Увеличить |
Три студента
The
Adventure of the Three Students
First
published in the Strand Magazine, June 1904, with 7 illustrations by Sidney Paget,
and in
Collier’s Weekly, Sep. 1904, with 9 illustrations by Frederic Dorr Steele.
В 1895
году ряд обстоятельств — я не буду здесь на них
останавливаться — привел мистера Шерлока Холмса и меня в один
из наших знаменитых университетских городов; мы пробыли там несколько
недель и за это время столкнулись с одним происшествием,
о котором я собираюсь рассказать, не слишком запутанным,
но весьма поучительным. Разумеется, любые подробности, позволяющие
читателю определить, в каком колледже происходило дело или кто был
преступник, неуместны и даже оскорбительны. Столь позорную историю можно
было бы предать забвению безо всякого ущерба. Однако с должным тактом
ее стоит изложить, ибо в ней проявились удивительные способности
моего друга. В своем рассказе я постараюсь избегать всего, что
позволит угадать, где именно это случилось или о ком идет речь.
Мы
остановились тогда в меблированных комнатах неподалеку от библиотеки,
где Шерлок Холмс изучал древние английские хартии, — его труды привели
к результатам столь поразительным, что они смогут послужить предметом
одного из моих будущих рассказов. И как-то вечером нас посетил один
знакомый, мистер Хилтон Сомс, — преподаватель колледжа Святого Луки.
Мистер Сомс был высок и худощав и всегда производил впечатление
человека нервозного и вспыльчивого. Но на сей раз он просто
не владел собой, и по всему было видно; что произошло нечто
из ряда вон выходящее.
— Мистер
Холмс, не сможете ли вы уделить мне несколько часов вашего
драгоценного времени? У нас в колледже случилась пренеприятная
история, и, поверьте, если бы не счастливое обстоятельство, что
вы сейчас в нашем городе, я бы и не знал, как мне
поступить.
— Я очень
занят, и мне не хотелось бы отвлекаться от своих занятий, —
отвечал мой друг. — Советую вам обратиться в полицию.
— Нет,
нет, уважаемый сэр, это невозможно. Если делу дать законный ход, его уже
не остановишь, а это как раз такой случай, когда следует любым путем
избежать огласки, чтобы не бросить тень на колледж. Вы известны
своим тактом не менее, чем талантом расследовать самые сложные дела,
и я бы ни к кому не обратился, кроме вас. Умоляю вас,
мистер Холмс, помогите мне.
Вдали
от милой его сердцу Бейкер-стрит нрав моего друга отнюдь
не становился мягче. Без своего альбома газетных вырезок, без химических
препаратов и привычного беспорядка Холмс чувствовал себя неуютно.
Он раздраженно пожал плечами в знак согласия, и наш визитер,
волнуясь и размахивая руками, стал торопливо излагать суть дела.
— Видите
ли, мистер Холмс, завтра первый экзамен на соискание стипендии Фортескью,
и я один из экзаменаторов. Я преподаю греческий язык,
и первый экзамен как раз по греческому. Кандидату на стипендию дается
для перевода большой отрывок незнакомого текста. Этот отрывок печатается
в типографии, и, конечно, если бы кандидат мог приготовить его заранее,
у него было бы огромное преимущество перед другими экзаменующимися. Вот
почему необходимо, чтобы экзаменационный материал оставался в тайне.
Сегодня
около трех часов гранки текста прибыли из типографии. Задание —
полглавы из Фукидида. Я обязан тщательно его выверить —
в тексте не должно быть ни единой ошибки. К половине пятого
работа еще не была закончена, а я обещал приятелю быть
у него к чаю. Уходя, я оставил гранки на столе. Отсутствовал
я более часа.
Вы,
наверное, знаете, мистер Холмс, какие двери у нас в колледже —
массивные, дубовые, изнутри обиты зеленым сукном. По возвращении
я с удивлением заметил в двери ключ. Я было подумал, что
это я сам забыл его в замке, но, пошарив в карманах, нашел его
там. Второй, насколько мне известно, у моего слуги, Бэннистера,
он служит у меня вот уже десять лет, и честность его вне подозрений.
Как выяснилось, это действительно был его ключ — он заходил узнать,
не пора ли подавать чай, и, уходя, по оплошности забыл ключ в дверях.
Бэннистер, видимо, заходил через несколько минут после моего ухода.
В другой раз я не обратил бы внимания на его забывчивость,
но в тот день она обернулась весьма для меня плачевно.
Едва
я взглянул на письменный стол, как понял, что кто-то рылся
в моих бумагах. Гранки были на трех длинных полосах. Когда
я уходил, они лежали на столе. А теперь я нашел одну
на полу, другую — на столике у окна, третью — там, где
оставил…
Холмс
в первый раз перебил собеседника:
— На полу
лежала первая страница, возле окна — вторая, а третья — там, где
вы ее оставили?
— Совершенно
верно, мистер Холмс. Удивительно! Как вы могли догадаться?
— Продолжайте
ваш рассказ, все это очень интересно.
— На минуту
мне пришло в голову, что Бэннистер разрешил себе недопустимую
вольность — заглянул в мои бумаги. Но он это категорически
отрицает, и я ему верю. Возможно и другое — кто-то проходил
мимо, заметил в дверях ключ и, зная, что меня нет, решил взглянуть
на экзаменационный текст. Речь идет о большой сумме денег —
стипендия очень высокая, и человек, неразборчивый в средствах, охотно
пойдет на риск, чтобы обеспечить себе преимущество.
Бэннистер
был очень расстроен. Он чуть не потерял сознание, когда стало ясно,
что гранки побывали в чужих руках. Я дал ему глотнуть бренди,
и он сидел в кресле в изнеможении, пока я осматривал
комнату. Помимо разбросанных бумаг, я скоро заметил и другие следы
незваного гостя. На столике у окна лежали карандашные стружки. Там же
я нашел кончик грифеля. Очевидно, этот негодяй списывал текст в величайшей
спешке, сломал карандаш и вынужден был его очинить.
— Прекрасно, —
откликнулся Холмс. Рассказ занимал его все больше, и к нему явно
возвращалось хорошее настроение. — Вам повезло.
— Это
не все. Письменный стол у меня новый, он покрыт отличной красной
кожей. И мы с Бэннистером готовы поклясться — кожа
на нем была гладкая, без единого пятнышка. А теперь
на поверхности стола я увидел порез длиной около трех дюймов —
не царапину, а именно порез. И не только это: я нашел
на столе комок темной замазки или глины, в нем видны какие-то мелкие
крошки, похожие на опилки. Я убежден: эти следы оставил человек,
рывшийся в бумагах. Следов на полу или каких-нибудь других улик,
указывающих на злоумышленника, не осталось. Я бы совсем потерял
голову, не вспомни я, по счастью, что вы сейчас у нас в городе.
И я решил обратиться к вам. Умоляю вас, мистер Холмс, помогите
мне! Надо во что бы то ни стало найти этого человека, иначе
придется отложить экзамен, пока не будет подготовлен новый материал,
но это потребует объяснений, и тогда не миновать скандала, который
бросит тень не только на колледж, но и на весь университет.
У меня одно желание — не допустить огласки.
— Буду
рад заняться этим делом и помочь вам, — сказал Холмс, поднимаясь
и надевая пальто. — Случай любопытный. Кто-нибудь заходил к вам
после того, как вы получили гранки?
— Даулат
Рас, студент-индус; он живет на этой же лестнице и приходил
справиться о чем-то, связанном с экзаменами.
— Он тоже
будет экзаменоваться?
— Да.
— Гранки
лежали на столе?
— Насколько
я помню, они были свернуты трубочкой.
— Но видно
было, что это гранки?
— Пожалуй.
— Больше
у вас в комнате никто не был?
— Никто.
— Кто-нибудь
знал, что гранки пришлют вам?
— Только
наборщик.
— А ваш
слуга, Бэннистер?
— Конечно,
нет. Никто не знал.
— Где
сейчас Бэннистер?
— Он так
и остался в кресле у меня в кабинете. Я очень спешил
к вам. А ему было так плохо, что он не мог двинуться
с места.
— Вы не закрыли
дверь на замок?
— Я запер
бумаги в ящик.
— Значит,
мистер Сомс, если допустить, что индус не догадался, то человек,
у которого гранки побывали в руках, нашел их случайно,
не зная заранее, что они у вас?
— По-моему,
да.
Холмс
загадочно улыбнулся.
— Ну, —
сказал он, — идемте. Случай не в вашем вкусе, Уотсон, — тут
нужно не действовать, а думать. Ладно, идемте, если хотите. Мистер
Сомс, я к вашим услугам.
Низкое
окно гостиной нашего друга, длинное, с частым свинцовым переплетом,
выходило в поросший лишайником старинный дворик колледжа.
За готической дверью начиналась каменная лестница с истертыми
ступенями. На первом этаже помещались комнаты преподавателя.
На верхних этажах жили три студента; их комнаты находились одна над
другой. Когда мы подошли, уже смеркалось. Холмс остановился
и внимательно посмотрел на окно. Затем приблизился к нему
вплотную, встал на цыпочки и, вытянув шею, заглянул в комнату.
— Очевидно,
он вошел в дверь. Окно не открывается, только маленькая
форточка, — сообщил наш ученый гид.
— Вот
как! — отозвался Холмс и, непонятно улыбнувшись, взглянул на нашего
спутника. — Что же, если здесь ничего не узнаешь, пойдемте
в дом.
Хозяин
отпер дверь и провел нас в комнату. Мы остановились
на пороге, а Холмс принялся внимательно осматривать ковер.
— К сожалению,
никаких следов, — сказал он. — Да в сухую погоду
их и не может быть. Слуга ваш, наверно, уже пришел в себя.
Вы думаете, он так и остался в кресле, когда
вы уходили? А в каком именно?
— Вон
там, у окна.
— Понятно.
Возле того столика. Теперь входите и вы. Я окончил осматривать ковер.
Примемся теперь за столик. Нетрудно догадаться, что здесь произошло.
Кто-то вошел в комнату и стал лист за листом переносить гранки
с письменного стола на маленький столик к окну — оттуда
он мог следить за двором, на случай, если вы появитесь,
и таким образом в нужную минуту скрыться.
— Меня
он увидеть не мог, — вставил Сомс, — я пришел через
калитку.
— Ага,
превосходно! Но как бы то ни было, он устроился
с гранками возле окна с этой целью. Покажите мне все три полосы.
Отпечатков пальцев нет, ни одного! Так, сначала он перенес сюда
первую и переписал ее. Сколько на это нужно времени, если сокращать
слова? Четверть часа, не меньше. Потом он бросил эту полосу
и схватил следующую. Дошел до середины, но тут вернулись вы,
и ему пришлось немедленно убираться прочь; он так торопился, что
не успел даже положить на место бумаги и уничтожить следы. Когда
вы входили с лестницы, вы, случайно, не слышали поспешно
удаляющихся шагов?
— Как
будто нет.
— Итак,
неизвестный лихорадочно переписывал у окна гранки, сломал карандаш
и вынужден был, как видите, чинить его заново. Это весьма интересно,
Уотсон. Карандаш был не совсем обычный. Очень толстый, с мягким
грифелем, темно-синего цвета снаружи, фамилия фабриканта вытиснена на нем
серебряными буквами, и оставшаяся часть не длиннее полутора дюймов.
Найдите такой точно карандаш, мистер Сомс, и преступник в ваших
руках. Если я добавлю, что у него большой и тупой перочинный
нож, то у вас появится еще одна улика.
Мистера
Сомса несколько ошеломил этот поток сведений.
— Я понимаю
ход ваших мыслей, — сказал он, — но как вы догадались
о длине карандаша?..
Холмс
протянул ему маленький кусочек дерева с буксами «НН», над которыми
облупилась краска.
— Теперь
ясно?
— Нет,
боюсь, и теперь не совсем…
— Вижу,
что я всегда был несправедлив к вам, Уотсон. Оказывается,
вы не единственный в своем роде. Что означают эти буквы «НН»?
Как известно, чаще всего встречаются карандаши Иоганна Фабера. Значит,
«НН» — это окончание имени фабриканта.
Он
наклонил столик так, чтобы на него падал электрический свет.
— Если
писать на тонкой бумаге, на полированном дереве останутся следы. Нет,
ничего не видно. Теперь письменный стол. Этот комок, очевидно, и есть
та темная глина, о которой вы говорили. Формой напоминает полую
пирамидку; в глине, как вы и сказали, заметны опилки. Так, так,
очень интересно! Теперь порез на столе — кожа, попросту говоря,
вспорота. Ясно. Начинается с тонкой царапины и кончается дырой
с рваными краями. Весьма вам признателен за этот интересный случай,
мистер Сомс. Куда ведет эта дверь?
— Ко мне
в спальню.
— Вы заходили
туда после того, как обнаружили посягательство на экзаменационный текст?
— Нет,
я сразу бросился к вам.
— Позвольте
мне заглянуть в спальню… Какая милая старомодная комната. Будьте любезны,
подождите немного: я осмотрю пол. Нет, ничего интересного. А что это
за портьера? Так, за ней висит одежда. Случись кому-нибудь прятаться
в этой комнате, он забрался бы сюда: кровать слишком низкая,
а гардероб — узкий. Здесь, конечно, никого нет?
Холмс
взялся за портьеру, и по его слегка напряженной и даже
настороженной позе было видно, что он готов к любой неожиданности.
Он отдернул портьеру, но там мы не увидели ничего, кроме
нескольких костюмов. Холмс обернулся и внезапно наклонился над полом.
— Ну-ка,
а это что? — воскликнул он. На полу лежала точно такая же
пирамидка из темной вязкой массы, как и на письменном столе.
Холмс на ладони поднес ее к лампе.
— Ваш
гость, как видите, оставил следы не только в гостиной,
но и в спальне, мистер Сомс.
— Что
ему было здесь нужно?
— По-моему,
это вполне очевидно. Вы пришли не с той стороны, откуда
он вас ждал, и он услыхал ваши шаги, когда вы уже были
у самой двери. Что ему оставалось? Он схватил свои вещи
и бросился к вам в спальню.
— Господи
боже мой, мистер Холмс, значит, все время, пока я разговаривал
с Бэннистером, негодяй сидел в спальне, как в ловушке,
а мы об этом и не подозревали?
— Похоже,
что так.
— Но,
возможно, все было иначе, мистер Холмс. Не знаю, обратили ли
вы внимание на окно в спальне.
— Мелкие
стекла, свинцовый переплет, три рамы, одна на петлях и достаточно
велика, чтобы пропустить человека.
— Совершенно
верно. И выходит это окно в угол двора, так что со двора одна
его часть не видна совсем. Преступник мог залезть в спальню, оставить
за шторой следы, пройти оттуда в гостиную и, наконец обнаружив, что
дверь не заперта, бежать через нее.
Холмс
нетерпеливо покачал головой.
— Давайте
рассуждать здраво, — сказал он. — Как я понял из ваших
слов, этой лестницей пользуются три студента, и они обычно проходят мимо
вашей двери.
— Да,
их трое.
— И все
они будут держать этот экзамен?
— Да.
— У вас
есть причины подозревать кого-то одного больше других?
Сомс
ответил не сразу.
— Вопрос
весьма щекотливый, — проговорил он. — Не хочется высказывать
подозрения, когда нет доказательств.
— И все-таки
у вас есть подозрения. Расскажите их нам,
а о доказательствах позабочусь я.
— Тогда
я расскажу вам в нескольких словах о всех троих. Сразу надо мной
живет Гилкрист, способный студент, отличный спортсмен, играет за колледж
в регби и крикет и завоевал первые места в барьерном беге
и прыжках в длину. Вполне достойный молодой человек. Его отец —
печальной известности сэр Джейбс Гилкрист — разорился на скачках.
Сыну не осталось ни гроша, но это трудолюбивый и прилежный
юноша. Он многого добьется.
На
третьем этаже живет Даулат Рас, индус. Спокойный, замкнутый, как большинство
индусов. Он успешно занимается, хотя греческий — его слабое место.
Работает упорно и методично.
На самом
верху комната Майлса Макларена. Когда он возьмется за дело,
то добивается исключительных успехов. Это один из самых одаренных
наших студентов, но он своенравен, беспутен и лишен всяких
принципов. На первом курсе его чуть не исключили за какую-то
темную историю с картами. Весь семестр он бездельничал и, должно
быть, очень боится этого экзамена.
— Значит,
вы подозреваете его?
— Не берусь
утверждать. Но из всех троих за него, пожалуй, я поручусь
меньше всего.
— Понимаю.
А теперь, мистер Сомс, познакомьте нас с Бэннистером.
Слуга
был невысокий человек лет пятидесяти, с сильной проседью, бледный, гладко
выбритый. Он не совсем еще оправился от неожиданного потрясения,
нарушившего мирный ход его жизни. Пухлое лицо его подергивала нервная судорога,
руки дрожали.
— Мы пытаемся
разобраться в этой неприятной истории, Бэннистер, — обратился
к нему хозяин.
— Понимаю,
сэр.
— Если
не ошибаюсь, вы оставили в двери ключ? — сказал Холмс.
— Да,
сэр.
— Как
странно, что его случилось с вами в тот самый день, когда
в комнате были столь важные бумаги.
— Да,
сэр, очень неприятно. Но я забывал ключ и раньше.
— Когда
вы вошли в комнату?
— Около
половины пятого. В это время я обычно подаю мистеру Сомсу чай.
— Сколько
вы здесь пробыли?
— Я увидел,
что его нет, и сейчас же вышел.
— Вы заглядывали
в бумаги на столе?
— Нет,
сэр, как, можно!
— Почему
вы оставили ключ в двери?
— У меня
в руках был поднос. Я хотел потом вернуться за ключом.
И забыл.
— В двери
есть пружинный замок?
— Нет,
сэр.
— Значит,
она стояла открытой все время?
— Да,
сэр.
— И выйти
из комнаты было просто?
— Да,
сэр.
— Вы очень
разволновались, когда мистер Сомс вернулся и позвал вас?
— Да,
сэр. Такого не случалось ни разу за все годы моей службы.
Я чуть сознания не лишился, сэр.
— Это
легко понять, А где вы были, когда вам стало плохо?
— Где,
сэр? Да вот тут, около дверей.
— Странно,
ведь вы сели на кресло там, в углу. Почему вы выбрали
дальнее кресло?
— Не знаю,
сэр, мне было все равно, куда сесть.
— По-моему,
он не совсем ясно помнит, что происходило, мистер Холмс. Вид
у него бил ужасный — побледнел как смерть.
— Сколько,
вы здесь пробыли по уходе хозяина?
— С минуту,
не больше. Потом я запер дверь и пошел к себе.
— Кого
вы подозреваете?
— Сэр,
я не берусь сказать. Не думаю, что во всем университете
найдется хоть один джентльмен, способный ради выгоды на такой поступок.
Нет, сэр, в это я поверить не могу.
— Благодарю
вас, это все, — заключил Холмс. — Да, еще один вопрос. Кому-нибудь
из трех джентльменов, у которых, вы служите, вы упоминали
об этой неприятности?
— Нет,
сэр, никому.
— А видели
кого-нибудь из них?
— Нет,
сэр, никого.
— Прекрасно.
Теперь, мистер Сомс, с вашего позволения осмотрим двор.
Три
желтых квадрата светились над нами в сгущавшихся сумерках.
— Все
три пташки у себя в гнездышках, — сказал Холмс, взглянув
наверх. — Эге, а это что такое? Один из них, кажется,
не находит себе места.
Он
говорил об индусе, чей темный силуэт вдруг появился на фоне спущенной
шторы. Студент быстро шагал взад и вперед во комнате.
— Мне
бы хотелось на них взглянуть, — сказал Холмс. — Это можно
устроить?
— Нет
ничего проще, — ответил Сомс. — Наши комнаты — самые старинные
в колледже, и неудивительно, что здесь бывает много посетителей,
желающих на них посмотреть. Пойдемте, я сам вас проведу.
— Пожалуйста,
не называйте ничьих фамилий! — попросил Холмс, когда
мы стучались к Гилкристу.
Нам
открыл высокий и стройный светловолосый юноша и, услышав о цели
нашего посещения, пригласил войти.
Комната
действительно представляла собой любопытный образец средневекового интерьера.
Холмса так пленила одна деталь, что он решил тут же зарисовать
ее в блокнот, сломал карандаш и был вынужден попросить другой
у хозяина, а кончил тем, что попросил у него еще
и перочинный нож. Такая же любопытная история приключилась
и в комнатах у индуса — молчаливого, низкорослого человека
с крючковатым носом. Он поглядывал на нас с подозрением
и явно обрадовался, когда архитектурные исследования Холмса пришли
к концу. Незаметно было, чтобы во время этих визитов Холмс нашел
улику, которую искал. У третьего студента нас ждала неудача. Когда
мы постучали, он не пожелал нам открыть и вдобавок
разразился потоком брани.
— А мне
плевать, кто вы! Убирайтесь ко всем чертям! — донесся из-за двери
сердитый голос. — Завтра экзамен, и я не позволю, чтоб меня
отрывали от дела.
Наш гид
покраснел от негодования.
— Грубиян! —
возмущался он, когда мы спускались по лестнице. — Конечно,
он не мог знать, что это стучу я. Но все-таки его поведение
в высшей степени невежливо, а в данных обстоятельствах
и подозрительно.
Реакция
Холмса была довольно необычной.
— Вы не можете
мне точно сказать, какого он роста? — спросил Холмс.
— По
правде говоря, мистер Холмс, не берусь. Он выше индуса,
но не такой высокий, как Гилкрист. Что-нибудь около пяти футов
и шести дюймов.
— Это
очень важно, — сказал Холмс. — А теперь, мистер Сомс, разрешите
пожелать вам спокойной ночи.
Наш гид
вскричал в смятении и испуге:
— Боже
праведный, мистер Холмс, неужели вы оставите меня в такую минуту! Вы,
кажется, не совсем понимаете, как обстоит дело. Завтра экзамен.
Я обязан принять самые решительные меры сегодня же вечером.
Я не могу допустить, чтобы экзамен состоялся, если кому-то известен
материал. Надо выходить из этого положения.
— Оставьте
все, как есть. Я загляну завтра поутру, и мы все обсудим. Кто
знает, быть может, к тому времени у меня появятся какие-то дельные
предложения. А пока ничего не предпринимайте, решительно ничего.
— Хорошо,
мистер Холмс.
— И будьте
совершенно спокойны. Мы непременно что-нибудь придумаем. Я возьму
с собой этот комок черной глины, а также карандашные стружки.
До свидания.
Когда
мы вышли в темноту двора, то снова взглянули на окна. Индус
все шагал по комнате. Других не было видно.
— Ну,
Уотсон, что вы об этом думаете? — спросил Холмс
на улице. — Совсем как игра, которой развлекаются
на досуге, — вроде фокуса с тремя картами, правда? Вот вам трое.
Нужен один из них. Выбирайте. Кто по-вашему?
— Сквернослов
с последнего этажа. И репутация у него самая дурная.
Но индус тоже весьма подозрителен. Что это он все время расхаживает
взад и вперед?
— Ну,
это ни о чем не говорит. Многие ходят взад и вперед, когда
учат что-нибудь наизусть.
— Он очень
неприязненно поглядывал на нас.
— Вы бы
поглядывали точно так же, если бы накануне трудного экзамена к вам
ворвалась толпа ищущих развлечения бездельников. В этом как раз нет ничего
особенного. И карандаши, и ножи у всех тоже в порядке. Нет,
мои мысли занимает совсем другой человек.
— Кто?
— Бэннистер,
слуга. Он каким-то образом причастен к этой истории.
— Мне
он показался безукоризненно честным человеком.
— И мне.
Это как раз и удивительно. Зачем безукоризненно честному человеку… Ага,
вот и большой писчебумажный магазин. Начнем поиски отсюда.
В городе
было всего четыре мало-мальски приличных писчебумажных магазина,
и в каждом Холмс показывал карандашные стружки и спрашивал, есть
ли в магазине такие карандаши. Всюду отвечали, что такой карандаш можно
выписать, но размера он необычного и в продаже бывает
редко. Моего друга, по-видимому, не особенно огорчила неудача;
он только пожал плечами с шутливой покорностью.
— Не вышло,
мой дорогой Уотсон. Самая надежная и решающая улика не привела
ни к чему. Но, по правде говоря, я уверен, что
мы и без нее сумеем во всем разобраться. Господи! Ведь уже около
девяти, мой друг, а хозяйка, помнится мне, говорила что-то насчет зеленого
горошка в половине восьмого. Смотрите, Уотсон, как бы вам из-за вашего
пристрастия к табаку и дурной привычки вечно опаздывать к обеду
не отказали от квартиры, а заодно, чего доброго, и мне.
Это, право, было бы неприятно, во всяком случае сейчас, пока
мы не решили странную историю с нервным преподавателем,
рассеянным слугой и тремя усердными студентами.
Холмс
больше не возвращался в тот день к этому делу, хотя после нашего
запоздалого обеда он долго сидел в глубокой задумчивости.
В восемь утра, когда я только что закончил свой туалет,
он пришел ко мне в комнату.
— Ну,
Уотсон, — сказал он, — пора отправляться в колледж святого Луки.
Вы можете один раз обойтись без завтрака?
— Конечно.
— Сомс
до нашего прихода будет как на иголках.
— А у вас
есть для него добрые вести?
— Кажется,
есть.
— Вы решили
эту задачу?
— Да,
мой дорогой Уотсон, решил.
— Неужели
вам удалось найти какие-то новые улики?
— Представьте
себе, да! Я сегодня поднялся чуть свет, в шесть утра б,ыл уже
на ногах, и не зря. Два часа рыскал по окрестности, отмерил,
наверно, не менее пяти миль — и вот, смотрите!
Он
протянул мне руку. На ладони лежали три пирамидки вязкой тёмной глины.
— Послушайте,
Холмс, но вчера у вас было только две.
— Третья
прибавилась сегодня утром. Понятно, что первая и вторая пирамидки того же
происхождения, что и третья. Не так ли, Уотсон? Ну, пошли, надо
положить конец страданиям нашего друга Сомса.
И,
действительно, мы застали несчастного преподавателя в самом плачевном
состоянии. Через несколько часов начинался экзамен, а он все еще
не знал, как ему поступить — предать ли свершившееся гласности или
позволить виновному участвовать в экзамене на столь высокую
стипендию. Он места себе не находил от волнения и с протянутыми
руками бросился к Холмсу.
— Какое
счастье, что вы пришли! А я боялся, вдруг вы отчаялись
и решили отказаться от этого дела. Ну, как мне быть? Начинать
экзамен?
— Непременно.
— А негодяй…
— Он не будет
участвовать.
— Так
вы знаете, кто он?
— Кажется,
знаю. А чтобы история эта не вышла наружу, устроим своими силами
нечто вроде небольшого полевого суда. Сядьте, пожалуйста, вон там, Сомс!
Уотсон, вы здесь! А я займу кресло посредине. Я думаю,
у нас сейчас достаточно внушительный вид, и мы заставим трепетать
преступника. Позвоните, пожалуйста, слуге.
Вошел
Бэннистер и, увидев грозное судилище, отпрянул в изумлении и страхе.
— Закройте
дверь, Бэннистер, — сказал Холмс. — А теперь расскажите всю
правду о вчерашнем.
Слуга
переменился в лице.
— Я все
рассказал вам, сэр.
— Вам
нечего добавить?
— Нечего,
сэр.
— Что
ж, тогда я должен буду высказать кое-какие свои предположения. Садясь
вчера в это кресло, вы хотели скрыть какой-то предмет, который мог бы
разоблачить незваного гостя?
Бэннистер
побледнел как полотно.
— Нет,
нет, сэр, ничего подобного.
— Это
всего лишь только предположение, — вкрадчиво проговорил Холмс. —
Признаюсь откровенно, я не сумею этого доказать.
Но предположение это вполне вероятно: ведь стоило мистеру Сомсу скрыться
за дверью, как вы тут же выпустили человека, который прятался
в спальне.
Бэннистер
облизал пересохшие губы.
— Там
никого не было, сэр.
— Мне
прискорбно это слышать, Бэннистер. До сих пор вы еще, пожалуй,
говорили правду, но сейчас, безусловно, солгали.
Лицо
слуги приняло выражение мрачного упрямства.
— Там
никого не было, сэр.
— Так
ли это, Бэннистер?
— Да,
сэр, никого.
— Значит,
вы не можете сообщить нам ничего нового. Не выходите,
пожалуйста, из комнаты. Станьте вон там, у дверей спальни.
А теперь, Сомс, я хочу просить вас об одном одолжении. Будьте
любезны, поднимитесь к Гилкристу и попросите его сюда.
Спустя
минуту преподаватель вернулся вместе со своим студентом. Это был
великолепно сложенный молодой человек, высокий, гибкий и подвижный,
с пружинистой походкой и приятным открытым лицом. Тревожный взгляд
его голубых глаз скользнул по каждому из нас и наконец остановился
с выражением неприкрытого страха на Бэннистере, сидевшем в углу.
— Закройте
дверь, — сказал Холмс. — Так вот, мистер Гилкрист, нас пятеро, никого
больше нет, и никто никогда не услышит о том, что сейчас здесь
будет сказано. Мы можем быть предельно откровенными друг с другом.
Объясните, мистер Гилкрист, как вы, будучи человеком честным, могли совершить
вчерашний поступок?
Злосчастный
юноша отшатнулся и с укором взглянул на Бэннистера.
— О нет,
мистер Гилкрист, я никому не сказал ни слова, ни единого
слова! — вскричал слуга.
— Да,
это верно, — заметил Холмс. — Но ваше последнее восклицание
равносильно признанию вины, и теперь, сэр, — прибавил Шерлок Холмс,
глядя на Гилкриста, — вам остается одно: чистосердечно все
рассказать.
Лицо
Гилкриста исказила судорога, он попытался было совладать с собой,
но уже в следующее мгновение бросился на колени возле стола и,
закрыв лицо руками, разразился бурными рыданиями.
— Успокойтесь,
успокойтесь, — мягко проговорил Холмс, — человеку свойственно
ошибаться, и, уж конечно, никому не придет в голову назвать вас
закоренелым преступником. Вам, наверное, будет легче, если я сам расскажу
мистеру Сомсу, что произошло, а вы сможете поправить меня там, где
я ошибусь. Договорились? Ну, ну, не отвечайте, если вам это трудно.
Слушайте и следите, чтобы я не допустил по отношению к вам
ни малейшей несправедливости.
Дело
начало для меня проясняться с той минуты, мистер Сомс, как
вы объяснили мне, что никто, даже Бэннистер, не мог знать, что гранки
находятся в вашей комнате. Наборщик, безусловно, отпадал, —
он мог списать текст еще в типографии. Индуса я тоже исключил:
ведь гранки были скатаны трубкой и он, конечно, не мог догадаться,
что это такое. С другой стороны, в чужую комнату случайно попадает
какой-то человек, и это происходит в тот самый день, когда
на столе лежит экзаменационный текст. Такое совпадение, на мой
взгляд, невероятно. И я сделал вывод: вошедший знал о лежащем
на столе тексте. Откуда он это знал?
Когда
я подошел к вашему дому, я внимательно осмотрел окно. Меня
позабавило ваше предположение, будто я обдумываю возможность проникнуть
в комнату через окно — при свете дня, на глазах у всех, кто
живет напротив. Мысль, разумеется, нелепая. Я прикидывал в уме,
какого роста должен быть человек, чтобы, проходя мимо, увидеть через окно
бумаги, лежавшие на столе. Во мне шесть футов, и я, только поднявшись
на цыпочки, увидел стол. Никому ниже шести футов это бы не удалось.
Тогда у меня возникло такое соображение: если один из трех студентов
очень высокого роста, то в первую очередь следует заняться им.
Когда
мы вошли и я осмотрел комнату, столик у окна дал мне еще
одну нить. Письменный стол представлял загадку, пока вы не упомянули,
что Гилкрист занимается прыжками в длину. Тут мне стало ясно все,
не хватало нескольких доказательств, и я их поспешил
раздобыть.
Теперь
послушайте, как все произошло. Этот молодой человек провел день
на спортивной площадке, тренируясь в прыжках. Когда он возвращался
домой, у него были с собой спортивные туфли, у которых, как
вы знаете, на подошвах острые шипы. Проходя мимо вашего окна, он,
благодаря высокому росту, видел на столе свернутые трубкой бумаги
и сообразил, что это может быть. Никакой беды не случилось бы, если б
он не заметил ключа, случайно забытого слугой. Его охватило
непреодолимое желание войти и проверить, действительно ли это гранки.
Опасности в этом не было: ведь он всегда мог притвориться, что
заглянул к вам по делу. Увидев, что это действительно гранки,
он не мог побороть искушения. Туфли он положил
на письменный стол. А что вы положили на кресло
у окна?
— Перчатки, —
тихо ответил молодой человек.
— Значит,
на кресле были перчатки. — Холмс торжествующе взглянул
на Бэннистера. — А потом он взял первый лист и стал
переписывать на маленьком столике. Окончив первый, принялся
за второй. Он думал, что вы вернетесь через ворота, которые
видны в окно. А вы вернулись, мистер Сомс, через боковую
калитку. Внезапно прямо за порогом послышались ваши шаги. Забыв про перчатки,
студент схватил туфли и метнулся в спальню. Видите, царапина
на столе отсюда малозаметна, а со стороны спальни она резко
бросается в глаза. Это убедительно свидетельствует, что туфлю дернули
в этом направлении и что виновный спрятался в спальне. Земля,
налипшая вокруг одного из шипов, осталась на столе, комок
с другого шипа упал на пол в спальне. Прибавлю к этому, что
нынче утром я ходил на спортивную площадку, где тренируются
в прыжках; участок этот покрыт темной глиной. Я захватил с собой
комок глины и немного тонких рыжеватых опилок — ими посыпают землю,
чтобы спортсмен, прыгая, не поскользнулся. Так все было, как
я рассказываю, мистер Гилкрист?
Студент
теперь сидел выпрямившись.
— Да,
сэр, именно так, — сказал он.
— Боже
мой, неужели вам нечего добавить? — воскликнул Сомс.
— Есть,
сэр, но я просто не могу опомниться, так тяжело мне это позорное
разоблачение. Я не спал сегодня всю ночь и под утро, мистер
Сомс, написал вам письмо. Раньше, чем узнал, что все открылось. Вот это письмо,
сэр: «Я решил не сдавать экзамена. Мне предлагали не так давно поступить
офицером в родезийскую армию, и на днях я уезжаю
в Южную Африку».
— Я очень
рад, что вы не захотели воспользоваться плодами столь бесчестного
поступка, — сказал Сомс. — Но что заставило вас принять такое
решение?
Гилкрист
указал на Бэннистера.
— Это
он наставил меня на путь истинный.
— Послушайте,
Бэннистер, — сказал Холмс, — из всего мной рассказанного ясно,
что только вы могли выпустить из комнаты этого молодого человека:
ведь мистер Сомс оставил вас одного, а уходя, вы должны были запереть
дверь. Бежать через окно, как видите, невозможно. Так не согласитесь ли
вы поведать нам последнюю неразгаданную страничку этой истории
и объяснить мотивы вашего поведения?
— Все
очень просто, сэр, если, конечно, знать подоплеку. Но догадаться
о ней невозможно, даже с вашим умом. В свое время, сэр,
я служил дворецким у сэра Джейбса Гилкриста, отца этого юного
джентльмена. Когда сэр Гилкрист разорился, я поступил сюда,
в колледж, но старого хозяина не забывал, а ему туго тогда
приходилось. В память о прошлых днях я чем мог служил его сыну.
Так вот, сэр, когда мистер Сомс поднял вчера тревогу, зашел
я в кабинет и вижу на кресле желтые перчатки мистера
Гилкриста. Я их сразу узнал и все понял. Только бы их не увидел
мистер Сомс — тогда дело плохо. Ни жив ни мертв упал
я в кресло и не двигался до тех пор, пока мистер Сомс
не пошел за вами. В это время из спальни выходит мой
молодой хозяин и во всем признается… А ведь я его младенцем
на коленях качал, — ну как мне было не помочь ему!
Я сказал ему все, что сказал бы ему покойный отец, объяснил, что добра
от такого поступка не будет, и выпустил его. Можно меня винить
за это, сэр?
— Нет,
конечно, — от всего сердца согласился Холмс, поднимаясь
с кресла. — Ну вот, Сомс, тайна раскрыта, а нас дома ждет
завтрак. Пойдемте, Уотсон. Я надеюсь, сэр, что в Родезии вас ждет
блестящая карьера. Однажды вы оступились. Но впредь пусть вами
руководят во всем лишь самые высокие устремления.
|