Увеличить |
Дело необычной
квартирантки
Шерлок
Холмс активно занимался расследованием преступлений на протяжении двадцати трех
лет. В течение семнадцати из них мне посчастливилось помогать ему и вести
записи. Поэтому вполне понятно, что сейчас в моем распоряжении огромный
материал, и самое сложное — не найти, а выбрать. Ежегодные хроники занимают
целую полку. Имеются и объемистые папки с документами. Все это вместе взятое
представляет ценнейший источник сведений не только для лиц, изучающих преступность,
но и для тех, кого интересуют скандальные происшествия в общественной и политической
сферах периода заката викторианской эпохи. Но я могу заверить авторов полных
отчаяния писем, умолявших сохранить репутацию семьи и честное имя предков: у
них нет оснований для опасений. Осмотрительность и высокое понимание профессионального
долга, всегда отличавшие моего друга, играют решающую роль при отборе дел для
моих воспоминаний. Злоупотреблять доверием мы не станем. Я резко осуждаю
недавние попытки добраться до этих документов и уничтожить их. Нам известно, от
кого они исходили, и Холмс уполномочил меня сообщить: если подобные посягательства
повторятся, то все обстоятельства дела, касающегося политического деятеля,
маяка и дрессированного баклана, будут немедленно преданы огласке. Тот, кому
адресовано данное предупреждение, поймет меня.
Было бы
неверным полагать, что всякое дело давало Холмсу возможность продемонстрировать
удивительный дар наблюдательности и интуиции, которые я пытался подчеркнуть в
своих мемуарах. Порой ему требовались значительные усилия, чтобы добраться до
истины, а иногда разгадка внезапно приходила к нему. По правде говоря,
ужасающие людские трагедии чаще всего не давали особого простора для раскрытия
талантов Холмса. К подобным делам следует отнести и то, о котором я собираюсь
рассказать. Излагая его, я изменил лишь некоторые имена и названия, а в
остальном все соответствует действительности.
Однажды
незадолго до полудня — это было в конце 1896 года — я получил записку от
Холмса: он срочно вызывал меня к себе. Когда я приехал на Бейкер-стрит, в
полном табачного дыма кабинете уже сидела, расположившись в кресле напротив
него, пожилая дама, по виду располневшая хозяйка пансиона или гостиницы.
— Это
миссис Меррилоу из Южного Брикстона, — сказал Холмс, указывая рукой в ее
сторону. — Если и вы не в силах бороться со своими вредными привычками,
Уотсон, можете курить, наша гостья не возражает. Она расскажет любопытную историю,
которая в дальнейшем может привести к такому развитию событий, когда ваше
присутствие станет необходимым.
— Сделаю
все, что в моих силах.
— Видите
ли, миссис Меррилоу, если я соглашусь навестить миссис Рондер, мне хотелось бы
иметь свидетеля. Надеюсь, вы разъясните ей это, прежде чем мы к ней придем.
— Благослови
вас Господь, мистер Холмс, — воскликнула наша посетительница, — она
так жаждет встретиться с вами, что можете приводить с собой хоть толпу!
— В
таком случае мы приедем сегодня сразу же после полудня. А теперь давайте
разберемся, правильно ли я уяснил ситуацию. Вы сказали, что миссис Рондер
является вашей квартиранткой вот уже семь лет, но за это время вы только раз
видели ее лицо?
— Лучше
бы мне вообще его не видеть! — ответила миссис Меррилоу.
— Итак,
оно сильно изуродовано.
— Знаете,
мистер Холмс, то, что я увидела, вообще едва ли можно назвать лицом. Однажды
наш торговец молоком заметил его в окне и уронил свой бидон, разлив молоко по
всему саду перед домом. Так оно выглядело. Когда я случайно застала миссис
Рондер врасплох, она поспешила закрыться, а затем сказала: «Теперь, миссис
Меррилоу, вы знаете, почему я никогда не снимаю вуаль».
— Вам
известно хоть что-нибудь о ее прошлом?
— Ничего.
— Ее
кто-то рекомендовал вам?
— Нет,
сэр. У нее было много денег. Она не торгуясь выложила плату за три месяца
вперед. В наше время такая бедная женщина, как я, не позволит себе упустить
подобную клиентку.
— Она
объяснила, почему выбрала именно ваш дом?
— Мой
дом скромен и невелик, стоит он далеко от дороги и расположен в отдалении от
других домов. Кроме того, она выяснила, что я беру всего одного квартиранта, а
своей семьи у меня нет. Полагаю, она смотрела несколько домов, но мой подошел
ей больше других. Миссис Рондер искала одиночества и покоя и была согласна за
них платить.
— Так
вы говорите, она не открывала своего лица все то время, что прожила у вас,
исключая тот единственный случай? Да, это довольно занимательно. И
неудивительно, что вы в конце концов захотели во всем разобраться.
— Дело
даже не в том, мистер Холмс. Для меня вполне было бы достаточно того, что она исправно
платит за квартиру. Более спокойного жильца — а она не доставляла мне никаких
неудобств — трудно найти.
— В
чем же тогда дело?
— Меня
волнует ее здоровье, мистер Холмс. Она просто тает на глазах. Видимо, ее мучает
нечто ужасное. Она вскрикивает во сне. А однажды ночью я слышала, как она
кричала: «Жестокий! Зверь! Чудовище!» Это было так жутко. Утром я зашла к ней и
сказала: «Миссис Рондер, ведь с вами что-то происходит. Если на душе у вас
неспокойно, обратитесь к полиции или священнику. Возможно, кто-то сумеет вам
помочь». — «О, только не полицейские! — сказала она. — Да и от
священнослужителей я проку не жду. Но тем не менее мне станет гораздо легче,
если перед смертью я расскажу правду хоть кому-нибудь.» — «Уж коли вы не хотите
иметь дело со Скотленд-Ярдом, существует ведь знаменитый частный сыщик, а
котором столько пишут». Прошу прощения, мистер Холмс. Миссис Рондер буквально
ухватилась за мое предложение. «Именно он-то мне и нужен! — воскликнула
она. — Как же мне раньше не пришло в голову! Умоляю, приведите его сюда,
миссис Меррилоу. А если он станет отказываться, скажите ему, что я жена
Рондера, циркового укротителя хищников. И еще скажите: Аббас Парва». Вот она
сама его написала: А-б-б-а-с П-а-р-в-а. «Это должно заставить мистера Холмса
прийти, если только он таков, как я о нем думаю».
— Хорошо,
миссис Меррилоу, — задумчиво произнес Холмс.
— Я
приду со своим другом мистером Уотсоном. Часам к трем ждите нас у себя на
Брикстоне. А сейчас нам необходимо с ним побеседовать, а это как раз займет
время до полудня.
Едва
наша посетительница успела выкатиться из комнаты, — по-иному невозможно
определить манеру миссис Меррилоу передвигаться, — как Шерлок Холмс с
яростной энергией принялся перебирать кипу тетрадей, сваленных в углу, и
листать страницы. Это продолжалось несколько минут, пока наконец он не
провозгласил с удовлетворением: «Нашел, нашел то, что искал!» Холмс был так
возбужден, что и не подумал вернуться в кресло, а уселся прямо тут же, на полу,
словно Будда, скрестив ноги. Объемистые тетради для записей были разбросаны
вокруг, а одна из них лежала открытой на коленях у моего друга.
— В
свое время случай в Аббас Парва привлек мое внимание, дорогой мой Уотсон. Вот
видите — здесь на полях заметки, которые свидетельствуют об этом. Должен
признаться, мне так и не удалось найти тогда разгадку. Правда, я был убежден в
ошибочности выводов судебного следователя. Неужели вы не помните трагедию,
происшедшую в Аббас Парва?
— Нет,
Холмс.
— А
ведь в то время мы жили еще вместе. Конечно, и мои собственные впечатления
довольно поверхностны. Информации оказалось явно недостаточно, ни одна из
сторон не пожелала воспользоваться моими услугами. Прочитайте записи сами, если
хотите.
— Может,
вы просто напомните основные моменты?
— Это
совсем не сложно. Надеюсь, мой рассказ пробудит вашу память. Имя Рондера, естественно,
вам известно. По популярности он соперничал с Уомбвеллом и Сэгнером —
знаменитыми владельцами цирковых атракционов. Однако Рондер начал много пить, и
его дела покатились под уклон. Вот тогда-то и случилась та страшная трагедия.
Караван фургонов его передвижного цирка заночевал в Аббас Парва — небольшой
деревушке в Беркшире. Цирк направлялся в Уимблдон и остановился здесь на
ночлег. Представления не давали. Деревушка была так мала, что располагаться в
ней основательно не имело смысла. Кроме прочих зверей, в труппе имелся
прекрасный североафриканский лев по кличке Король Сахары. Рондер и его жена
работали с ним в его клетке. Вот, поглядите, снимок их выступления, позволяющий
увидеть, каким чудищем был сам Рондер и какой необыкновенной красавицей — его
жена. В ходе следствия удалось установить, что на каком-то этапе лев стал
опасен. Но, видимо, привычность риска породила небрежность, и внимания на это
не обратили. Льва кормили по ночам либо сам Рондер, либо его жена. Иногда —
оба. Никому другому кормление не доверялось: хищник должен твердо знать своих
благодетелей. Так вот, в ту ночь, семь лет назад, когда они вдвоем вошли в
клетку, чтобы покормить питомца, разыгралась кровавая драма. Около полуночи
весь цирковой лагерь оказался разбужен громким ревом хищника и пронзительными
женскими криками. Все служители цирка выбежали из палаток с фонарями, в свете
которых их глазам предстало ужасающее зрелище. Метрах в десяти от открытой
клетки распростерлось тело Рондера с проломленным черепом и глубокими ссадинами
на голове. Возле распахнутой двери навзничь лежала его жена. Разъяренный зверь
рвал женщине лицо, и казалось, его не остановить. Несколько артистов цирка, в
том числе силач Леонардо и клоун Григе, шестами кое-как оттеснили льва. Им
удалось загнать его в клетку. Как все это могло произойти? В свидетельских
показаниях не содержалось ничего интересного. Правда, кто-то сказал, что миссис
Рондер, когда ее переносили в вагончик, кричала в бреду: «Предатель! Трус!»
Прошло шесть месяцев, прежде чем она смогла дать показания. Но тем не менее
дознание было проведено и завершилось вынесением вердикта: смерть в результате
несчастного случая.
— Предполагать
что-то иное было бы нелепо, — вмешался я.
— Возможно;
вы были бы и правы, друг мой, только некоторые обстоятельства тогда насторожили
молодого следователя Эдмундса из беркширской полиции. О, это был проворный
малый! Потом он уехал работать в Индию. От него я и услышал подробности этого
дела, когда он однажды зашел ко мне отдохнуть и выкурить трубку.
— Кажется,
я его помню: худощавый мужчина с абсолютно белыми волосами.
— Именно!
Я полагаю, скоро вы все вспомните.
— Ну
а что же его смущало?
— Восстановить
ход событий оказалось дьявольски трудно. Представьте себе: лев вырывается на свободу,
делает несколько прыжков и оказывается рядом с Рондером. Укротитель обращается
в бегство — ведь следы когтей были на затылке. Но лев сбивает его с ног и,
вместо того чтобы бежать дальше, возвращается к женщине, находившейся возле
самой клетки, и раздирает ей лицо. Как вы считаете, может насторожить такое
поведение зверя? Может! Да еще эти восклицания женщины в полубредовом
состоянии, которые, видимо, должны были означать, что муж подвел миссис Рондер.
Но есть и кое-что более любопытное. В деле имелись показания, утверждавшие, что
именно в тот момент, когда зарычал лев и в ужасе закричала женщина, раздался
испуганный крик мужчины.
— Без
сомнения, это был Рондер.
— Ну,
знаете, человек с проломленным черепом едва ли способен кричать. Однако по
крайней мере двое свидетелей утверждали, что слышали мужской голос одновременно
с женским.
— Вероятно,
к тому времени крики уже неслись по всему лагерю. Что же касается остальных
пунктов, вызывающих настороженность, то, думаю, смогу предложить разгадку.
— Буду
рад услышать.
— Супруги
находились шагах в десяти от клетки, когда лев вырвался на свободу. Муж обратился
в бегство, но был сбит с ног. Жена решила укрыться в клетке и захлопнуть
дверцу, — это было бы для нее единственным спасением. Она бросилась туда и
уже почти достигла цели, когда зверь ринулся за ней, догнал и повалил на землю.
Действия мужа, который своим бегством возбудил ярость хищника, вызвали
справедливый гнев у женщины. Вдвоем они могли попытаться усмирить льва. Потому
она и воскликнула: «Трус!»
— Блестяще,
Уотсон! Правда, в вашей жемчужине имеется существенный изъян.
— Что
за изъян, Холмс?
— Если
они оба находились на расстоянии десяти шагов от клетки, каким же образом зверю
удалось освободиться? И почему он так свирепо набросился на них? Ведь Король
Сахары привык работать с хозяевами в клетке и выполнять различные трюки.
— Скорее
всего, кто-то непонятным образом разъярил хищника.
Холмс
задумался, потом сказал:
— Видите
ли, Уотсон, некоторые факты говорят в поддержку вашей версии. Врагов у Рондера
было предостаточно. Эдмундс рассказывал мне, каким страшным человеком он
становился, когда напивался. Именно воспоминания о покойном, я полагаю, и
являлись причиной ночных криков о чудовище, про которое упоминала наша
посетительница. Однако пока любые предположения беспочвенны. Вон там на буфете
стоит бутылка хорошего вина и холодная куропатка. Нам следует немного
подкрепиться, прежде чем отправиться в путь.
Когда
экипаж доставил нас к дому, принадлежавшему миссис Меррилоу, дородная хозяйка
скромного уединенного жилища ждала у распахнутых дверей. Не вызывало сомнений,
что ее главным образом беспокоила перспектива потерять выгодную квартирантку.
Поэтому, прежде чем провести нас наверх, миссис Меррилоу попросила не говорить
и не делать ничего, способного привести к столь нежелательным последствиям.
Успокоив хозяйку, мы проследовали за ней наверх по лестнице, застеленной
недорогим ковром, и оказались в комнате, где жила таинственная незнакомка.
Прежде
эта женщина держала в неволе диких зверей, а теперь судьба ее самое превратила
в существо, загнанное в клетку. Миссис Рондер сидела в продавленном кресле,
расположенном в темном углу. Долгие годы бездействия сделали ее фигуру тяжелой,
а ведь наверняка в прежние времена она была очень хороша. Лицо квартирантки
скрывалось за плотной вуалью, опускавшейся до верхней губы. Открытыми
оставались только красивый рот и изящный подбородок. Да, это была незаурядной
красоты женщина. И голос у нее оказался ровным и приятным.
— Мое
имя вам, конечно, знакомо, мистер Холмс, — произнесла она. — Я знала,
что, услышав его, вы непременно придете ко мне.
— Совершенно
верно, мадам. Хотя, право, не понимаю, откуда вам известно о моем интересе…
— После
выздоровления меня допрашивал мистер Эдмундс из местной полиции. Мне пришлось
тогда обмануть его. Возможно, сказать всю правду было разумней?
— В
любом случае скрывать истину нехорошо. Но почему же вы ее скрыли?
— Потому
что от этого зависела судьба другого человека. Он оказался существом никчемным,
я знаю, но мне не хотелось сознательно губить его. Мы были так близки с ним!
— А
разве теперь этого препятствия не существует?
— Да,
сэр. Мужчина, о котором я говорю, уже мертв.
— Тогда
почему бы сейчас не сообщить полиции все, что вам известно?
— Я
обязана думать еще об одном человеке — о себе. Публичного скандала и сплетен,
которые неминуемо вызовет новое полицейское разбирательство, мне не вынести.
Жить и так осталось совсем мало. Хочется умереть спокойно. Но в то же время
просто необходимо найти справедливого, рассудительного человека и доверить ему
мою печальную историю, чтобы он смог все разъяснить, когда меня не станет.
— Вы
мне льстите, мадам. Но у меня свои принципы. Не стану заранее обещать, что
после вашего рассказа не сочту своим долгом передать дело в руки полиции.
— Думаю,
этого не потребуется, мистер Холмс. Я достаточно хорошо изучила ваши методы работы,
поскольку на протяжении семи последних лет слежу за уголовной хроникой. Судьба
оставила мне единственное удовольствие — чтение, и я интересуюсь практически
всем… Итак, рискну рассказать о своей трагедии.
— Мы
готовы внимательно выслушать вас.
Женщина
подошла к комоду и достала из ящика фотографию. Человек, изображенный на ней,
очевидно, был акробатом. Настоящий атлет удивительного телосложения, снятый со
скрещенными на могучей груди огромными руками и улыбкой, пробивающейся сквозь
густые усы, — самодовольной улыбкой мужчины, одержавшего множество побед.
— Это
Леонардо, — сказала она. — А это… мой муж.
Второе
лицо было ужасным, так явственно выделялись на нем звериные черты. Такой, как у
него, отвратительный рот легко представить постоянно чавкающим, с пеной ярости
на губах. Во взгляде узких злых глазок ощущалась неприкрытая враждебность,
обращенная на весь мир. Обрюзгшая физиономия, на которой словно начертано:
грубиян, негодяй, чудовище.
— Эти
два фото помогут вам, джентльмены, понять историю бедной цирковой девочки, выросшей
на арене. В десять лет я уже прыгала сквозь обруч, а когда подросла и
повзрослела, Рондер влюбился в меня, если так можно сказать о его низменной
страсти. В недобрый час мы заключили брачный союз, и с того дня я словно в ад
попала. Он стал дьяволом, постоянно мучившим меня. В цирке все знали, как муж
ко мне относился. Бросал меня ради других женщин. А если я начинала
протестовать, связывал мне руки и ноги и истязал хлыстом. Меня тайком жалели,
его осуждали, но сделать ничего не могли — боялись. Рондер вызывал у окружающих
страх, а когда напивался — в нем просыпалась кровожадность. Время от времени
его судили за оскорбление действием, угрозы или жестокое обращение с животными,
но штрафы ровно ничего для него не значили: денег у него было много. От нас
ушли лучшие артисты, и авторитет цирка заметно пошатнулся. Былую славу немного
поддерживали только Леонардо, я да наш клоун, малыш Джимми Григс, который
старался, как мог, сохранить программу, хотя у него тоже не имелось особых
поводов для веселья.
Со
временем Леонардо стал все больше и больше входить в мою жизнь. Вы видели,
каким он был. Потом-то я узнала, какая мелкая душонка скрывалась за
великолепной внешностью. Однако по сравнению с мужем силач казался мне сущим
ангелом. Он жалел меня и помогал, чем мог. В конце концов наши отношения
переросли в любовь — глубокую и страстную, такую, о какой я лишь мечтала. Муж
подозревал нас, но Леонардо был единственным в цирке человеком, которого он
побаивался. И Рондер мстил, мучая меня больше обычного. Однажды вечером мои
крики услышал Леонардо и прибежал к дверям нашего вагончика. Трагедии тогда
едва удалось избежать, но скоро я и Леонардо, мой любимый Леонардо, поняли, что
иного выхода нет: мой муж должен умереть.
Леонардо
обладал ясным умом, он-то и придумал все. Говорю это не для того, чтобы
обвинить сейчас только его. Я готова была идти с ним на что угодно. Просто на
такой план у меня не хватило бы воображения. Мы… Леонардо изготовил тяжелую
дубинку и на ее свинцовой головке укрепил пять длинных стальных гвоздей с
остриями, торчащими наподобие выпущенных когтей на львиной лапе. Ею и
собирались нанести Рондеру смертельный удар, а оставленный след
свидетельствовал бы о том, что все совершил лев, которого мы собирались потом
выпустить из клетки.
Когда
муж и я, по обыкновению, отправились кормить своего Короля, стояла кромешная
тьма. В оцинкованном ведре мы несли сырое мясо. Леонардо прятался за углом
большого фургона, мимо которого лежал наш путь к клетке. Леонардо замешкался и
не успел нанести удар, когда Рондер проходил рядом с ним. Тогда он на цыпочках
последовал за нами, и я услышала, как его дубинка проломила мужу череп.
Подбежав к клетке, я открыла защелку.
А затем
случилось непредвиденное. Вы, вероятно, знаете, как хорошо чувствуют хищники человеческую
кровь. Некий неведомый нам инстинкт мгновенно сработал. И едва решетчатая дверь
оказалась приоткрытой, зверь выскочил на свободу и в тот же миг ринулся на
меня. Леонардо мог прийти на помощь, но растерялся и с воплем ужаса бросился
прочь. Я видела все своими глазами. Тут страшные клыки сомкнулись на моем лице.
Попыталась руками оттолкнуть огромную окровавленную пасть и позвать на помощь,
затем услышала, что наш лагерь пришел в движение. От горячего зловонного
дыхания я почти лишилась чувств и уже не ощущала боли. Смутно помню нескольких
подбежавших мужчин. Среди других там были Леонардо и Григс. Больше в моем сознании
не сохранилось ничего, мистер Холмс. Долгие месяцы прошли в беспамятстве. Когда
же наконец я пришла в себя и увидела в зеркале свое лицо… о ужас! Что со мной было!
Я проклинала своего Короля за то, что он оставил мне жизнь. Хорошо, что я имела
деньги и могла позволить себе уединенную жизнь. Словно раненое жалкое животное,
я забилась в нору, чтобы ждать своей смерти. Таков конец Эжени Рондер.
Несчастная
женщина завершила свой рассказ, и мы долго сидели молча. Потом Холмс протянул
руку и ободряюще похлопал ее по плечу с выражением такого участия, которое я
редко наблюдал у него.
— Сочувствую
вам, — произнес он. — Судьба обошлась с вами жестоко. Что же стало
потом с Леонардо?
— С
тех пор я не виделась с ним, но не осуждала его, потому что видела, во что
превратил меня зверь. Я продолжала любить, хотя Леонардо, бросив меня в когтях
зверя, затем покинул вообще. И все-таки я не могла отправить его на каторгу.
Поверьте мне, мистер Холмс, вовсе не из страха наказания, грозившего мне самой.
Разве есть что-нибудь более ужасное, чем существование, подобное моему?
— А
теперь он мертв?
— Да,
месяц назад утонул во время купания где-то возле Маргейта. Сообщение о его
гибели я прочитала в газете.
— Куда
делась его дубинка с пятью когтями? Именно она является самым, необычным и неповторимым
моментом во всей этой истории.
— Не
могу сказать, мистер Холмс.
— Ну,
хорошо. Сейчас это не имеет особого значения. Дело-то уже закрыто.
— Да, —
ответила женщина, — теперь дело закрыто наверняка.
Мы
поднялись, чтобы уйти, но что-то в голосе женщины насторожило Холмса. Он
поспешно повернулся к ней.
— Помните,
миссис Рондер: жизнь, какой бы она ни была, прекрасна. Жизнь — это судьба, и от
судьбы своей нельзя отрекаться.
— А
кому она нужна, такая жизнь? Или судьба, как вы говорите.
— Образец
терпения, с которым переносят страдания, — сам по себе полезный урок для
нашего беспокойного мира, дорогая Эжени Рондер.
Ее
реакция на эти слова оказалась просто страшной. Она подняла вуаль и кинулась к
свету.
О, это
было ужасно! Никакие слова не способны выразить то, что мы увидели. Прекрасные
живые глаза загнанно глядели на нас, а мы видели лишь безобразные руины на ее
некогда прекрасном лице.
Когда
два дня спустя я зашел к своему другу, он с гордостью указал на небольшой
пузырек на каминной полке. Я взял его в руки. Красивая этикетка, какие бывают
на ядах. Открыв флакон, я почувствовал приятный миндальный запах.
— Синильная
кислота, — определил я.
— Именно.
Пришла по почте. Записка гласила:
«Посылаю
Вам свое искушение. Последую Вашему совету».
Думаю,
нам не составит труда угадать имя отправителя, Уотсон.[17]
|