 Увеличить |
Послесловие отца Спиридона, библиотекаря в монастыре капуцинов, что в Б.
В ночь с третьего на четвертое сентября 17.. года в нашем
монастыре произошло много необычного. Где-нибудь в полночь я услышал в келье
брата Медардуса (она была рядом с моей) страшное хихиканье, смешки и при этом
глухое всхлипывающее оханье. Мне довольно отчетливо послышалось, будто
противный, на редкость отталкивающий голос бормочет слова: «Пойдем со мной,
братец Медардус, пойдем искать невесту!» Я встал и хотел навестить брата
Медардуса, но вдруг на меня напала неизъяснимая жуть; все мои члены сотрясал
сильнейший озноб, как в лихорадке, и я отправился не в келью Медардуса, а прямо
к приору Леонардусу, разбудил его, что удалось не сразу, и поведал ему о
слышанном. Приор премного испугался, вскочил с постели и послал меня за
освященными свечами, чтобы потом отправиться вдвоем к брату Медардусу. Я
сделал, как приказано, затеплил свечи в коридоре от лампады Божьей матери, и мы
поднялись по лестнице. Сколько мы ни прислушивались, жуткий голос, послышавшийся
мне, молчал. Вместо него мы услышали тихие, сладостные звоны, и как будто тонко
заблагоухало розами. Мы приблизились, дверь в келью открылась, и оттуда вышел
высокий муж чудного вида с белой вьющейся бородой в фиолетовом плаще; я очень
испугался, так как знал, что перед нами опасный морок, ибо монастырские ворота
крепко заперты и для посторонних в монастырь нет доступа, однако Леонардус
взирал на него смело, хотя и молча. «Срок свершения близится», ― глухо и
торжественно возвестил призрак, исчезая в темном коридоре, так что моя робость
усилилась и моя трепещущая рука готова была выпустить горящую свечу. Однако
приор, слишком благочестивый и верующий для того, чтобы придавать особое
значение призракам, взял меня за руку и сказал: «Теперь нам следует войти в
келью брата Медардуса». Я повиновался. С некоторого времени брат Медардус был
очень слаб, а теперь он лежал, умирающий, уже не ворочая языком, только хрипел
чуть слышно. Леонардус остался при нем, а я разбудил братьев, зазвонив сильно в
колокол и громко крича: «Вставайте! Вставайте! Брат Медардус умирает!» Все
действительно встали, и никто не отсутствовал, когда мы с зажженными свечами
пошли в келью умирающего брата. Все, как и я, преодолевший первоначальную
боязнь, весьма удручены были горестью. Мы отнесли брата Медардуса на носилках в
монастырскую церковь и положили его перед главным алтарем. Тут он, к нашему
удивлению, пришел в себя и начал говорить, так что Леонардус исповедовал его
самолично, соборовал и помазал елеем. Леонардус продолжал беседовать с братом
Медардусом, а мы пошли на хоры и приступили к заповеданным песнопениям, дабы
спаслась душа умирающего брата. На другой день, а именно 5 сентября 17.. года,
когда колокол пробил в полдень двенадцать, брат Медардус почил на руках у
приора. Мы вспомнили, что того же числа в тот же час в прошлом году, едва она
произнесла свой обет, была злодейски убита монахиня Розалия. При реквиеме же и
при выносе произошло следующее. А именно при реквиеме вся церковь наполнилась
усиливающимся благоуханием роз, и мы заметили: на прекрасной иконе святой
Розалии (она писана очень старым, неизвестным итальянским мастером и
приобретена нашим монастырем у капуцинов Римской области, за крупную сумму, так
что они оставили себе копию), на сей-то прекрасной иконе был букет роз, уже
редких в это время года. Брат привратник сказал, что ранним утром оборванный
нищий весьма убогого вида заглянул в церковь, незамеченный, и преподнес этот
букет иконе. Этот же нищий оказался в храме при выносе, присоединившись к
братьям. Мы хотели удалить его, но приор Леонардус, присмотревшись, велел
оставить нищего в покое. Он принял его послушником в монастырь; мы называли его
брат Петр, так как в миру его имя было Петер Шёнфельд; мы не отказали ему в
столь гордом имени, так как он отличался добротою и тихой покладистостью, был
скуп на слова и разве только время от времени смеялся так заразительно, что нам
это нравилось, поскольку в смехе его мы не находили ничего греховного. Приор
Леонардус однажды изрек, что внутренний свет нашего Петра померк в испарениях
скоморошества, а скоморошеством обернулась в его душе ирония самой жизни. До
нас не дошло, что имел в виду ученый Леонардус, но мы подумали, что не иначе
как он знавал нынешнего послушника Петра задолго до его появления в монастыре.
Так я к листам, содержащим жизнеописание брата Медардуса, не
читая оных листов, не без труда присовокупил, ad majorem dei gloriam [18], обстоятельную хронику его
преставления. Мир и покой усопшему брату Медардусу; да сподобит его Царь
Небесный отрадного воскресения и да причислит его к лику святых мужей, ибо
смертью своей он явил настоящую праведность.
|
