Мобильная версия
   

Лукреций Кар «О природе вещей»


Лукреций Кар О природе вещей
УвеличитьУвеличить

КОММЕНТАРИИ

 

 

Лукреций
«О ПРИРОДЕ ВЕЩЕЙ»
 

Более двух тысяч лет люди читают поэму «О природе вещей», созданную человеком, сумевшим так много увидеть и понять в этом мире, так полно и вдохновенно высказать все самые трудные вопросы и самые бескомпромиссные ответы в извечном диалоге между индивидуальной человеческой личностью и всеобъемлющим мирозданием природы, но не сумевшим или не пожелавшим оставить в историческом предании память о себе самом, о своем происхождении и внешнем облике, об обстоятельствах своей жизни, о своих привязанностях, поступках, жизненно важных решениях. «Проживи незаметно!» — говорил восторженно прославленный в этой поэме греческий философ Эпикур. Если считать, что римский поэт всерьез последовал завету своего учителя, то остается только сожалеть о том, насколько он в этом преуспел. Даже имя поэта известно нам не вполне достоверно. Все, что мы знаем о нем, — это его поэма, но и она дошла до наших дней, как и другие произведения античной литературы, не в авторской рукописи и не в прижизненном издании, а в многократно переписывавшихся от руки копиях, за точность которых никто не может поручиться, что дало повод издателям эпохи книгопечатания, в свою очередь, вносить в текст многочисленные и разнообразные усовершенствования, призванные исправить предполагаемые недостатки манускриптов в соответствии со вкусом и разумением новейшей критики. И все-таки, несмотря на нечеткость контуров и неточность деталей, поэма представляет собой такой грандиозный массив единой в своем основании и всесторонне продуманной мысли, а также поэтическое произведение настолько внутренне цельное и по смыслу художественных приемов настолько адекватное отразившейся в концептуальном содержании поэмы эстетике мировосприятия, что и наука имеет право говорить об исторически достоверной личности Лукреция, поэта и философа, автора поэмы «О природе вещей», и любой читатель в непосредственном восприятии получает впечатление живого разговора с живой человеческой личностью, необычайно одаренной, искренней и страстной, вероятно, это ощущение и послужило источником легенд, которые как восполнение недостатка в исторических сведениях создавались вокруг имени Лукреция в древние и средние века, создаются и по сей день.

Поэма Лукреция сохранилась в очень добротных списках. Два из них, относящиеся к IX веку (которые среди филологов именуются «Продолговатый» и «Квадратный»), принадлежат к числу классических образцов рукописной книги, их прекрасные фотокопии в натуральную величину, имитирующие цвет и качество бумаги средневековых оригиналов, Лейденская библиотека прислала в дар Государственной библиотеке СССР им. В. И. Ленина. Некоторые рукописи называют автора просто Лукреций, другие дают тройное римское имя Тит Лукреций Кар. Ученые-исследователи пришли к выводу, что безоговорочного доверия заслуживает только родовое имя Лукреций (его упоминают античные писатели), а собственное имя Тит и прозвище Кар приходится принимать условно, как дань традиции, исторически мало достоверной. Древняя фамилия Лукрециев хорошо известна из римских летописаний, однако к какой ветви этого рода принадлежал автор поэмы и был ли он свободнорожденным римским гражданином или отпущенным на волю рабом (по римским обычаям отпущенник получал фамилию господина), в настоящее время установить уже невозможно. Среди помпейских развалин был найден дом, принадлежавший некоему Лукрецию, украшенный степными росписями на гомеровские сюжеты. В научных журналах время от времени ставился вопрос, нельзя ли эту находку так или иначе связать о биографией великого поэта (известно, что по соседству в Неаполе была эпикурейская философская школа), но к положительному решению ученые пока не пришли. Античных сведений о биографии Лукреция практически не сохранилось. Биограф Вергилия сообщает, что будущий поэт достиг гражданского совершеннолетия в год смерти Лукреция и стал как бы прямым наследником его поэтической славы. В одном из христианских летописаний встречается краткая заметка о рождении поэта Лукреция, который прожил всего сорок четыре года, страдая периодическими помрачениями разума (причиной болезни называется любовный напиток), и кончил жизнь самоубийством, бросившись на меч. В светлые промежутки между припадками безумия он написал шесть книг своей поэмы о природе вещей, которая осталась незаконченной и увидела свет лишь благодаря попечению Цицерона, ставшего ее первым издателем и редактором. В последующих переработках, возможно, именно этой скупой биографии говорится о тесной и нежной дружбе, связывавшей Лукреция с Марком Цицероном, его братом Квинтом и ближайшим другом их и свойственником- Помпонием Аттиком, известным адресатом серии блестящих цицероновских писем, убежденным эпикурейцем. В одном из писем Цицерона к брату Квинту, действительно, мы находим такое замечание: «Поэтические создания Лукреция таковы, как ты пишешь, — в них много сверкающего дарования, много, однако, искусства; но об этом — когда приедешь» (К брату Квинту, II, 9, 3). Цицеронова немногословность в этом месте дала повод к неисчислимым толкованиям и предположениям. Кто видел здесь сдержанную критику, кто — восторженную похвалу, кто — свидетельство интимности отношений, кто — дипломатическое умолчание о не подлежащем огласке; в сопоставлении с вышеупомянутой биографической заметкой версии возникали самые фантастические.

В основание исторического понимания философии и поэзии Лукреция сегодняшняя наука ставит две хронологические вехи: 55 год до н. э. как последний год, события которого могли найти в Лукреции живого свидетеля, и 99 год до н. э. как предположительный рубеж, раньше которого дата рождения поэта уже не может быть перенесена. Таким образом, Лукрецию довелось быть современником эпохи гражданских войн, потрясавших Италию: диктатуры Суллы и введенных им массовых казней по так называемым «проскрипциям» (спискам неблагонадежных граждан), восстания рабов под предводительством Спартака, заговора Катилины в год знаменитого консульства Цицерона, получившего титул «Отца отечества» за расправу над катилинариями, растущего влияния в Риме Помпея и Цезаря, первого политического союза между ними — до войны их друг против друга поэт, по-видимому, не дожил. Литературными современниками Лукреция, кроме упоминавшихся уже Цицерона и Цезаря, были ученый писатель Варрон Реатинскнй, лирический поэт Катулл и кружок его молодых друзей-стихотворцев (в истории литературы получивший название «неотериков»); литературной модой было увлечение александрийской поэзией: Цицерон переводил ученую поэму Арата «Небесные явления», поэт Варрон Атацинский перевел «Аргонавтику» Аполлония Родосского, Катулл подражал Аполлонию, но переводил и Каллимаха; поэзия и проза в самих различных жанрах искали источников вдохновения в учености, мифологической, исторической, естественнонаучной.

Завоевательные войны расширили границы римского влияния в античном мире, но в самом Риме, расколотом внутренними распрями, неудержимо падала ценность старинных республиканских установлений и традиционных римских доблестей. Все чаще молодые граждане искали случая не отличиться на государственной службе, но уклониться от политической борьбы, прислушивались не к повествованиям о «нравах предков», а к моральным наставлениям тех эллинистических философских школ, которые учили заботиться прежде всего о себе и о текущем дне, находить свое счастье в круге близких друзей, а не в удовлетворении политического честолюбия. Эти характерные приметы времени нашли отражение в поэме Лукреция, для которого греческая философия была интересна вовсе не как отвлеченное умствование, но как рациональное основание жизни и как источник поэтического вдохновения, разбуженного созерцанием истинной картины окружающего мира.

В настоящем издании поэма Лукреция печатается в переводе Ф. А. Петровского, замечательно точном, изящном и простом, выдержавшем несколько переизданий и вошедшем в золотой фонд русского искусства художественного перевода. Текст воспроизводится без изменений по изданию: Л у к р е ц и й. О природе вещей. М., 1958.

 

 

КНИГА ПЕРВАЯ
 

 

1
 

Стих 1. Рода Энеева мать…  — Матерью Энея, одного из героев, защищавших Трою, Гомер называет богиню Афродиту. После падения Трои Эней пустился в далекое плаванье, приведшее его к берегам Италии, где он женился на местной царевне и дал начало новому роду, из которого происходила и Рея Сильвия, мать близнецов Ромула и Рема, легендарных основателей Рима.

 

 

2
 

Стих 7. …земля-искусница.  — Здесь поэт употребляет слово греческого происхождения, созвучное и родственное имени легендарного изобретателя и художника Дедала, построившего знаменитый Лабиринт на острове Крите и предпринявшего вместе с сыном Икаром побег через море на искусственных крыльях. Этот эпитет Лукреций повторяет несколько раз, прилагая его то к земле (I, 228), то к изобретательному человеческому языку (IV, 554), то к художественному мастерству природы (V, 234).

 

 

3
 

Стих 11. Фавоний  — западный ветер, его греческое название Зефир встречается в пятой книге (стих 738).

 

 

4
 

Стих 25. …о природе вещей  — из этого стиха, возможно, было извлечено название поэмы «О природе вещей», которое присутствует не во всех рукописях. Об античном понимании «природы» и «природы вещей» см. вступительную статью к настоящему тому.

 

 

5
 

Стих 26. …Меммия милому сыну…  — Собственно: «моему другу Меммию», поскольку Меммий — родовое имя и все мужчины в этом роде носят имя Меммиев. Поэма Лукреция но античным понятиям о литературных жанрах принадлежит к так называемому «дидактическому эпосу»; еще со времен Гесиода такого рода поэмы имели персональную адресованность: во вступлении и изредка в тексте называлось имя ученика (обычно близкого автору человека), которому поэма и посвящалась. Имя Гая Меммия встречается у Цицерона, это был, по его словам, прекрасный оратор и, как можно предполагать, весьма состоятельный человек. Каковы были отношения между Лукрецием и Меммием и что они могут сказать нам о социальной принадлежности автора поэмы, определить трудно. Очевидно, Меммий интересовался философией Эпикура, вряд ли случайно он оказался владельцем земельного участка, на котором сохранились остатки дома самого Эпикура (уже после смерти Лукреция Цицерон хлопотал о продаже этого участка тогдашнему главе эпикурейской школы — К близким, XIII, 1). Меммий покровительствовал молодым поэтам, Катулл называет его своим патроном (X, XXVIII). Тон Лукреция в его обращениях к Меммию скорее можно назвать дружески снисходительным, чем заискивающим. Примечательно, что заботы об «общем деле» (в латинском тексте «общее благо», синоним государственной деятельности) поэт считает обязанностью своего друга, но не своей (I, 43).

 

 

6
 

Стихи 44-49 многие издатели считают позднейшей вставкой и исключают из первой книги на том основании, что они повторяются буквально во второй книге (стихи (646-651). Такое исключение нельзя признать оправданным ни в эстетическом смысле (повторы характерны для эпоса вообще и для поэмы Лукреция в особенности, наиболее великолепный из них — «По бездорожным полям Пиэрид я иду…» — сохраняют даже самые строгие издатели и в конце первой, и в начале четвертой книги), ни в концептуальном отношении: воззвание к Венере, на первый взгляд, не согласуется с выраженной в стихах I, 44-49 эпикурейской концепцией безмятежности божественной природы, однако все вступление к поэме носит не концептуально-философский, а насквозь риторический характер, в риторическом же отношении напоминание о безмятежном блаженстве богов здесь вполне уместно, ибо поэт просит богиню повлиять на смертных и своей божественной властью, и своим женским обаянием, и, наконец, своим завидным примером.

 

 

7
 

Стих 54. …О сущности высшей небес и богов…  — Здесь Лукреций излагает не содержание поэмы, а суть учения. Опять-таки в риторической манере Лукреций обыгрывает два смысла слова «начала»: начала вещей — это в общем понимании их историческое происхождение, их первые дни, но в философском смысле начала вещей — это их составляющие элементы. Дело в том, что Лукреций предполагает говорить о началах вещей и в первом, и во втором смысле, но предпочитает не дифференцировать свое словоупотребление логически, но объединять оба смысла риторически, тем более что для эпикурейской концепции природы вещей начала по времени и начала по сущности совпадают. Здесь же поэт вводит слово «материя», в латинском языке оно обозначало и древесину, как греческое «гюлс», и всякого рода материальный источник, причину, как мы бы сказали, объективную в отличие от причины субъективно устанавливаемой, которая именовалась «кауза» и была ближе к вине и обвинению, чем к началу и происхождению. Начала вещей в материальном смысле Лукреций именует также «первыми телами», «первоначалами» и «родовыми телами» или «семенами», переводя довольно точно эпикуровские их обозначения.

 

 

8
 

Стих 66. Эллин впервые один…  — Более точно: «впервые человек Греции» — перевод Ф. А. Петровского отвечает принятому до середины века толкованию, будто бы здесь подразумевается один Эпикур. Однако как раз Эпикур не ставил тех вопросов, что сформулированы ниже в стихах 75-78: «Что может возникнуть, что не может, какая конечная сила каждой вещи дана и какой ей предел установлен». В атомизме, где каждая вещь есть случайное стечение атомов, подобные вопросы отходят на второй план. Здесь скорее можно слышать отголоски первых досократических учений о природных закономерностях и необходимостях. В терминах «сила» («потестас») и «предел» («терминус» или «финис») можно усматривать реплики аристотелевских понятий возможности-способности («дюнамис») и конечной цельности («телос»).

 

 

9
 

Стих 73. …за предел ограды огненной мира…  — Имеется в виду околоземный мир, который, в отличие от других философских школ, эпикурейская школа считала не единственным.

 

 

10
 

Стих 81. …к нечестивым ученьям…  — В дальнейшем Лукреций указывает, что истинное благочестие состоит не в исполнении религиозных обрядов, а в просвещенном спокойствии духа (см. III, 84, и V, 1198-1203).

 

 

11
 

Стих 84. Тривия Дева.  — Так именовалась богиня Диана (греческая Артемида), которая часто отождествлялась с богиней луны Селеной и богиней подземного царства, покровительницей колдовства — Гекатой. На перекрестках трех дорог (по-латыни «тривиум») ставили ее трехликие изображения.

 

 

12
 

Стих 85. Ифианасса  — вариант имени Ифигении, дочери аргосского царя Агамемнона, верховного воеводы греческих войск, отправлявшихся к стенам Трои, чтобы войной отомстить за похищение Елены, жены Менелая, брата Агамемнона. В авлидской гавани греческие суда были задержаны противным ветром; жертвоприношением дочери Агамемнон предполагал умилостивить богиню, но та не приняла жертвы, а заменила на алтаре девушку ланью, Ифигению же унесла в Тавриду, где она стала жрицей храма Артемиды. Лукреций опускает момент чудесного спасения девушки, чтобы оттенить жестокость и безумный фанатизм ее добровольных палачей.

 

 

13
 

Стих 97. Гимен  — Гименей, бог — покровитель брачного союза. Ифигению вызвали в Авлиду из родительского дома в Аргосе под предлогом предстоящей свадьбы с Ахиллом.

 

 

14
 

Стих 102. Пророки  — поэты; имеется в виду эпическая поэзия с ее рассказами о загробных мучениях пресловутых грешников: Сизифа, Тантала, Иксиона, дочерей Даная, — прежде всего десятая песнь «Одиссеи», повествующая о схождении Одиссея в царство мертвых (см. III, 984 слл.).

 

 

15
 

Стих 115. Орк  — римское божество, отождествлявшееся с греческим богом подземного царства — Аидом.

 

 

16
 

Стих 117. Энний  — римский поэт, творивший на рубеже третьего и второго веков до н. э., давший первые примеры латинского гексаметра и первые опыты как героического, так и дидактического эпоса в римской литературе. Геликон  — гора в Беотии, считавшаяся пристанищем Муз.

 

 

17
 

Стих 121. Ахерузии… область  — подземное царство.

 

 

18
 

Стихи 127-135. Обещанные здесь предметы излагаются в пятой, шестой, четвертой и третьей книгах, на основании чего высказывалось предположение, что первоначальный план поэмы отличался от той редакции, в которой поэма дошла до нас.

 

 

19
 

Стих 138. …к новым словам…  — В поэме Лукреция действительно мы находим слова, каких нет ни у кого из других латинских авторов, однако число этих «неологизмов», или «единожды реченных» слов, как называют их в классической филологии, не так велико. В основном Лукреций прибегает к употребительным словам, расширяя область их значений за счет сравнений и метафор («семена», «корни», «начала»). В русском переводе читатель не встретит заковыристых философских терминов, и здесь Ф. А. Петровский не противоречит духу оригинала. Значительно заметнее для читателя, знакомого с латинским текстом, отсутствие в переводе налета сознательной архаизации (не столько лексики, сколько морфологии), благодаря которому не без усилия узнанное в тексте слово как бы приобретает еще одно измерение — в глубину своего этимологического смысла, — этим приемом поэт не только воспроизводит старинный слог эпического жанра, но и заставляет читателя более внимательно следить за каждым своим словом, его смыслом и внутренним образом.

 

 

20
 

Стих 148. …природа сама своим видом и внутренним строем…  — «Вид природы» — это та картина мироздания, которую Лукреций рисует средствами эпической поэзии. В системе эпикурейской философии вид природы есть явление случайное, вторичное и серьезного внимания не заслуживающее. Для Лукреция созерцание вида природы — наиболее важное из предоставленных человеку переживаний, волнующее и возвышающее душу. «Внутренний строй» — рациональное истолкование видимого и невидимого мира — терминологически отвечает греческому понятию логоса. Соотношение вида и смысла природы занимало всех греческих философов, но до Аристотеля картина мира строилась как идеализированный образ рациональных представлений (тем же путем идеальной типизации шло и пластическое искусство классической Греции). Послеаристотелевская эпоха обнаруживает сильную тенденцию к натурализму, к фиксации всех индивидуальных особенностей предмета изображения и осмысления. Лукреций, как поэт эллинистической эпохи, строит свою картину мира из несистематизированных частностей (в отличие, скажем, от математически выверенной модели космоса в платоновском «Тимее» или логически безупречной и физически непрерывной картины вселенной у Аристотеля), но частности выбираются прежде всего такие, через которые природа выявляется во всем своем величии, красоте и неистощимом разнообразии.

 

 

21
 

Стих 150. Из ничего не творится ничто по божественной воле.  — К основному положению эпикурейской физики «из ничего ничто» Лукреций добавляет крайне важную посылку «по божественной воле». Поэт имеет в виду не просто то, что до возникновения вещей должна была существовать абсолютная материя, а то, что каждая природная вещь живет своей жизнью и хороша сама по себе, независимо от присутствия в ней божества. Дальнейшая аргументация поэта подтверждает именно это убеждение. См.: Эпикур, «Письмо к Геродоту», 38-30.

 

 

22
 

Стих 174. …почему распускается роза весною…  — Порядок смены времен года поэт изображает как череду прекрасных явлений, каждое из которых имеет, если можно так сказать, собственное материальное наполнение, подчеркивая их собственный жизненный ритм, а не отношение к движению Солнца или Земли.

 

 

23
 

Стих 251. Родитель-эфир  — здесь: синоним неба, предпочтительный в данном контексте, поскольку по-латыни, как и по-русски, слово «небо» среднего рода.

 

 

24
 

Стих 264. И ничему не дает без смерти другою родиться.  — Говоря о сплочении элементов и о последующем расторжении временных связей, Эмпедокл учил, что нет ни смерти, ни рождения, ошибочно измысленных людьми по их неразумию. Для Лукреция рождение и смерть — остро ощущаемые реальности, они безусловно есть в природе, и связаны единым законом они только в космических масштабах, для индивидуальной вещи их противоречие непримиримо.

 

 

25
 

Стихи 418 слл. — См.: Эпикур, «Письмо к Геродоту», 39-41.

 

 

26
 

Стих 464. Тиндаровой дщери  — Елены (ср. ниже в стихе 473 — Тиндариды), похищенной Парисом, второе имя которого — Александр (см. стих 474). Замена распространенных мифологических имен их редкими вариантами или описательными выражениями была характерна для изощренного вкуса эллинистической эпохи.

 

 

27
 

Стих 477. Пергам  — Троя. Знаменитый эпизод с троянским конем подробно описывается в «Энеиде» Вергилия (II, 13-267).

 

 

28
 

Стих 657. «Музы».  — По сообщению Диогена Лаэртского (IX, 12), «Музами» некоторые называли сочинение Гераклита, известное также под заглавием «О природе».

 

 

29
 

Стих 705. …кто считал, что все вещи возникли…  — Огонь единственным элементом природы считал Гераклит, воздух — Анаксимен, воду — Фалес, землю — Ферекид; правда, по Аристотелю («Метафизика», I, 8, 989а), никто из философов не разделял довольно распространенного среди невежд убеждения, что все вещи состоят из земли.

 

 

30
 

Стих 714. …принимает четыре стихии…  — Речь идет об Эмпедокле.

 

 

31
 

Стих 716. Эмпедокл Акрагантский.  — Акрагант — город в Сицилии, родина Эмпедокла.

 

 

32
 

Стих 717. …на берегах треугольных…  — Греческое название Сицилии — Тринакрия, что значит «треугольная».

 

 

33
 

Стих 722. Дикая здесь и Харибда…  — Пролив между Сицилией и Апеннинским полуостровом считался обиталищем двух чудовищ — Сциллы и Харибды, грозящих гибелью мореплавателям.

 

 

34
 

Стих 739. Пифия  — жрица храма Аполлона в Дельфах, произносившая невнятные звуки в состоянии экстаза, ниспосланного ей божеством. Изречения Дельфийского оракула составлялись коллегией жрецов как «перевод» на человеческий язык ее нечленораздельных выкриков.

 

 

35
 

Стих 830. Анаксагора… «гомеомерию»…  (букв. «подобочастие»). — Анаксагор — древнегреческий философ V в. до н. э. Учение Анаксагора «все состоит из всего» было своеобразным подготовительным этапом накануне демокритовского атомизма: идея всеобщего единства здесь отождествляется с идеей мирового многообразия, однако качество созидается здесь из набора качеств, а не из бескачественных элементов, как у Эпикура.

 

 

36
 

Стихи 881 слл. — Критика Анаксагора здесь скорее риторическая: Лукреций нарушает условность философской метафоричности, предлагая начала огня, костей и прочего представлять себе как самый огонь, кости и тому подобное. С таким же успехом ему самому могли предложить его «семена» вещей закапывать в землю, поливать и так далее. Прием этот среди античных полемистов признавался вполне законным, его рекомендует Аристотель в «Топике» (II, 3, 110а).

 

 

37
 

Стих 926. Пиэриды  — Музы; Пиэрия (область во Фракии) была местом поклонения Музам.

 

 

38
 

Стихи 951 слл. — См.: Эпикур, «Письмо к Геродоту», 41-42.

 

 

39
 

Стихи 1021 слл. — Теперешняя совокупность вещей случайна, но, замечает Лукреций, это такая случайность, которая, раз возникнув, много бесконечных лет сохраняется, обновляется и поддерживается нужными движениями (стих 1029). Каков принцип этой устойчивости, философ Лукреций не знает, но поэт Лукреций убежден, что в природе заключена творческая сила и всякое природное создание должно достичь определенного ему совершенства, прежде чем разрушиться естественным, а не насильственным путем.

 

 

КНИГА ВТОРАЯ
 
 

 

40
 

Стих 20. …телесной природе…  — Здесь: в смысле физической природы человека в отличие от его общественной природы.

 

 

41
 

Стихи 75-79. — Образ факельного бега как символ преемственности поколений в античной поэзии встречается часто, однако самому Лукрецию интимное ощущение преемственности и родства поколений чуждо: во всей поэме Лукреций ни словом не обмолвился о привязанности отца к сыну или о долге сына перед памятью отцов — сознание, без которого трудно представить себе мир гражданина классических античных полисов в эпоху их расцвета.

 

 

42
 

Стих 94. …как я… доказал.  — См. I, 984-1007.

 

 

43
 

Стих 112. Образ… и явленье…  — Здесь Ф. А. Петровский чрезвычайно точно передает мысль Лукреция: изображенная картина есть и сравнение, и видимое проявление движения, вызванного невидимым движением первоначал.

 

 

44
 

Стих 167. — Считается, что здесь пропущено два стиха. Возможно, за иллюстрацией тезиса о скорости движения первоначал следовало предвосхищение возражения о противоречии между такой скоростью элементарных движений и видимой неторопливостью природных процессов, состоящее в том, что материя состоит из атомов, но не сводится к ним и творческая сила материи сложнее элементарного движения атомов — сравним II, 308 слл.

 

 

45
 

Стих 180. …не для нас и отнюдь не божественной волею создан…  — Эпикурейская концепция божества исключала божественное сотворение мира на двух основаниях: безмятежность богов и несовершенство этого мира.

 

 

46
 

Стихи 185 слл. — Этот пассаж направлен против концепции Аристотеля, согласно которой огонь есть тело, по природе своей всегда устремляющееся кверху (от центра вселенной), так же как земля — книзу. Что значит верх и низ вселенной в системе атомизма с его бесконечным пространством, сказать трудно. Возможно, здесь имеется в виду околоземный мир.

 

 

47
 

Стих 257. Свободная воля.  — Это словосочетание следует понимать с учетом античного представления о свободе как внутреннем, а не внешнем побуждении, но не как об открытых или закрытых возможностях. Пример с упряжкой коней наглядно демонстрирует эту разницу: ворота уже открыты, и свободная воля обнаруживается как раз в том, что кони выбегают не сразу, как вытекла бы вода, вместе с раздвигающимися створками, но спустя некоторое время, необходимое на то, чтобы внешняя возможность превратилась во внутреннее побуждение, а оно передалось мышцам и перешло в движение.

 

 

48
 

Стих 325. Прямая реминисценция из Гомера («Илиада», II, 457, и XIX, 362).

 

 

49
 

Стих 334. — Различие атомов по формам — идея Демокрита, а не Эпикура, однако аналогия атома и человеческой личности внятно выражена в эпикурейской концепции отклонения, а не в системе демокритовского атомизма. Лукреций объединяет оба принципа, призывая: «…в особь любую вглядись…» (стих 347), делая атомы с их индивидуальным своеобразием источником видового различия вещей.

 

 

50
 

Стих 381. — Физические свойства тел связывал с формами своих геометрических элементов даже и Платон в «Тимее» (61Е -68Е).

 

 

51
 

Стихи 398 слл. — Следует череда антитез в духе эллинистической риторики, скромный в теоретическом отношении эпизод разрастается за счет нагнетания эффектных контрастов и завершается впечатляющей картиной противоборства рождения и смерти (II, 580).

 

 

52
 

Стих 416. …киликийским шафраном…  — Киликия — страна на юго-восточном побережье Малой Азии.

 

 

53
 

Стихи 417-418. …благовоньем панхейским…  — Сказочный восточный остров Панхея известен только из литературы. Описание относится к греческому, а не к римскому театру.

 

 

54
 

Стих 472. …в Нептуновом теле соленом…  — риторический оборот, широко распространенный в литературе, никак не свидетельствующий ни об избытке, ни о недостатке официального благочестия. Лукреций считает подобные выражения допустимыми (II, 655).

 

 

55
 

Стих 499. …как уж я доказал…  — I, 615 слл.

 

 

56
 

Стих 500. …мелибейский пурпур…  — Мелибея — прибрежный город в Фессалии, расположенный у подножия Пелиона и Оссы.

 

 

57
 

Стих 528. …как я доказал уж…  — I, 1008-1051.

 

 

58
 

Стих 537. …змееруких слонов…  — Сложный эпитет в духе гомеровского эпоса, изобретенный скорее всего самим Лукрецием.

 

 

59
 

Стихи 601 слл. — Связанные с культом Великой Матери предания Лукреций пересказывает достаточно подробно, несмотря на их неправдоподобие (II, 645), — примета времени, когда этот восточный культ стал привлекать все большее внимание ученой мифологии и философии. С конца III в. до н. э. культ Великой Матери был официально признан в Риме, ежегодно в марте совершались праздничные шествия, как они описаны у Лукреция, однако римское государство оставалось в стороне от этих священнодействований, предоставив его фригийским жрецам. Фригийский культ Кибелы смешался с древним критским культом женского божества, в эллинистическую эпоху Великая Матерь отождествлялась не только с Кибелой, но и с Реей, дочерью Урана и Геи (Неба и Земли) и матерью богов Олимпа, и с самой Геей. Аллегорическое истолкование мифа о спасении Зевса-младенца от поедавшего своих детей Кроноса (Сатурна) и культовых обрядов характерно для стоической философской литературы, но не для правоверного эпикуреизма, однако в Риме влияние стоической идеологии испытали все философские школы.

 

 

60
 

Стих 606. Увенчали венком крепостным  — короной, изображающей городскую стену.

 

 

61
 

Стих 611. «Матерь Идэя»  — одно из прозваний Великой Матери, произведенное от названия горы Иды. Гора Ида есть и во Фригии, и на Крите, при смешении мифов о Рее и Кибеле смешались, вероятно, и представления об этих двух горах.

 

 

62
 

Стих 614. Галлы  — евнухи, служители Кибелы.

 

 

63
 

Стих 620. …ритмом фригийским…  — Фригийский музыкальный лад считался в античном мире наиболее неистовым и чувственным.

 

 

64
 

Стих 629. Куреты  — критские служители Реи, заглушавшие шумом и грохотом младенческий крик Зевса; у фригийцев они назывались корибантами.

 

 

65
 

Стих 633. Диктейские  — от названия критского города Дикты.

 

 

66
 

Стих 638. Сатурн  — римское божество, отождествлявшееся с греческим богом Кроносом.

 

 

67
 

Стихи 646-651 звучат здесь с несколько иной интонацией, нежели после вступления к первой книге (I, 44-49), поскольку приводятся в опровержение мифологических представлений, а не в подкрепление риторической фигуры олицетворения. Такое повторение с изменением интонации вообще характерно для повторов Лукреция, в отличие от традиционного эпического повтора в сходных ситуациях или при пересказе.

 

 

68
 

Стихи 730 слл. — Тезис о том, что первоначала лишены окраски, а следовательно, цвета нет в природе вещей, становится у Лукреция поводом к описанию многокрасочности мира и многообразия тончайших оттенков цвета, различаемых глазом. Не опровергая тезиса эпикурейской физики, поэт старается художественными средствами преодолеть тягостную для него сторону концепции, когда истинная картина мира открывается слепцу или в потемках, а ясный день для зрячего оборачивается ложью.

 

 

69
 

Стихи 871 слл. Такая теория зарождения жизни была в ходу во времена Лукреция и даже значительно позже. Вергилий в поэме «Георгики» (IV, 283 слл.) подробно описывает технологию получения пчелиной семьи из разлагающейся бычьей туши.

 

 

70
 

Стих 926. …вновь к заключенью приходим…  — См. II, 871-873.

 

 

71
 

Стих 991. Семени мы, наконец, небесного все порожденья…  — Лукреций ограничивает здесь природу околоземными пределами; вообще отождествление Матери-земли и Матери-природы встречается у него часто. По отношению к Земле Небо (Эфир) выступает порождающим началом, по отношению к Природе такого начала Лукреций указать не может, а что для объяснения мира он в нем нуждается, это заметно во многих рассуждениях.

 

 

72
 

Стихи 1023 слл. См.: Эпикур, «Письмо к Геродоту», 45.

 

 

73
 

Стих 1047. …ум… в пареньи свободном.  — Здесь в латинском тексте стоит выражение, буквально означающее «свободный бросок духа». Как и в стихе II, 740, где употреблено словосочетание «набрасывание ума», в этом выражении комментаторы находят передачу сложного понятия эпикурейской гносеологии «фантастический набросок разума». Мышление, по Эпикуру, есть лишь продолжение чувства, но для объяснения понятий заведомо не чувственного происхождения Эпикур вводит концепцию «предвосхищения» — понятия, сформированного на основании чувственных впечатлений, но обобщенного, так сказать, «на все случаи жизни», и «фантастического наброска разума», или, проще сказать, образа фантазии, как бы изнутри создающегося впечатления о том, чего никогда не приходилось постигать чувством. Ф. А. Петровский совершенно прав, переводя это понятие выражением «свободное парение ума», ибо речь идет как раз о той самопроизвольной деятельности по внутреннему побуждению, которая подразумевалась у Эпикура в термине «фантастический» и у Лукреция, заменившего его римским понятием свободы.

 

 

74
 

Стих 1049. …и вверху и внизу…  — Здесь вполне очевидно, что верх и низ вселенной мыслятся по отношению к нашему миру.

 

 

75
 

Стих 1102. …храмы порой разносить…  — Античные писатели сообщают, что молнии нередко ударяют в храмы богов, в частности это неоднократно случалось с храмом Юпитера на Капитолии.

 

 

76
 

Стих 1121. …природа узду налагает.  — Картина мира, изображенная Лукрецием, предполагает понятие меры и предела, которых не было в эпикурейской физике. Однако для обыденного сознания они не нуждались в расшифровке: достаточно было указать на любой живой организм, что Лукреций и делает.

 

 

77
 

Стих 1150. …сокрушился наш век…  — Под «веком» здесь подразумевается не столетие, а более крупный мировой цикл, который, по мнению Лукреция, уже приближается к концу.

 

 

78
 

Стих 1153. …цепь золотая…  — В начале VIII книги «Илиады» Зевс предлагает всем богам Олимпа спустить с неба золотую цепь и, повисши на ней всем вместе, попытаться совлечь на землю его, владыку богов, уверяя, что не одолеть им его даже всеобщими усилиями. Этот образ не раз привлекал внимание философии. Стоическая интерпретация усматривала здесь аллегорию причинно-следственных связей. Даже если Лукреций имеет в виду эту стоическую цепь необходимости, он предлагает здесь не аллегорию, но вполне материально ощутимый образ: если бы люди упали с небес, они разбились бы, следовательно, нужен какой-то мост между небом и землей, к примеру гомеровская золотая цепь.

 

 

КНИГА ТРЕТЬЯ
 
 

 

79
 

Стихи 1 слл. — Здесь прославляется Эпикур. Примечательно, что в его учении Лукреций восхищается рациональным истолкованием природных явлений, устраняющим власть религии, и постижением истинного совершенства богов. Этические моменты философии Эпикура в этом похвальном слове вообще не упомянуты, что составляет своеобразие эпикуреизма Лукреция, воспринявшего учение Эпикура прежде всего как материалистическую картину мироздания, а не как моральную доктрину, более или менее подкрепленную соображениями физического и гносеологического порядка, каковой представлялся эпикуреизм не только его противникам, но зачастую и последователям.

 

 

80
 

Стихи 28-29. …восторг… и священный ужас…  — Вряд ли Эпикур признал бы эти чувства совместимыми с идеалом бестревожности, который он проповедовал. Но Эпикур не имел пристрастия к поэзии и отвергал ее даже более решительно, чем Платон. Лукреций погрешал против правоверного эпикуреизма уже тем, что писал поэму. Многие другие его отступления от буквы эпикурейской доктрины явились лишь следствием этого первого отступления.

 

 

81
 

Стихи 59 слл. — Это одно из немногих мест поэмы, где поэт обращается к общественной жизни человека, причем, вероятно, к проблемам злободневным и неотвлеченным.

 

 

82
 

Стих 70. …кровью сограждан себе состояния копят…  — Сулланскне проскрипции позволяли доносчикам пополнять свое состояние за счет конфискованного имущества осужденных.

 

 

83
 

Стих 84. …извращает… благочестье.  — Благочестием, в отличие от религии, римские мыслители называли такое почитание богов, которое побуждает человека к исполнению долга перед своей совестью и к совершенствованию в добродетели, тогда как религия, состоящая в исполнении принятых обрядов, могла питаться страхом и основываться на лицемерии (ср.: Цицерон, «Об изобретении», II, 22, 66). Следуя эпикурейской концепции божества, Лукреций благочестие видит в созерцании вселенной с невозмутимой душой (V, 1198-1203).

 

 

84
 

Стихи 94 слл. — См.: Эпикур, «Письмо к Геродоту», 03-08.

 

 

85
 

Стих 100. …греки зовут «гармонией»…  — Представление о душе как о некотором состоянии тела, подобно здоровью или болезни, в древности приписывалось пифагорейцам Филолаю или его ученику Симмию. Цицерон в «Тускуланских беседах» (I, X, 19) сравнение души с музыкальной гармонией приводит со ссылкой на Аристоксена, ученика Аристотеля, философа и теоретика музыки.

 

 

86
 

Стих 371. …Демокрита священное мненье…  — Этот момент учения Демокрита известен только по изложению Лукреция. Тезис о пределах ощущения развивается в пассаж, изобилующий тончайшими наблюдениями и совершенно неожиданными для эпоса предметами, как прикосновение каждой ноги комара к человеческой коже.

 

 

87
 

Стихи 670 слл. — Душа воспринимается Лукрецием лишь как индивидуальная душа, поэтому первым признаком ее он выдвигает тождество личности, выражающееся в непрерывности памяти. Платона, который душу мыслил родовым началом в человеке, прерывность индивидуальной памяти не смущала, он обращал внимание на присутствие в душе «памяти» о вечных идеях; к тому же для особенно совершенных душ он оставлял возможность памяти о духовном опыте прожитых жизней («Государство», 619 В — Е).

 

 

88
 

Стих 751. …гирканские псы…  — Гирканским называлось в древности Каспийское море, Гирканией — страна у южного его побережья. Гирканские псы считались помесью собак с тиграми, им отдавали на съедение тела покойников — см. ниже, стих 888.

 

 

89
 

Стихи 777 слл. — Картина, которая Лукрецию кажется смешной, а потому абсурдной, у Платона рисуется тоже иронически, но без недоверия: охота душ за телами смешна, поскольку ничтожно мелки заботы о временном перед лицом вечности («Государство», 620 А -Е).

 

 

90
 

Стих 830. Значит, нам смерть — ничто…  — Это эпикурейское положение двусмысленно: смерть — ничто для нас, поскольку мы не придаем ей значения, и смерть — ничто, поскольку в смерти нас ожидает не страдание и не блаженство, а ничто, полное уничтожение нас самих и всего того, что мы сознавали вне себя. Для Эпикура оба смысла говорят об одном: смерть не может беспокоить нас, ибо никакого беспокойства по смерти не будет. Для Лукреция мысль о предстоящем уничтожении личности сама по себе не исключает беспокойства перед смертью, а, напротив, побуждает его к всестороннему обсуждению проблемы смертности души и ценности человеческой жизни ввиду ее временности (Эпикур, «Письмо к Менекею», 124-127, «Главные мысли», II).

 

 

91
 

Стих 833. …при нападении… пунов…  — Лукреций имеет в виду вторую Пуническую войну (в конце III в. до н. э.), когда карфагенские войска во главе с Ганнибалом вторглись в Италию и угрожали гибелью Риму.

 

 

92
 

Стих 842. …даже коль море с землей и с морями смешается небо.  — Выражение, ставшее пословицей (ср.: Вергилий, «Энеида», XII, 204; Ювенал, II, 25).

 

 

93
 

Стихи 847-865. — Атомисты с большим основанием, чем какая-либо другая философская школа, могли говорить о вероятности повторения индивидуального природного создания в абсолютно тождественном виде (учение о «палингенезе» с теми или иными вариациями встречается у орфиков, пифагорейцев, стоиков). Однако Лукреций, представляя себе такого своего двойника, отказывается отождествить его со своей индивидуальной личностью. Следовательно, еще безотчетно, но твердо он строит человеческую душу не из телесных атомов, а из опыта прожитой жизни, его «я» — не комплекс приятных или неприятных ощущений, как у Эпикура, а неповторимый духовный мир, вот почему простая эпикуровская истина «смерть — ничто» не исчерпывает для него проблемы страха смерти.

 

 

94
 

Стих 868. …совсем бы на свет не родиться…  — Лукреций вспоминает здесь, очевидно, знаменитую «Силенову мудрость»:

 

Лучшая доля для смертных — на свет никогда не родиться

И никогда не видать яркого солнца лучей.

Если ж родился, войти поскорее в ворота Аида

И глубоко под землей в темной могиле лежать.

 

Так передает ее греческий поэт Феогнид (перевод В. Вересаева). Эпикур решительно отверг эту мудрость («Письмо к Менекею», 126-127), а Лукреций опять ее повторяет, правда в двусмысленном контексте, как бы еще раз взвешивая каждое ее слово: пусть не лучше, но все равно — быть или не быть — для того, кто еще есть никто и ничто.

 

 

95
 

Стихи 870 слл. — Собственно, только отсюда начинается почти в платоновской манере созданный диалог о смерти, предметом которого становится не понятие смертности, но реальное человеческое ощущение своего неминуемого уничижения. Кто с кем разговаривает в этом диалоге, не всегда просто определить. Оппонент то предстоит автору в виде недоверчивого слушателя, то оказывается внутри него самого. Защиту эпикурейского тезиса берет на себя то автор, то сама Природа. В диалоге одно за другим обсуждаются следующие сомнения, не позволяющие человеку легко согласиться с утверждением Эпикура «смерть — ничто».

Первое: страшно, что будет со мной, когда я не смогу уже никак себя защитить.

— Ты беспокоишься о судьбе своего трупа — как бы его не растерзали дикие звери! Но ведь ты не хотел бы остаться без обычного погребения, а чем кремация лучше?

Второе: смерть прерывает нити жизни и любви, которые составляют существо человека, смерть лишает их смысла, и самая мысль о смерти лишает человека мужества жить.

— Разве вольность и покой — не замена счастью любви, ее беспокойствам и ее оковам?

Третье: смерть прерывает все наслаждения — зачем тогда стремиться к ним и не должно ли беспокоиться о том времени, когда наслаждения оборвутся?

— Разве сон — не одно из глубочайших наслаждений? Считай, что в смерти тебя ждет наслаждение сна, который уже никем и никогда не будет прерван.

Четвертое: страшна не сама смерть, а безвременно оборвавшаяся жизнь, смерть, так сказать, до срока.

— Срок в этой жизни не имеет значенья: в жизни все вечно одно и то же, ничего нового не будет, а разве хотел бы ты пережить современников и оказаться где-то среди чужого поколения, потерявши не только всех своих близких, но самый счет своим годам?

Пятое: но даже в старости жизнь все равно дорога нам самым ощущением жизни.

— Что же, исчерпав все возрасты жизни, следует уйти с сознанием того, что ты взял свое и должен дать место и материю другим существам, еще не прошедшим путей жизни и не познавшим ее наслаждений.

Шестое: так хочется продлить свою жизнь, чтобы заглянуть в будущее: что станется со всем этим миром, в котором мы живем.

— Желать продлить свою жизнь в будущее — это все равно что желать продлить ее в прошлое. Ты же не страдаешь от того, что не родился раньше, что же жалеть о том, что будущее пройдет без тебя. Как до рождения не знал ты беспокойства, так не будет для тебя беспокойства и в будущем. А ежели ты будешь безмятежен в настоящем, то переход в будущее останется для тебя незаметным.

Седьмое: жизнь хороша, я знаю, а смерть тревожит неизвестностью.

— Это жизнь-то хороша! Разве не видишь ты в ней на каждом шагу такие муки, каких не измыслили даже грешникам в Аиде?

Восьмое: но в смерти я теряю не только жизнь, я теряю самого себя, а я-то для себя безусловно хорош и дороже всех на свете.

— Но согласись, что были люди и не хуже тебя, но все умерли. Хочешь ли ты для себя исключения?

Девятое: я знаю, что я умру, я не против смерти, но все равно хочется прожить как можно дольше.

— Это правда, и я тоже чувствую привязанность к жизни, но ведь смерть — это не один час каких-то мучений, не то, что мы сумеем пережить, но вечность. Сколько бы мы ни продлевали жизнь, вечность нашей смерти не сократится ни на волос, зато в этой смерти, может быть, это тебя утешит — все когда-либо жившие до или после нас будут нашими сверстниками и современниками.

Другого итога в этой книге нет. Проблему страха смерти Лукреций перевел в проблему привязанности к жизни, чего не было у Эпикура. Перед лицом смерти Лукреций поставил вопрос о смысле жизни, и решение его было мучительно: жизнь — не наша собственность, мы арендаторы жизни, а не ее владельцы, единственный долг человека перед жизнью — без сопротивления духа возвратить арендованное по первому требованию владельца, у владельца перед арендаторами обязанностей никаких нет. Эпикур учил: не думай о смерти. Лукреций не может не думать сам и не предлагает этого читателю. Весь пафос его поэмы в том, что человек должен знать, думать и более полно и осознанно чувствовать мир. Если бы поэт призвал на помощь Гражданскую Доблесть, она подсказала бы ему другое, более оптимистическое решение его проблем, нежели то, какое он вложил в уста своей персонифицированной Природы. Но Лукреций бежал от ужасов государственной жизни своего времени и искал для себя другой общины, где мудрость, величие духа и отрадный покой были бы принципом и реальностью жизни. Его внимание привлекают великие имена прошлого: Гомер, Эмпедокл, Демокрит, Эпикур, Энний, Сципион. Вслед за диалогом о смерти идет вдохновенное вступление к четвертой книге, где поэт причисляет себя к этой общине первооткрывателей, учителей и благодетелей человечества. В диалоге Лукреция нет наставления: живи и работай, старайся сделать все, что можешь, на что отпущены тебе природой силы, склонности и дарования, но поэт Лукреций не раз договаривает то, чего не решается или забывает сказать философ, последователь Эпикура, и настоящий итог его рассуждений о жизни и смерти не в последних стихах третьей книги, а в первых картинах четвертой: бездорожное поле, цветы, ручьи и поэт, припадающий к чистым источникам, собирающий неведомые цветы, чтобы сделать их достоянием каждого человека, чтобы каждый человек мог почувствовать себя таким же свободным, сильным и счастливым.

 

 

96
 

Стих 984. Титий  — великан, низвергнутый в Тартар за оскорбление, нанесенное им Латоне, матери Аполлона и Артемиды.

 

 

97
 

Стих 995. Сизиф  — наказан за обман тем, что в Аиде должен вкатывать на гору камень, который, едва достигнув вершины, скатывается обратно.

 

 

98
 

Стих 1009. Девы  — дочери царя Даная, осужденные за убийство своих женихов лить воду в бездонный сосуд.

 

 

99
 

Стих 1011. Кербер  — трехголовый пес со змеями вместо шерсти, сторожевая собака в Аиде. Фурии  — богини мщения.

 

 

100
 

Стих 1025. Анк  — четвертый римский царь Анк Марций, прославившийся миролюбием и благочестием.

 

 

101
 

Стих 1029 сл. …кто по волнам… путь проложил…  — персидский царь Ксеркс (V в. до н. э), построивший плавучий мост из Азии в Европу через Геллеспонт.

 

 

102
 

Стих 1034. …Сципион, эта молния войн и гроза Карфагена…  — Римская история знает двух Сципионов: Старшего, героя второй Пунической войны, и Младшего, разгромившего Карфаген в третьей Пунической войне. Кого из двух имел в виду Лукреций? Очевидно, этот вопрос занимал уже первых его читателей: у Вергилия в «Энеиде» (VI, 842) есть любопытная реплика этим стихам — «две молнии войн, Сципионы».

 

 

103
 

Стих 1039. Демокрит умер в глубокой старости.

 

 

104
 

Стих 1042. Эпикур.  — Учитель Лукреция по имени назван в поэме только здесь.

 

 

105
 

Стих 1063. Рысаки.  — Здесь, собственно, речь идет о галльских пони «маннах», малорослых, но очень быстрых лошадках; «рысаки» в переводе следует понимать как экспрессивное определение, а не указатель породы.

 

 

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
 
 

 

106
 

Стихи 1-25 в точности повторяют одно из отступлений первой книги (926-950). Если между двумя труднейшими для изложения теоретическими разделами первой книги пассаж этот звучал прежде всего как напоминание о новизне предмета, о трудностях изложения, о желании подсластить поэтическими красотами горький напиток ученого повествования, то здесь, после тягостных бесед о смерти в конце третьей книги, он звучит оптимистической нотой, поэт говорит здесь больше о себе и своем мастерстве, о желании славы и творческом вдохновении, обещает читателю в новой книге чтение полезное и приятное, и — надо сказать — обещание это он исполняет с честью: четвертая книга поэмы более других отдает дань литературным модам и вкусам своей эпохи, хотя в теоретическом отношении считается менее всего доработанной.

 

 

107
 

Стих 26. …объяснил я…  — в третьей книге (94-416).

 

 

108
 

Стих 536. …сколько и нервов берет…  — Здесь речь идет о физическом напряжении («нервами» назывались жилы и сухожилия), «нервов» в нашем смысле у античного человека не было.

 

 

109
 

Стих 581. …Нимф, козлоногих Сатиров и Фавнов…  — Фавн был римским божеством лесов и полей (его женской ипостасью была Фавна, или Фауна), его отождествляли с греческим Паном. Со временем стали считать, что Фавнов в природе так же много, как греческих Нимф и Сатиров.

 

 

110
 

Стихи 638-639. — Легенда о ядовитости человеческой слюны для змей есть и у Плиния Старшего (VII, 15 и XXVIII, 35).

 

 

111
 

Стих 672. …как я об этом тебе говорил…  — Собственно, об этом речи не было, однако о меде упоминания были во второй (398 слл.) и третьей (191 сл.) книгах.

 

 

112
 

Стих 683. …римских хранитель твердынь…  — Гуси, по преданию, предупредили стражу римского Капитолия о нападении галлов в 390 г. до н. э. (см.: Вергилий, «Энеида», VIII, 655 сл.).

 

 

113
 

Стихи 710-713. — Представление о том, что львы боятся петухов, держалось очень долго в античности, средневековье и даже в эпоху Возрождения. Конец легенде положил эксперимент, проведенный самим Кювье (1769-1832): петуха втолкнули в клетку ко льву и тот, разумеется, не затруднился его сожрать. Впрочем, может быть, опыт был поставлен недостаточно корректно — ведь отступать льву было просто некуда.

 

 

114
 

Стих 746. …как указал я уже…  — IV, 176 слл., и III, 425 сл.

 

 

115
 

Стих 795. …во мгновении, нужном для звука…  — равносильно русскому выражению «во мгновение ока».

 

 

116
 

Стихи 834-835. — Здесь Лукреций формулирует тезис об отсутствии целесообразности в природе, однако в развитии этого положения он не вполне последователен, поскольку ранее им было принято представление о целенаправленном, а не спонтанном развитии любого природного существа.

 

 

117
 

Стихи 935-936. Вот почему…  — пример естественной оговорки поэта: разумеется, не толстая шкура нашла себе применение, подставившись под удары, а необходимость защиты потребовала утолщения наружной оболочки.

 

 

118
 

Стих 1071. Венера Доступная.  — У Платона это божество именуется Афродитой Всенародной, в отличие от Афродиты Небесной, в диалоге «Пир» (180 С слл.). Платон противопоставляет любовь как сильное душевное устремление, без которого немыслимо познание и духовное совершенствование личности, любви как всем и каждому доступному ощущению, для которого «кому ума недоставало». У Лукреция, как позже у Овидия («Лекарство от любви», 484), Доступная Венера — это любовь вне гражданских установлений брака и зачастую не связанная со сколько-нибудь устойчивыми душевными переживаниями.

 

 

119
 

Стих 1125. Сикионская обувь  — от города Сикиона на Пелопоннесском полуострове, славившегося на весь тогдашний мир произведениями своих башмачников.

 

 

120
 

Стихи 1160-1169. — При перечислении ласкательных прозвищ Лукреций пользуется греческими словами. Пассаж этот можно считать реминисценцией из Платона («Государство», V, 474 С — 475 А), позднее этот мотив стал общим местом моралистики на любовную тему. Об этом упоминает и Овидий в «Искусстве любви» (II, 4).

 

 

121
 

Стих 1179. Гордый косяк.  — Эпитет этот принадлежит любовной поэзии, в которой обхаживание запертой двери у дома возлюбленной было своеобразным ритуалом; в эллинистической комедии традиционной стала ария героя у дверей подруги — так называемый «параклавентюрон», то есть «песнь у запертых дверей», в которой свою долю почета получали и порог, и косяк, и все прочие детали этого элемента домовой архитектуры.

 

 

КНИГА ПЯТАЯ
 
 

 

122
 

Стих 8. …богом он был…  — Почитание Эпикура как бога среди его учеников Цицерон называет наглостью со стороны таких естествоиспытателей, какими они себя считали («Тускуланские беседы», I, 21, 48), однако он не совсем прав. В те времена смертные легко становились богами, а вера в богов все больше сводилась к формальной обрядности или грубому суеверию. Эпикур причислялся к богам в этическом смысле, разумеется, а не в физическом; следует также обратить внимание на то, в каком божественном сонме выступает здесь Эпикур: боги восхваляются здесь как благодетели человечества, это опять-таки дань мифологической традиции и риторике, тем более уместная в начале пятой книги, что здесь автор вступает на стезю исторического повествования, а историк, пренебрегающий мифологией, рискует остаться без материала для работы.

 

 

123
 

Стих 15. Либер  — италийский бог земледельцев, отождествлявшийся с Вакхом (Дионисом).

 

 

124
 

Стих 17. Иные народы  — например, германцы, по словам Цезаря («Записки о галльской войне», VI, 22), или арабы и эфиопы, по сообщениям Диодора, Страбона и других греческих писателей.

 

 

125
 

Стих 20. …расходясь по великим народам…  — По свидетельству Цицерона, восторженные почитатели Эпикура встречались не только в Греции или Италии, но и во всем варварском мире («О пределах добра и зла», II, 15).

 

 

126
 

Стих 22. Геркулеса деянья  — перечисляются девять из двенадцати легендарных подвигов Геракла.

 

 

127
 

Стих 28. Гериона… трехгрудого сила…  — Герион — великан, обитавший на крайнем западе, где победивший его герой воздвиг так называемые «Геракловы столпы».

 

 

128
 

Стих 31. Бистонида  — поэтическое название Фракии, Исмар  — горная цепь и город во Фракии.

 

 

129
 

Стих 77. …силой какой… руководит кормило природы…  — Лукреций не раз возвращается к образу «кормила природы», единого начала всех начал, скрытой силы, управляющей всеми природными процессами. Во вступлении к первой книге кормчим природы называется Венера (I, 21), в пятой книге — Фортуна (107) или Солнце (404). Вряд ли все эти оговорки можно отнести на счет поэтического обыкновения. В природе Лукреций обращает внимание на закономерный и целенаправленный ход естественных процессов. Эпикур учением об отклонении атомов разрушал представление о сквозной необходимости всех природных движений. Лукреций говорит, что отклонение разрывает узы рока (II, 253), но он же употребляет выражение «узы природы» (в переводе Ф. А. Петровского «законы» — I, 586). Лукреций очень близок к представлению о «законах природы», может быть, потому, что в природе он пытается найти истинное государство для человека взамен расколотого враждой и насилием Рима, подобно тому как Катулл искал для себя «уз» священной дружбы и любви (109, 5-6). Образы кормчего и кормила — тоже старинные символы государственной власти. Возможно, метафоры из области государственных установлений вернее всего отвечали представлению о временных распорядках этого временного околоземного мира, в отличие от вечно неопределенных движений вечной материи. Ср.: Эмпедокл В 30, 3; 115, 2, а также Парменид В 12, 3.

 

 

130
 

Стих 116. …обладая божественным телом…  — как полагали стоики и платоники (см.: Цицерон, «О государстве», VI, 15).

 

 

131
 

Стих 117. …по примеру Гигантов…  — Гиганты — мифические великаны, сыновья Геи-земли, попытавшиеся захватить небо и свергнуть олимпийских богов, но побежденные богами при содействии Геракла.

 

 

132
 

Стих 148. …ибо природа богов настолько тонка…  — Субтильные божества эпикурейцев не встретили признания в античном мире. По выражению Посидония, философа стойко-платонического направления, современника Лукреция и учителя Цицерона, Эпикур только на словах оставляет богов, на деле их уничтожает (Цицерон, «О природе богов», I, 44, 123).

 

 

133
 

Стих 155. …потом я тебе докажу…  — Комментаторы не находят в поэме эпизода, который можно было бы считать исполнением этого обещания.

 

 

134
 

Стихи 156-234. — Здесь еще раз ставится вопрос о целесообразности в природе и о божественном сотворении мира. Лукреций настаивает на том, что первоначала непроизвольно сложились в сочетания, образовавшие наш мир. Цицерон приводит реплику стоика Бальба о том, что вероятность возникновения мира из случайных столкновений атомов такова же, как если бы случайно разбросанные буквы азбуки сложились бы в «Анналы» Энния («О природе богов», II, 37, 93).

 

 

135
 

Стих 186. …примера творенья?  — Перевод сделан по поправке, внесенной в рукописи издателем XV века. Рукописная традиция дает здесь слово «специес», которое в латинском языке стало эквивалентом греческого философского термина «эйдос» — этим словом Платон называет образец всякого творения, и прежде всего вечный и прекрасный прообраз сотворенного божественным мастером мира. Возражение Лукреция направлено против платоников, и употребление платоновской терминологии здесь в высшей степени уместно. Рукописное чтение следует признать в данном месте отвергнутым безосновательно.

 

 

136
 

Стихи 222-227. — Во второй книге (576-580) Лукреций младенческий крик противопоставляет погребальному стону как жизнеутверждающее начало — мысли о неминуемой гибели. Здесь скорее мысль о том, что неродившийся никогда не узнает печали, становится трагической нотой горестного человеческого бытия оптимистическим контрастом (ср. III, 867- 869).

 

 

137
 

Стих 234. …природа готовит искусно.  — Здесь в латинском тексте тот же эпитет «искусница», который во вступлении поэмы (I, 7) прилагался к земле.

 

 

138
 

Стихи 309-310. — Эти стихи сопоставляют с приведенным у Геродота изречением Дельфийского оракула: «Само божество не в силах избежать назначенной ему доли» (I, 91).

 

 

139
 

Стих 320. …как считают иные…  — Подобные учения приписывались в древности мудрецам досократовской поры — Эпихарму (VI-V вв. до н. э.) и Догену Аполлонийскому (V в. до н. э.), а также стоику Хризиппу (III в. до н. э.).

 

 

140
 

Стих 326. …до Фиванской войны и падения Трои…  — У Горация (Оды, IV, 9, 25-28) есть любопытное возражение Лукрецию:

 

Не мало храбрых до Агамемнона

На свете жило, вечный, однако, мрак

Гнетет их всех, без слез, в забвеньи:

Вещего не дал им Рок поэта.

 

(Перевод П. С. Гинцбурга)

 

 

141
 

Стихи 338 слл. — Представление о пережитых миром катаклизмах — достаточно древнее. Предание о гибели Атлантиды приводит Платон в «Законах» (383 С), в диалогах «Тимей» (23 Е слл.) и Критий (110 С - 113 В). Аристотель упоминает о всемирном потопе («Политика», II, 8, 1269 а, 5).

 

 

142
 

Стих 364. …доказал я уже…  — в первой книге (329 слл.).

 

 

143
 

Стихи 397-406. — Этот эпизод принято сопоставлять с распространенным в эллинистической литературе жанром «эпиллия» — короткой поэмы в гексаметрах на какой-либо мифологический сюжет. Миф о сыне Солнца — Фаэтоне — подробнее пересказывается в поэме Овидия «Метаморфозы» (конец I и начало II книги). Лукреций пытается объяснить возникновение этого мифа воспоминанием о каком то реально происходившем физическом явлении.

 

 

144
 

Стих 476. …как бы живые тела…  — Здесь у Лукреция это метафора, как, скажем, «эфир, питает созвездья» (I, 231), в отличие от концепции платонической, перипатетической и стоической школ, согласно которой эти тела почитались живыми и даже божественными.

 

 

145
 

Стих 507. Понт.  — В древности считали, что Понт (Черное море) имеет непрерывное течение в Пропонтиду (Мраморное море).

 

 

146
 

Стих 521. …по Суммановым областям неба…  — Сумман — древнеримский бог ночного неба и ночных молний.

 

 

147
 

Стих 576. …светом присвоенным…  — Мнение, что луна заимствует свет от солнца, высказывалось уже Фалесом, Пифагором, Эмпедоклом и Анаксагором, тогда как Анаксимандр и Ксенофан считали, что она светит собственным светом.

 

 

148
 

Стих 644. …долгие годы… по долгим орбитам…  — Лукреций, возможно, имеет в виду так называемый «Великий год» — время, в которое все светила возвращаются в то положение, из какого начали свой путь (ср.: Цицерон, «О государстве», VI, 24).

 

 

149
 

Стих 656. Матута  — древнеиталийская богиня утра.

 

 

150
 

Стих 663. …с Иды вершины…  — Здесь имеется в виду горный хребет в Малой Азии. Явление, которое Лукреций описывает «по слухам», упоминается у древних историков и географов.

 

 

151
 

Стих 687. Года узел  — точка пересечения эклиптики с небесным экватором, т. е. точки весеннего и осеннего равноденствия.

 

 

152
 

Стихи 737-745. …Весна и Венера идет…  — Комментаторы давно заметили, что картина появления весны, изображенная здесь Лукрецием, лежит в основе композиции известной картины Боттичелли «Весна». Зефир — весенний ветер, дующий с Запада, Борей — северный. «Эвоэ-Эван» — восклицание в честь Вакха. Волтурн — юго-восточный ветер, Австр — южный.

 

 

153
 

Стих 794. …из заводей выйти соленых…  — Анаксимандру приписывалось учение о том, что первые животные возникли из воды.

 

 

154
 

Стих 808. …вырастали утробы…  — Эмпедокл считал, что на Земле вырастали сначала отдельные члены живых тел, которые потом срастались в различных комбинациях, пока не были найдены оптимальные варианты (фр. 57-61).

 

 

155
 

Стих 905. …лев головою…  — Стих целиком перенесен переводчиком из «Илиады» в переводе Гнедича, поскольку Лукреций точно цитирует его, переводя на латынь, из поэмы Гомера.

 

 

156
 

Стих 941. Арбута ягоды  — это растение по-русски называется также «земляничник».

 

 

157
 

Стих 1063. Молосские псы  — сторожевые собаки, выведенные в Эпире.

 

 

158
 

Стих 1156. Богов и людей  — ходячее словосочетание; эпикуровские боги не занимались делами людей.

 

 

159
 

Стих 1198. …с покрытой главою…  — Этот римский обычай становится у Лукреция символом жизни во мраке невежества.

 

 

160
 

Стих 1233. …сокровенная некая сила…  — Комментаторы выделяют это выражение, считая, что для эпикурейца оно не вполне ортодоксально. Однако, как мы видели выше (V, 1156), в этой части моральных рассуждений поэт прибегает к общепринятым формулировкам, смысл же контекста говорит, что за этим выражением вообще не стоит никакого реального агента. Ср. V, 77.

 

 

161
 

Стихи 1241-1257 были переведены Ломоносовым для его сочинения «Первые основания Металлургии, или рудных дел».

 

Железо, злато, медь, свинцова крепка сила,

И тягость серебра тогда себя открыла:

Как сильный огнь в горах сжигал великой лес;

Или на те места ударил гром с небес;

Или против врагов народ, готовясь к бою,

Чтоб их огнем прогнать, в лесах дал волю зною;

Или чтоб тучность дать чрез пепел древ полям,

И чистой луг открыть для пажити скотам;

Или причина в том была еще иная,

Владела лесом там пожара власть, пылая.

С великим шумом огнь коренья древ палил;

Тогда в глубокий дол лились ручьи из жил,

Железо, и свинец, и серебро топилось,

И с медью золото в пристойны рвы катилось.

 

(Сочинения М. В. Ломоносова, т. II, АН, 1893, с. 256).

 

 

162
 

Стих 1294. …из меди серпа…  — Серпы из меди применялись в сакральном обиходе (Вергилий, «Энеида», IV, 513).

 

 

163
 

Стих 1302. Луканские волы  — так называли слонов, которых римляне впервые увидели в войсках царя Пирра, когда тот вступил на территорию Лукании (юг Италии) в III в. до н. э., однако свежее в памяти римлян были события второй Пунической войны, когда слонов провели на Апеннинский полуостров через Альпы, поэтому Лукреций и приписывает пунам (карфагенянам) первое применение слонов на войне.

 

 

164
 

Стих 1310. …львов… выпускали могучих…  — обычай египетских царей.

 

 

165
 

Стих 1356. …искусней гораздо мужчины.  — Подобного рода рассказы встречаются у Геродота (II, 35) и у Платона («Государство», 455 А-Е).

 

 

166
 

Стих 1362. …природою, все создающей…  — ср. V, 234, I, 7. Природа в этих стихах именуется Созидательницей вещей.

 

 

167
 

Стихи 1409-1457. …нисколько не больший плод наслаждений…  — Лукреций в целом сочувственно следит за материальным и духовным прогрессом человеческого рода, однако последствиями прогресса он считает развитие преступлений, войны, пресыщенность и развращенность человеческого рода, и в противовес всем этим порокам он готов признать примитивное состояние человечества более предпочтительным, находя в нем близость к природе и идиллическую чистоту нравов.

 

 

168
 

Стихи 1452-1453. — Ср.: Эпикур, «Письмо к Геродоту», 75.

 

 

КНИГА ШЕСТАЯ
 
 

 

169
 

Стихи 1-2. …злак… даровали Афины…  — По преданию, богиня Деметра (Церера) научила сеять хлеб Триптолема, легендарного героя Аттики.

 

 

170
 

Стих 3. …законы для всех учредили…  — Имеется в виду деятельность афинских законодателей: Дракона (VII в. до н. э.) и Солона (VI в. до н. э.).

 

 

171
 

Стих 5. …мужа родивши…  — Эпикура, заслуги которого здесь прославляются наряду с историческими благодетелями человечества, а не мифологическими, как это было в начале V книги. Отмечая великие заслуги Афин перед человеческим миром, поэт, возможно, подготавливает ту тему, которая в поэме станет заключительной — шестая книга обрывается сценами погребенья жертв легендарной Афинской чумы.

 

 

172
 

Стихи 68-79. — Ср.: Эпикур, «Письмо к Менекею», 123 слл.

 

 

173
 

Стих 86. …на участки разбив небосвод…  — Этрусские авгуры (жрецы-гадатели) делили небо на шестнадцать частей и замечали, в каком участке блеснет молния.

 

 

174
 

Стихи 96-101. Прежде всего, небеса лазурные гром сотрясает…  — Ученые-комментаторы проделали колоссальную работу по выяснению источников, которыми мог пользоваться Лукреций при изложении естественнонаучных причин величественных и грозных явлений природы, внушающих особенно сильное беспокойство людям и обращающих их умы к религиозным суевериям. Прежде всего поэт опирался на сочинения своего учителя Эпикура, взгляды которого на проблемы метеорологии (науки о небесных явлениях) излагаются в дошедшем до нас «Письме к Пифоклу». Эпикур в основание своей метеорологии кладет утверждение о том, что небесные явления могут представлять для философии интерес ни в коем случае не самостоятельный, а лишь применительно к проблеме достижения безмятежности духа. В свете этого принципа эпикурейская физика ищет не единственно верного объяснения тому или иному явлению, но допускает несколько вероятных. Лукреций следует этому обыкновению и приводит по нескольку возможных гипотез, заимствуя их порой из противоречивых источников, однако при этом поэт обнаруживает и горячий интерес к физической сущности мощных стихийных явлений, и незаурядную эрудицию, приводя концепции и досократических мыслителей, и классических школ Академии и Лицея, и позднейших авторов, близких его времени. Высказывались предположения о сильной зависимости поэта в этой книге от работ Посидония, уже упоминавшегося учителя Цицерона. Во всяком случае, в описаниях великолепных явлений природы проявляется собственный талант Лукреция, здесь он от дробных рассуждений и миниатюрных изображений предшествующих книг переходит к картинам более крупного масштаба и создает уникальные в античной литературе образы природных стихий во всей их разрушительной мощи и устрашающей красоте.

 

 

175
 

Стих 155. …Феба Дельфийского лавры.  — Лавр посвящен был Аполлону, как маслина — Афине, дуб — Зевсу, виноградная лоза — Дионису, а колос — Деметре, о чем любила вспоминать поэзия в эпитетах, ставших издавна устойчивыми.

 

 

176
 

Стих 364. Года… перебой  — равноденствие.

 

 

177
 

Стих 381. …в Тирренских вещаньях…  — в книгах этрусских гадателей.

 

 

178
 

Стих 398. Отца  — Юпитера. Римское имя бога-громовержца в именительном падеже и в обращениях произносилось с прибавлением стяженной формы слова «патер», то есть «отец».

 

 

179
 

Стих 486. …как я говорил…  — I, 992 сл., и II, 142 сл.

 

 

180
 

Стих 585. — Землетрясение в Сидоне было в V в. до н. э., а в Эгии — в 372 г. до н. э.

 

 

181
 

Стихи 639-702. — Извержения сицилийского вулкана Этны в древности случались часто и производили сильные опустошения.

 

 

182
 

Стих 660. …«священный огонь»…  — можно перевести и как «проклятый огонь» — болезнь, именуемая также «антоновым огнем» или «гангренозной рожей».

 

 

183
 

Стихи 712-737. — Разливы Нила считались в древности уникальным явлением (см.: Геродот, II, 19-26).

 

 

184
 

Стих 716. …название носят «годичных»…  — пассатные ветры (см. V, 472 и VI, 730).

 

 

185
 

Стих 738 слл. Авернское озеро  — близ города Кумы в Кампании, считалось преддверием Аида (Вергилий, «Энеида», VI, 337 слл.), в этимологии его названия видели указание на то, что там не водятся птицы.

 

 

186
 

Стих 750. Тритонида  — одно из культовых имен богини Афины.

 

 

187
 

Стих 754. …за непотребный донос…  — Этот миф рассказывается у Овидия («Метаморфозы», II, 552 слл.). Афина передала трем дочерям Кекропа, легендарного основателя Афин, корзину с младенцем Эрихтонием (полузмеем, получеловеком, рожденным Землей), запретив в нее заглядывать. Девушки нарушили запрет, донесла об этом богине ворона, но ее слишком громкий донос не был угоден Афине (в деле, которое лучше было оставить без огласки), и птица была изгнана из свиты богини.

 

 

188
 

Стих 807. Земляная смола  — асфальт.

 

 

189
 

Стих 810. Скаптенсула  — город, который, по сообщению Геродота, находился во Фракии, а по другим источникам — в Македонии.

 

 

190
 

Стихи 848 слл. — Описывается так называемый «Источник Солнца» в Ливии (см.: Геродот, IV, 181).

 

 

191
 

Стихи 879-889. — Речь идет об источнике в Додоне (Эпир).

 

 

192
 

Стих 890. …в море Арадском.  — Арад — остров у берегов Финикии.

 

 

193
 

Стих 908. …камень, который… «магнитом» зовут…  — О «камне» магните, способном притягивать железные кольца и даже вкладывать в них силу делать то же самое с другими кольцами, пишет также Платон со ссылкой на Еврипида («Ион», 533 D).

 

 

194
 

Стих 1045. Самофракийские кольца  — были золотыми, но оправленными в железо. Самофракия — остров в Эгейском море.

 

 

195
 

Стих 1108. Гадес  — Кадикс, город, основанный в Испании финикийцами.

 

 

196
 

Стихи 1138-1286. Этого рода болезнь…  — какая именно болезнь поразила осажденных жителей Афин во время Пелопоннесской войны в 430 г. до н. э., по описаниям древних авторов современные медики установить не могут. Традиционно ее именуют чумой, возможно, это был сыпной тиф или корь. Источником Лукреция была скорее всего II книга «Истории» Фукидида (47-52).

 

 

197
 

Стих 1139. Кекроповы земли  — Аттика, по имени царя Кекропа.

 

 

198
 

Стих 1143. Пандионово племя  — афиняне. Пандион — афинский царь, сын Кекропа.

 

 

199
 

Стих 1286. …чем с телами родными расстаться.  — Поэма считается незаконченной на том основании, что здесь отсутствует заключение в формальном смысле. Однако последний стих «Илиады» — «Так погребали они необорного Гектора тело» — был на слуху у всей античности. Последний стих шестой книги поэмы Лукреция вполне мог восприниматься как достойное эпического произведения заключение.

Т. Васильева

 


  1 2 3 4 5 6 7 8

Все списки лучших





Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика