д’Арвиль поспешно взял из оружейного ящика мешочек с порохом, несколько пуль и пистонов; запер ящик и положил ключ в карман. Затем он подошел к коллекции оружия, выбрал два пистолета средней величины, зарядил их и тоже спрятал в карман своего длинного утреннего редингота.
В эту минуту вошел Жозеф.
– Ее светлость велели сказать, что они уже встали, барин.
– А не знаешь, приказала ли она заложить карету?
– Нет, ваше сиятельство, горничная Жюльетта сказала при мне кучеру, пришедшему за распоряжениями, что сегодня прохладно и сухо и что барыня погуляет пешком… если ей захочется.
– Прекрасно. Ах, совсем забыл: завтра или послезавтра я, вероятно, отправлюсь на охоту. Скажи Вильяму, чтобы он сегодня же утром осмотрел небольшую зеленую карету, слышишь?
– Да, ваше сиятельство. Подать вам тросточку?
– Нет, не надо. Нет ли тут поблизости извозчичьей стоянки?
– А как же, в двух шагах отсюда, на улице Лилль.
– Пусть Жюльетта спросит у барыни, может ли она принять меня, – молвил маркиз после минутного колебания.
Жозеф вышел.
«Да… между нами разыграется комедия, не хуже всякой другой. И все же я хочу видеть эту вероломную женщину, понаблюдать за слащавой, обманчивой маской, под которой она скрывает свои мысли о скором свидании с любовником; я выслушаю ложь из ее уст и прочту правду в ее развращенном сердце. Это будет прелюбопытно… Видеть, как на тебя смотрит, с тобой говорит и тебе отвечает жена, которая вскоре покроет твое имя тем нелепым и гнусным позором, что отмывается лишь кровью… Ну и болван же я! Она посмотит на меня, как обычно, тем же ясным взглядом; каким смотрит на свою дочь, когда целует ее в лоб, прося прочесть молитву. Взгляд… зеркало души? – Он презрительно пожал плечами. – Чем нежнее и стыдливее взгляд, тем больше в нем порочности. Ее пример подтверждает это… А я, дурак, попался на удочку. Горе мне! С каким холодным и наглым пренебрежением она, вероятно, взирала на меня до сих пор сквозь свою лживую маску, мечтая в то же время о свидании с другим… А я относился к ней с уважением, с нежностью… как к молодой матери, целомудренной и серьезной, я вложил в нее всю свою любовь, всю надежду на счастье».
– Нет, нет! – воскликнул г-н д’Арвиль, чувствуя, что гнев душит его. – Нет, я не зайду к ней, я не хочу ее видеть… не хочу видеть и дочь… я выдам себя, откажусь от мщения.
Выйдя из спальни, г-н д’Арвиль, вместо того чтобы пройти к жене, сказал ее камеристке:
– Передайте барыне, что я собирался поговорить с ней сегодня утром, но вынужден отлучиться по делу; если ей угодно позавтракать со мной, скажите, что я вернусь к полудню; в противном случае, пусть не беспокоится обо мне.
«Полагая, что я скоро вернусь, она почувствует себя свободнее», – подумал г-н д’Арвиль.
И он отправился на извозчичью стоянку поблизости от его особняка.
– Извозчик, оплата почасовая.
– Ладно, барин, сейчас половина двенадцатого. Куда поедем?
– По улице Доброй Охоты, завернешь за угол улицы Святого Доминика и затем поедешь вдоль каменной ограды сада… и там подождешь.
– Ладно, барин.
Господин д’Арвиль опустил шторы. Извозчик тронул и почти тотчас же остановился против дома маркиза: отсюда легко было заметить любого человека, выходящего из особняка.
Свидание его жены должно было состояться в час дня; такая буря бушевала в душе маркиза, что время для него летело с невероятной быстротой.
Двенадцать ударов пробили на колокольне Святого Фомы Аквинского, когда дверь особняка медленно отворилась и маркиза вышла на улицу.
«Уже!.. Какая аккуратность! Она, видимо, боится опоздать на свидание!» – с иронией сказал себе маркиз.
Стояла холодная и сухая погода.
На Клеманс была черная шляпа с вуалью того же цвета, теплое красновато-лиловое пальто; огромная темно-синяя кашемировая шаль ниспадала до оборок ее платья, которое она слегка приподняла жестом, исполненным изящества, чтобы перейти через дорогу, приоткрыв до щиколотки маленькую, узкую, стройную ножку, обутую в атласные ботинки.
Странная вещь: несмотря на потрясение, на обуревавшие его мучительные мысли, г-н д’Арвиль заметил эту ножку, которая показалась ему изящнее и кокетливее, чем когда-либо, что еще усилило его гнев, его жгучую ревность. Ему представился коленопреклоненный соперник, в упоении целующий эту прелестную ножку. В одно мгновение все безумства любви, любви горячей, страстной, – предстали перед умственным взором маркиза и опалили его душу.
И впервые в жизни он почувствовал в сердце мучительную физическую боль, боль резкую, глубокую, которая вырвала у него глухой стон. До сих пор он страдал нравственно, так как думал лишь о своей поруганной чести.
Его страдание было так сильно, что ему едва удалось произнести несколько слов.
– Видишь ту даму в синей шали и черной шляпе, – сказал он кучеру, приподняв штору, – ту, что идет вдоль каменной ограды?
– Вижу, барин…
– Поезжай шагом за ней… Если она выйдет на извозчичью стоянку, остановись и следуй за каретой, в которую она сядет.
– Да, барин… Ну и забавная же история!
Госпожа д’Арвиль подошла к стоянке, взяла извозчика.
Господин д’Арвиль последовал за ней.
Вскоре, к великому удивлению маркиза, его возница свернул к церкви Святого Фомы Аквинского и остановился возле нее.
– В чем дело? Почему ты стоишь?
– Барин, дама только что вошла в церковь… Черт подери!.. Ну и хорошенькая у нее ножка… До чего забавно!
Множество мыслей пронеслось в голове г-на д’Арвиля; сперва он решил, что его жена, заметив, что за ней следят, пожелала сбить с толку преследователя. Потом он подумал, что, быть может, полученная записка была недостойной клеветой… Если Клеманс виновна, к чему такое показное благочестие? Не было ли это глумлением над верой?
Но его успокоительная иллюзия быстро рассеялась.
Кучер обернулся к нему со словами:
– Барин, дамочка опять села на извозчика.
– Следуй за ней.
– Да, барин! Забавно, до чего забавно!
Извозчик выехал на набережную, миновал ратушу, проехал по улице Сент-Авуа и добрался наконец до улицы Тампль.
– Барин, – сказал кучер, оборачиваясь к г-ну д’Арвилю, – первый извозчик остановился у семнадцатого номера, а мы находимся у тринадцатого. Прикажете тоже остановиться?
– Да!..
– Барин, дамочка только что вошла в дом номер семнадцать.
– Открой дверцу.
– Да, барин.
Минуту спустя г-н д’Арвиль вошел в проход дома вслед за своей женой.
