Увеличить |
ГРОБОВЩИК
Не зрим ли каждый день гробов,
Седин дряхлеющей вселенной?
Державин
Последние пожитки гробовщика Адриана Прохорова были взвалены
на похоронные дроги, и тощая пара в четвертый раз потащилась с Басманной на
Никитскую, куда гробовщик переселялся всем своим домом. Заперев лавку, прибил
он к воротам объявление о том, что дом продается и отдается внаймы, и пешком
отправился на новоселье. Приближаясь к желтому домику, так давно соблазнявшему
его воображение и наконец купленному им за порядочную сумму, старый гробовщик
чувствовал с удивлением, что сердце его не радовалось. Переступив за незнакомый
порог и нашед в новом своем жилище суматоху, он вздохнул о ветхой лачужке, где
в течении осьмнадцати лет всё было заведено самым строгим порядком; стал
бранить обеих своих дочерей и работницу за их медленность, и сам принялся им
помогать. Вскоре порядок установился; кивот с образами, шкап с посудою, стол,
диван и кровать заняли им определенные углы в задней комнате; в кухне и
гостиной поместились изделия хозяина: гробы всех цветов и всякого размера,
также шкапы с траурными шляпами, мантиями и факелами. Над воротами возвысилась
вывеска, изображающая дородного Амура с опрокинутым факелом в руке, с подписью:
«Здесь продаются и обиваются гробы простые и крашеные, также отдаются на прокат
и починяются старые». Девушки ушли в свою светлицу. Адриян обошел свое жилище,
сел у окошка и приказал готовить самовар.
Просвещенный читатель ведает, что Шекспир и Вальтер Скотт
оба представили своих гробокопателей людьми веселыми и шутливыми, дабы сей
противоположностию сильнее поразить наше воображение. Из уважения к истине мы
не можем следовать их примеру, и принуждены признаться, что нрав нашего
гробовщика совершенно соответствовал мрачному его ремеслу. Адриян Прохоров
обыкновенно был угрюм и задумчив. Он разрешал молчание разве только для того,
чтобы журить своих дочерей, когда заставал их без дела глазеющих в окно на
прохожих, или чтоб запрашивать за свои произведения преувеличенную цену у тех,
которые имели несчастие (а иногда и удовольствие) в них нуждаться. Итак Адриян,
сидя под окном, и выпивая седьмую чашку чаю, по своему обыкновению был погружен
в печальные размышления. Он думал о проливном дожде, который, за неделю тому
назад, встретил у самой заставы похороны отставного бригадира. Многие мантии от
того сузились, многие шляпы покоробились. Он предвидел неминуемые расходы, ибо
давний запас гробовых нарядов приходил у него в жалкое состояние. Он надеялся
выместить убыток на старой купчихе Трюхиной, которая уже около года находилась
при смерти. Но Трюхина умирала на Разгуляе, и Прохоров боялся, чтоб ее
наследники, несмотря на свое обещание, не поленились послать за ним в такую
даль, и не сторговались бы с ближайшим подрядчиком.
Сии размышления были прерваны нечаянно тремя франмасонскими
ударами в дверь. «Кто там?» – спросил гробовщик. Дверь отворилась, и человек, в
котором с первого взгляду можно было узнать немца ремесленника, вошел в комнату
и с веселым видом приближился к гробовщику. «Извините, любезный сосед, –
сказал он тем русским наречием, которое мы без смеха доныне слышать не
можем, – извините, что я вам помешал... я желал поскорее с вами
познакомиться. Я сапожник, имя мое Готлиб Шульц, и живу от вас через улицу, в
этом домике, что против ваших окошек. Завтра праздную мою серебряную свадьбу, и
я прошу вас и ваших дочек отобедать у меня по-приятельски». Приглашение было
благосклонно принято. Гробовщик просил сапожника садиться и выкушать чашку чаю,
и, благодаря открытому нраву Готли-ба Шульца, вскоре они разговорились
дружелюбно. «Каково торгует ваша милость?» – спросил Ддриян. –
«Э-хе-хе, – отвечал Шульц, – и так и сяк.
Пожаловаться не могу. Хоть конечно мой товар не то, что ваш:
живой без сапог обойдется, а мертвый без гроба не живет». – «Сущая
правда, – заметил Ддриян; – однако ж, если живому не на что купить
сапог, то не прогневайся, ходит он и босой; а нищий мертвец и даром берет себе
гроб». Таким образом беседа продолжалась у них еще несколько времени; наконец
сапожник встал и простился с гробовщиком, возобновляя свое приглашение.
На другой день, ровно в двенадцать часов, гробовщик и его
дочери вышли из калитки новокупленного дома, и отправились к соседу. Не стану
описывать ни русского кафтана Ддри-яна Прохорова, ни европейского наряда
Акулины и Дарьи, отступая в сем случае от обычая, принятого нынешними
романистами. Полагаю, однако ж, не излишним заметить, что обе девицы надели
желтые шляпки и красные башмаки, что бывало у них только в торжественные
случаи.
Тесная квартирка сапожника была наполнена гостями, большею
частию немцами ремесленниками, с их женами и подмастерьями. Из русских
чиновников был один буточник, чухонец Юрко, умевший приобрести, несмотря на
свое смиренное звание, особенную благосклонность хозяина. Лет двадцать пять
служил он в сем звании верой и правдою, как почталион Погорельского. Пожар
двенадцатого года, уничтожив первопрестольную столицу, истребил и его желтую
бутку. Но тотчас, по изгнании врага, на ее месте явилась новая, серенькая с
белыми колонками дорического ордена, и Юрко стал опять расхаживать около нее с
секирой и в броне сермяжной. Он был знаком большей части немцев, живущих
около Никитских ворот: иным из них случалось даже ночевать у Юрки с воскресенья
на понедельник. Ддриян тотчас познакомился с ним, как с человеком, в котором
рано или поздно может случиться иметь нужду, и как гости пошли за стол, то они
сели вместе. Господин и госпожа Шульц и дочка их, семнадцатилетняя Лотхен,
обедая с гостями, всё вместе угощали и помогали кухарке служить. Пиво лилось.
Юрко ел за четверых; Ддриян ему не уступал; дочери его чинились; разговор на
немецком языке час от часу делался шумнее. Вдруг хозяин потребовал внимания и,
откупоривая засмоленную бутылку, громко произнес по-русски: «За здоровье моей
доброй Луизы!» Полушампанское запенилось. Хозяин нежно поцеловал свежее лицо
сорокалетней своей подруги, и гости шумно выпили здоровье доброй Луизы. «За
здоровье любезных гостей моих!» – провозгласил хозяин, откупоривая вторую
бутылку – и гости благодарили его, осушая вновь свои рюмки. Тут начали здоровья
следовать одно за другим: пили здоровье каждого гостя особливо, пили здоровье
Москвы и целой дюжины германских городков, пили здоровье всех цехов вообще и
каждого в особенности, пили здоровье мастеров и подмастерьев. Ддриян пил с
усердием, и до того развеселился, что сам предложил какой-то шутливый тост.
Вдруг один из гостей, толстый булочник, поднял рюмку и воскликнул: «За здоровье
тех, на которых мы работаем, unserer Kundleute!» Предложение, как и все, было
принято радостно и единодушно. Гости начали друг другу кланяться, портной
сапожнику, сапожник портному, булочник им обоим, все булочнику и так далее.
Юрко, посреди сих взаимных поклонов, закричал, обратясь к своему соседу: «Что
же? пей, батюшка, за здоровье своих мертвецов». Все захохотали, но гробовщик
почел себя обиженным и нахмурился. Никто того не заметил, гости продолжали
пить, и уже благовестили к вечерне, когда встали из-за стола.
Гости разошлись поздно, и по большей части навеселе. Толстый
булочник и переплетчик, коего лицо казалось в красненьком сафьянном переплете,
под руки отвели Юрку в его бутку, наблюдая в сем случае русскую пословицу: долг
платежом красен. Гробовщик пришел домой пьян и сердит. «Что ж это, в самом
деле, – рассуждал он вслух, – чем ремесло мое нечестнее прочих? разве
гробовщик брат палачу? чему смеются басурмане? разве гробовщик гаер святочный?
Хотелось было мне позвать их на новоселье, задать им пир горой: ин не бывать же
тому! А созову я тех, на которых работаю: мертвецов православных». – «Что
ты, батюшка? – сказала работница, которая в это время разувала его; –
что ты это городишь? Перекрестись! Созывать мертвых на новоселье! Экая
страсть!» – «Ей Богу, созову, – продолжал Адриян, – и на завтрашний
же день. Милости просим, мои благодетели, завтра вечером у меня попировать;
угощу, чем Бог послал». С этим словом гробовщик отправился на кровать и вскоре
захрапел.
На дворе было еще темно, как Адрияна разбудили. Купчиха
Трюхина скончалась в эту самую ночь, и нарочный от ее приказчика прискакал к
Адрияну верхом с этим известием. Гробовщик дал ему за то гривенник на водку,
оделся наскоро, взял извозчика и поехал на Разгуляй. У ворот покойницы уже
стояла полиция, и расхаживали купцы, как вороны, почуя мертвое тело. Покойница
лежала на столе, желтая как воск, но еще не обезображенная тлением. Около ее
теснились родственники, соседи и домашние. Все окны были открыты; свечи горели;
священники читали молитвы. Адриян подошел к племяннику Трюхиной, молодому
купчику в модном сертуке, объявляя ему, что гроб, свечи, покров и другие
похоронные принадлежности тотчас будут ему доставлены во всей исправности.
Наследник благодарил его рассеянно, сказав, что о цене он не торгуется, а во
всем полагается на его совесть. Гробовщик, по обыкновению своему, побожился,
что лишнего не возьмет; значительным взглядом обменялся с приказчиком, и поехал
хлопотать. Целый день разъезжал с Разгуляя к Никитским воротам к обратно; к
вечеру всё сладил, и пошел домой пешком, отпустив своего извозчика. Ночь была
лунная. Гробовщик благополучно дошел до Никитских ворот. У Вознесения окликал
его знакомец наш Юрко и, узнав гробовщика, пожелал ему доброй ночи. Было
поздно. Гробовщик подходил уже к своему дому, как вдруг показалось ему, что
кто-то подошел к его воротам, отворил калитку, и в нее скрылся. «Что бы это
значило? – подумал Адриян. – Кому опять до меня нужда? Уж не вор ли
ко мне забрался? Не ходят ли любовники к моим дурам? Чего доброго!» И гробовщик
думал уже кликнуть на помощь приятеля своего Юрку. В эту минуту кто-то еще
приближился к калитке и собирался войти, но увидя бегущего хозяина, остановился
и снял треугольную шляпу.
Адрияну лицо его показалось знакомо, но второпях не успел он
порядочно его разглядеть. «Вы пожаловали ко мне, – сказал запыхавшись
Адриян: – войдите же, сделайте милость». – «Не церемонься, батюшка, –
отвечал тот глухо: – ступай себе вперед; указывай гостям дорогу!» Адрияну и некогда
было церемониться. Калитка была отперта, он пошел на лестницу, и тот за ним.
Адрияну показалось, что по комнатам его ходят люди. «Что за дьявольщина!» –
подумал он, и спешил войти.... тут ноги его подкосились. Комната полна была
мертвецами. Луна сквозь окна освещала их желтые и синие лица, ввалившиеся рты,
мутные, полузакрытые глаза и высунувшиеся носы.... Адриян с ужасом узнал в них
людей, погребенных его стараниями, и в госте, с ним вместе вошедшем, бригадира,
похороненного во время проливного дождя. Все они, дамы и мужчины, окружили
гробовщика с поклонами и приветствиями, кроме одного бедняка, недавно даром
похороненного, который, совестясь и стыдясь своего рубища, не приближался, и
стоял смиренно в углу. Прочие все одеты были благопристойно: покойницы в чепцах
и лентах, мертвецы чиновные в мундирах, но с бородами небритыми, купцы в
праздничных кафтанах. «Видишь ли, Прохоров, – сказал бригадир от имени
всей честной компании, – все мы поднялись на твое приглашение; остались
дома только те, которым уже не в мочь, которые совсем развалились, да у кого
остались одни кости без кожи, но и тут один не утерпел – так хотелось ему
побывать у тебя....» В эту минуту маленький скелет продрался сквозь толпу и
приближился к Адрияну. Череп его ласково улыбался гробовщику. Клочки свет-лозеленого
и красного сукна и ветхой холстины кой-где висели на нем, как на шесте, а кости
ног бились в больших ботфортах, как пестики в ступах. «Ты не узнал меня,
Прохоров, – сказал скелет. – Помнишь ли отставного сержанта гвардии
Петра Петровича Курилкина, того самого, которому, в 1799 году, ты продал первый
свой гроб – и еще сосновый за дубовый?» С сим словом мертвец простер ему
костяные объятия – но Адриян, собравшись с силами, закричал и оттолкнул его.
Петр Петрович пошатнулся, упал и весь рассыпался. Между мертвецами поднялся
ропот негодования; все вступились за честь своего товарища, пристали к Адрияну
с бранью и угрозами, и бедный хозяин, оглушенный их криком и почти задавленный,
потерял присутствие духа, сам упал на кости отставного сержанта гвардии и
лишился чувств.
Солнце давно уже освещало постелю, на которой лежал
гробовщик. Наконец открыл он глаза и увидел перед собою работницу, раздувающую
самовар. С ужасом вспомнил Адриян все вчерашние происшедствия. Трюхина,
бригадир и сержант Курилкин смутно представились его воображению. Он молча
ожидал, чтоб работница начала с ним разговор, и объявила о последствиях ночных
приключений.
– Как ты заспался, батюшка, Адриян Прохорович, –
сказала Аксинья, подавая ему халат. – К тебе заходил сосед портной, и здешний
буточник забегал с объявлением, что сегод ня частный именинник, да ты изволил
почивать, и мы не хотели тебя разбудить.
– А приходили ко мне от покойницы Трюхиной?
– Покойницы? Да разве она умерла?
– Эка дура! Да не ты ли пособляла мне вчера улаживать
ее похороны?
– Что ты, батюшка? не с ума ли спятил, али хмель
вчерашний еще у тя не прошел? Какие были вчера похороны? Ты целый день пировал
у немца – воротился пьян, завалился в постелю, да и спал до сего часа, как уж к
обедне отблаговестили.
– Ой ли! – сказал обрадованный гробовщик.
– Вестимо так, – отвечала работница.
– Ну, коли так, давай скорее чаю, да позови дочерей.
|