IV
Дворник продолжал кричать, сбегая вниз неловкой рысью,
причем рукава его рубахи трепались по ветру, а пазуха надувалась, как парус.
– О-го-го!.. Подождите трошки!..
– А чтоб тебя намочило да не высушило, – сердито
проворчал Лодыжкин. – Это он опять насчет Артошки.
– Давай, дедушка, накладем ему! – храбро предложил
Сергей.
– А ну тебя, отвяжись… И что это за люди,
прости господи!..
– Вы вот что… – начал запыхавшийся дворник еще
издали. – Продавайте, что ли, пса-то? Ну, никакого сладу с панычом. Ревет,
как теля. «Подай да подай собаку…» Барыня послала, купи, говорит, чего бы ни
стоило.
– Довольно даже глупо это со стороны твоей
барыни! – рассердился вдруг Лодыжкин, который здесь, на берегу, чувствовал
себя гораздо увереннее, чем на чужой даче. – И опять, какая она мне такая
барыня? Тебе, может быть, барыня, а мне двоюродное наплевать. И пожалуйста… я
тебя прошу… уйди ты от нас, Христа ради… и того… и не приставай.
Но дворник не унимался. Он сел на камни, рядом со стариком,
и говорил, неуклюже тыча перед собой пальцами:
– Да пойми же ты, дурак-человек…
– От дурака и слышу, – спокойно отрезал дедушка.
– Да постой… не к тому я это… Вот, право, репей какой…
Ты подумай: ну, что тебе собака? Подобрал другого щенка, выучил стоять дыбки,
вот тебе и снова пес. Ну? Неправду, что ли, я говорю? А?
Дедушка внимательно завязывал ремень вокруг штанов. На
настойчивые вопросы дворника он ответил с деланным равнодушием:
– Бреши дальше… Я потом сразу тебе отвечу.
– А тут, брат ты мой, сразу – цифра! –
горячился дворник. – Двести, а не то триста целковых враз! Ну,
обыкновенно, мне кое-что за труды… Ты подумай только: три сотенных! Ведь это
сразу можно бакалейную открыть…
Говоря таким образом, дворник вытащил из кармана кусок
колбасы и швырнул его пуделю. Арто поймал его на лету, проглотил в один прием и
искательно завилял хвостом.
– Кончил? – коротко спросил Лодыжкин.
– Да тут долго и кончать нечего. Давай пса – и по
рукам.
– Та-ак-с, – насмешливо протянул дедушка. –
Продать, значит, собачку?
– Обыкновенно – продать. Чего вам еще? Главное,
папыч у нас такой скаженный. Чего захотелось, так весь дом перебулгачит.
Подавай – и все тут. Это еще без отца, а при отце… святители вы наши!..
все вверх ногами ходят. Барин у нас инженер, может быть, слышали, господин
Обольянинов? По всей России железные дороги строят. Мельонер! А мальчишка-то у
нас один. И озорует. Хочу поню живую – на тебе поню. Хочу лодку – на
тебе всамделишную лодку. Как есть ни в чем, ни в чем отказу…
– А луну?
– То есть в каких это смыслах?
– Говорю, луну он ни разу с неба не захотел?
– Ну вот… тоже скажешь – луну! – сконфузился
дворник. – Так как же, мил человек, лады у нас, что ли?
Дедушка, который успел уже в это время напялить на себя
коричневый, позеленевший на швах пиджак, гордо выпрямился, насколько ему
позволяла вечно согнутая спина.
– Я тебе одно скажу, парень, – начал он не без
торжественности. – Примерно, ежели бы у тебя был брат или, скажем, друг,
который, значит, с самого сыздетства. Постой, друже, ты собаке колбасу даром не
стравляй… сам лучше скушай… этим, брат, ее не подкупишь. Говорю, ежели бы у
тебя был самый что ни на есть верный друг… который сыздетства… То за сколько бы
ты его примерно продал?
– Приравнял тоже!..
– Вот те и приравнял. Ты так и скажи своему барину,
который железную дорогу строит, – возвысил голос дедушка. – Так и
скажи: не все, мол, продается, что покупается. Да! Ты собаку-то лучше не гладь,
это ни к чему. Арто, иди сюда, собачий сын, я т-тебе! Сергей, собирайся.
– Дурак ты старый, – не вытерпел наконец дворник.
– Дурак, да отроду так, а ты хам, Иуда, продажная
душа, – выругался Лодыжкин. – Увидишь свою генеральшу, кланяйся ей,
скажи: от наших, мол, с любовию вашим низкий поклон. Свертывай ковер, Сергей! Э-эх,
спина моя, спинушка! Пойдем.
– Значит, та-ак!.. – многозначительно протянул
дворник.
– С тем и возьмите! – задорно ответил старик.
Артисты поплелись вдоль морского берега, опять вверх, по той
же дороге. Оглянувшись случайно назад, Сергей увидел, что дворник следит за
ними. Вид у него был задумчивый и угрюмый. Он сосредоточенно чесал всей
пятерней под съехавшей на глаза шапкой свой лохматый рыжий затылок.
|
