Увеличить |
ИЗВЕСТИЕ О ДВОЕКУРОВЕ
Семен
Константинович Двоекуров градоначальствовал в Глупове с 1762 по 1770 год. Подробного
описания его градоначальствования не найдено, но, судя по тому, что
оно соответствовало первым и притом самым блестящим годам
екатерининской эпохи, следует предполагать, что для Глупова это
было едва ли не лучшее время в его истории.
О
личности Двоекурова «Глуповский Летописец» упоминает три раза: в
первый раз в «краткой описи градоначальникам», во второй — в конце отчета о
смутном времени, и в третий — при изложении истории глуповского либерализма
(см. описание градоначальствования Угрюм-Бурчеева). Из всех этих
упоминовений явствует, что Двоекуров был человек передовой и смотрел на
свои обязанности более нежели серьезно. Нельзя думать, чтобы «Летописец» добровольно
допустил такой важный биографический пропуск в истории родного города;
скорее должно предположить, что преемники Двоекурова с умыслом уничтожили его биографию, как представляющую свидетельство
слишком явного либерализма и могущую послужить для исследователей нашей старины
соблазнительным поводом к отыскиванию конституционализма даже там,
где, в сущности, существует лишь принцип свободного сечения. Догадку эту
отчасти оправдывает то обстоятельство, что в глуповском архиве до сих пор
существует листок, очевидно принадлежавший к полной биографии Двоекурова и
до такой степени перемаранный, что, несмотря на все усилия. издатель
«Летописи» мог разобрать лишь следующее: «имея не малый рост...
подавал твердую надежду, что... Но объят ужасом... не мог сего
выполнить... Вспоминая, всю жизнь грустил...» И только. Что означают эти
загадочные слова? — С полной достоверностью отвечать на этот вопрос,
разумеется, нельзя, но если позволительно допустить в столь важном предмете
догадки, то можно предположить одно из двух: или что в Двоекурове, при немалом
его росте (около трех аршин), предполагался какой-то
особенный талант (например, нравиться женщинам), которого он не
оправдал, или что на него было возложено поручение, которого он, сробев, не
выполнил. И потом всю жизнь грустил.
Как бы
то ни было, но деятельность Двоекурова в Глупове была несомненно
плодотворна. Одно то, что он ввел медоварение и пивоварение и сделал обязательным
употребление горчицы и лаврового листа, доказывает, что он был по прямой линии
родоначальником тех смелых новаторов, которые, спустя три
четверти столетия, вели войны во имя картофеля. Но самое важное дело его
градоначальствования — это, бесспорно, записка о необходимости учреждения
в Глупове академии.
К
счастию, эта записка уцелела вполне и дает возможность произнести просвещенной
деятельности Двоекурова вполне правильный и беспристрастный приговор. Издатель
позволяет себе думать, что изложенные в этом документе мысли не только
свидетельствуют, что в то отдаленное время уже встречались люди, обладавшие
правильным взглядом на вещи, но могут даже и теперь служить руководством при
осуществлении подобного рода предприятий. Конечно, современные нам академии
имеют несколько иной характер, нежели тот, который предполагал им дать
Двоекуров, но так как сила не в названии, а в той сущности, которую
преследует проект и которая есть не что иное, как «рассмотрение
наук», то очевидно, что, покуда царствует потребность в
«рассмотрении», до тех пор и проект Двоекурова удержит за собой все значение
воспитательного документа. Что названия произвольны и весьма редко
что-либо изменяют — это очень хорошо доказал один из преемников Двоекурова,
Бородавкин. Он тоже ходатайствовал об учреждении академии, и когда получил
отказ, то, без дальнейших размышлений, выстроил вместо нее съезжий
дом. Название изменилось, но предположенная цель была достигнута — Бородавкин
ничего больше и не желал. Да и кто же может сказать, долго ли просуществовала
бы построенная Бородавкиным академия и какие принесла бы она
плоды? Быть может, она оказалась бы выстроенною на песке; быть может, вместо
«рассмотрения» наук занялась бы насаждением таковых? Все это в
высшей степени гадательно и неверно. А со съезжим домом — дело верное: и
выстроен он прочно, и из колеи «рассмотрения» не выбьется
никуда.
Вот
эту-то мысль и развивает Двоекуров в своем проекте с тою непререкаемою ясностью
и последовательностью, которыми, к сожалению, не обладает ни один из современных
нам прожектеров. Конечно, он не был настолько решителен, как Бородавкин,
то есть не выстроил съезжего дома вместо академии, но решительность, кажется,
вообще не была в его нравах. Следует ли обвинять его за этот
недостаток? или, напротив того, следует видеть в этом обстоятельстве тайную
наклонность к конституционализму? — разрешение этого вопроса
предоставляется современным исследователям отечественной старины, которых
издатель и отсылает к подлинному документу.
|