Мобильная версия
 

Литературная мозаика

  Автор:
Оригинальное название: A Literary Mosaic
Метки: Комедия
Язык оригинала: Английский
Год:
Входит в основной список: Нет
Купить и скачать: Загрузка...
Скачать ознакомительный фрагмент: Загрузка...
Читать ознакомительный фрагмент: Загрузка...

Описание:

С отроческих лет во мне жила твёрдая, несокрушимая уверенность в том, что моё истинное призвание - Литература. Но найти сведущего человека. который проявил бы ко мне участие, оказалось, как это ни странно, невероятно трудным. Правда, близкие друзья, ознакомившись с моими вдохновенными творениями, случалось, говорили: "А знаешь, Смит, не так уж плохо!" или "Послушай моего совета, дружище, отправь это в какой-нибудь журнал", - и у меня не хватало мужества признаться, что мои опусы побывали чуть ли не у всех лондонских издателей, всякий раз возвращаясь с необычайной быстротой и пунктуальностью и тем наглядно показывая исправную и чёткую работу нашей почты.

Будь мои рукописи бумажными бумерангами, они не могли бы с большей точностью попадать обратно в руки пославшего их неудачника. Как это мерзко и оскорбительно, когда безжалостный почтальон вручает тебе свёрнутые в узкую трубку мелко исписанные и теперь уже потрёпанные листки, всего несколько дней назад такие безукоризненно свежие. сулившие столько надежд! И какая моральная низость сквозит в смехотворном доводе издателя: "из-за отсутствия места"! Но тема эта слишком неприятна, к тому же уводит от задуманного мною простого изложения фактов.

С 17 и до 23 лет я писал так много, что был подобен непрестанно извергающемуся вулкану. Стихи и рассказы, статьи и обзоры - ничто не было чуждо моему Перу. Я готов был писать что угодно и о чём угодно, начиная с морской змеи и кончая небулярной космогонической теорией, и смело могу сказать, что, затрагивая тот или иной вопрос, я почти всегда Старался осветить его с новой точки зрения. Однако больше всего МЕНЯ привлекала поэзия и художественная проза. Какие слёзы проливал я над страданиями своих героинь, как смеялся над забавными выходками своих комических персонажей! Увы, я так и не встретил никого, кто бы сошёлся со мной в оценке моих произведений, а неразделённые восторги собственным талантом, сколь бы ни были они искренни, скоро остывают. Отец отнюдь не поощрял мои литературные занятия, почитая их пустой тратой времени и денег. и в конце концов я был вынужден отказаться от мечты стать независимым литератором и занял должность клерка в коммерческой фирме, ведущей оптовую торговлю с Западной Африкой.

Но, даже принуждаемый к ставшим моим уделом прозаическим обязанностям конторского служащего, я оставался верен своей первой любви и вводил живые краски в самые банальные деловые письма, весьма, как мне передавали, изумляя тем адресатов. Мой тонкий сарказм заставлял хмуриться и корчиться уклончивых кредиторов. Иногда, подобно Сайласу Веггу, я вдруг переходил на стихотворную форму, придавай возвышенный стиль коммерческой корреспонденции. Что может быть изысканнее, например, вот этого, переложенного мною на стихи распоряжения фирмы, адресованного капитану одного из её судов?

Из Англии вам должно, капитан, отплыть
В Мадеру - бочки с солониной там сгрузить.
Оттуда в Тенериф вы сразу курс берите:
С канарскими купцами востро ухо держите.
Ведите дело с толком, не слишком торопитесь,
Терпения и выдержки побольше наберитесь.
До Калабара дальше с пассатами вам плыть.
И на Фернандо-По и в Бонни заходить.

И так четыре страницы подряд. Капитан не только не оценил по достоинству этот небольшой шедевр, но на следующий же день явился в контору и с неуместной горячностью потребовал. чтобы ему объяснили. что всё это значит, и мне пришлось перевести весь текст обратно на язык прозы. На сей раз, как и в других подобных случаях, мой патрон сурово меня отчитал - излишне говорить, что человек этот не обладал ни малейшим литературным вкусом!

Но всё сказанное - лишь вступление к главному.

Цитата:

« Примерно на десятом году служебной лямки я получил наследство – небольшое, но при моих скромных потребностях вполне достаточное. Обретя вдруг независимость, я снял уютный домик подальше от лондонского шума и суеты и поселился там с намерением создать некое великое произведение, которое возвысило бы меня над всем нашим родом Смитов и сделало бы мое имя бессмертным. Я купил несколько дестей писчей бумаги, коробку гусиных перьев и пузырек чернил за шесть пенсов и, наказав служанке не пускать ко мне никаких посетителей, стал подыскивать подходящую тему.

Я искал ее несколько недель, и к этому времени выяснилось, что, постоянно грызя перья, я уничтожил их изрядное количество и извел столько чернил на кляксы, брызги и не имевшие продолжения начала, что чернила имелись повсюду, только не в пузырьке. Сам же роман не двигался с места, легкость пера, столь присущая мне в юности, совершенно исчезла – воображение бездействовало, в голове было абсолютно пусто. Как я ни старался, я не мог подстегнуть бессильную фантазию, мне не удавалось сочинить ни единого эпизода, ни создать хотя бы один персонаж.

Тогда я решил наскоро перечитать всех выдающихся наглийских романистов, начиная с Даниэля Дефо и кончая современными знаменитостями: я надеялся таким образом пробудить дремлющие мысли, а также получить представление об общем направлении в литературе. Прежде я избегал заглядывать в какие бы то ни было книги, ибо величайшим моим недостатком была бессознательная, но неудержимая тяга к подражанию автору последнего прочитанного произведения. Но теперь, думал я, такая опасность мне не грозит: читая подряд всех английских классиков, я избегну слишком явного подражания кому-либо одному из них. Ко времени, к которому относится мой рассказ, я только что закончил чтение наиболее прославленных английских романов.

Было без двадцати десять вечера четвертого июня 1886 года, когда я, поужинав гренками с сыром и смочив их пинтой пива, уселся в кресло, поставил ноги на скамейку и, как обычно, закурил трубку. Пульс и температура у меня, насколько мне то известно, были совершенно нормальны. Я мог бы также сообщить о тогдашнем состоянии погоды, но, к сожалению, накануне барометр неожиданно и резко упал – с гвоздя на землю, с высоты в сорок два дюйма, и потому его показания ненадежны. Мы живем в век господства науки, и я льщу себя надеждой, что шагаю в ногу с веком.

Погруженный в приятную дремоту, какая обычно сопутствует пищеварению и отравлению никотином, я внезапно увидел, что происходит нечто невероятное: моя маленькая гостиная вытянулась в длину и превратилась в большой зал, скромных размеров стол претерпел подобные же изменения. А вокруг этого, теперь огромного, заваленного книгами и трактатами стола красного дерева сидело множество людей, ведущих серьезную беседу. Мне сразу бросились в глаза костюмы этих людей – какое-то невероятное смешение эпох. У сидевших на конце стола, ближайшего ко мне, я заметил парики, шпаги и все признаки моды двухсотлетней давности. Центр занимали джентльмены в узких панталонах до колен, высоко повязанных галстуках и с тяжелыми связками печаток. Находившиеся в противоположном от меня конце в большинстве своем были в костюмах самых что ни на есть современных – там, к своему изумлению, я увидел несколько выдающихся писателей нашего времени, которых имел честь хорошо знать в лицо. В этом обществе были две или три дамы. Мне следовало бы встать и приветствовать неожиданных гостей, но я, очевидно, утратил способность двигаться и мог только, оставаясь в кресле, прислушиваться к разговору, который, как я скоро понял, шел обо мне.

– Да нет, ей-богу же! – воскликнул грубоватого вида, с обветренным лицом человек, куривший трубку на длинном черенке и сидевший неподалеку от меня. – Душа у меня болит за него. Ведь признаемся, други, мы и сами бывали в сходных положениях. Божусь, ни одна мать не сокрушалась так о своем первенце, как я о своем Рори Рэндоме, когда он пошел искать счастья по белу свету.

– Верно, Тобиас, верно! – откликнулся кто-то почти рядом со мной. – Говорю по чести, из-за моего бедного Робина, выброшенного на остров, я потерял здоровья больше, чем если бы меня дважды трепала лихорадка. Сочинение уже подходило к концу, когда вдруг является лорд Рочестер – блистательный кавалер, чье слово в литературных делах могло и вознести и низвергнуть.
«Ну как, Дефо, – спрашивает он, – готовишь нам что-нибудь?»
«Да, милорд», – отвечаю я.
«Надеюсь, это веселая история. Поведай мне о героине – она, разумеется, дивная красавица?»
«А героини в книге нет», – отвечаю я.
«Не придирайся к словам, Дефо, – говорит лорд Рочестер, – ты их взвешиваешь, как старый прожженный стряпчий. Расскажи о главном женском персонаже, будь то героиня или нет».
«Милорд, – говорю я, – в моей книге нет женского персонажа».
«Черт побери тебя и твою книгу! – крикнул он. – Отлично сделаешь, если бросишь ее в огонь!»
И удалился в превеликом возмущении. А я остался оплакивать свой роман, можно сказать, приговоренный к смерти еще до своего рождения. А нынче на каждую тысячу тех, кто знает моего Робина и его верного Пятницу, едва ли придется один, кому довелось слышать о лорде Рочестере.

– Справедливо сказано, Дефо, – заметил добродушного вида джентльмен в красном жилете, сидевший среди современных писателей. – Но все это не поможет нашему славному другу Смиту начать свой рассказ, а ведь именно для этого, я полагаю, мы и собрались.
– Он прав, мой сосед справа! – проговорил, заикаясь, сидевший с ним рядом человек довольно хрупкого сложения, и все рассмеялись, особенно тот, добродушный, в красном жилете, который воскликнул:
– Ах, Чарли Лэм, Чарли Лэм, ты неисправим! Ты не перестанешь каламбурить, даже если тебе будет грозить виселица.— Ну нет, такая узда всякого обуздает, — ответил Чарльз Лэм, и это снова вызвало общий смех.

Мой затуманенный мозг постепенно прояснялся — я понял, как велика оказанная мне честь. Крупнейшие мастера английской художественной прозы всех столетий назначили рандеву у меня в доме, дабы помочь мне разрешить мои трудности. Многих я не узнал, но потом вгляделся пристальнее, и некоторые лица показались мне очень знакомыми — или по портретам, или по описаниям. Так, например, между Дефо и Смоллетом, которые заговорили первыми и сразу себя выдали, сидел, саркастически кривя губы, дородный старик, темноволосый, с резкими чертами лица — это был, безусловно, не кто иной, как знаменитый автор «Гулливера». Среди сидевших за дальним концом стола я разглядел Филдинга и Ричардсона и готов поклясться, что человек с худым, мертвенно-бледным лицом был Лоренс Стерн. Я заметил также высокий лоб сэра Вальтера Скотта, мужественные черты Джордж Элиот и приплюснутый нос Теккерея, а среди современников увидел Джеймса Пэйна, Уолтера Безента, леди, известную под именем «Уида», Роберта Льюиса Стивенсона и несколько менее прославленных авторов. Вероятно, никогда не собиралось под одной крышей столь многочисленное и блестящее общество великих призраков.

— Господа, — заговорил сэр Вальтер Скотт с очень заметным шотландским акцентом. — Полагаю, вы не запамятовали старую поговорку: «У семи поваров обед не готов»? Или как пел застольный бард:

Черный Джонстон и в придачу десять воинов в доспехах
напугают хоть кого,
Только будет много хуже, если Джонстона ты встретишь
ненароком Одного.

Джонстон происходил из рода Ридсдэлов, троюродных братьев Армстронгов, через брак породнившийся…

— Быть может, сэр Вальтер, — прервал его Теккерей, — вы снимете с нас ответственность и продиктуете начало рассказа этому молодому начинающему автору.
— Нет-нет! — воскликнул сэр Вальтер. — Свою лепту я внесу, упираться не стану, но ведь тут Чарли, этот юнец напичкан остротами, как радикал изменами. Уж он сумеет придумать веселую завязку.

Диккенс покачал головой, очевидно, собираясь отказаться от предложенной чести, но тут кто-то из современных писателей — из-за толпы мне его не было видно — проговорил:
— А что, если начать с того конца стола и продолжать далее всем подряд, чтобы каждый мог добавить, что подскажет ему фантазия?
— Принято! Принято! — раздались голоса, и все повернулись в сторону Дефо; несколько смущенный, он набивал трубку из массивной табакерки.
— Послушайте, други, здесь есть более достойные… — начал было он, но громкие протесты не дали ему договорить.
А Смоллет крикнул:
— Не отвиливай, Дэн, не отвиливай! Тебе, мне и декану надобно тремя короткими галсами вывести судно из гавани, а потом пусть себе плывет, куда заблагорассудится!

Поощряемый таким образом, Дефо откашлялся и повел рассказ на свой лад, время от времени попыхивая трубкой:

«Отца моего, зажиточного фермера в Чешире, звали Сайприен Овербек, но, женившись в году приблизительно 1617, он принял фамилию жены, которая была из рода Уэллсов, и потому я, старший сын, получил имя Сайприен Овербек Уэллс. Ферма давала хорошие доходы, пастбища ее славились в тех краях, и отец мой сумел скопить тысячу крон, которую вложил в торговые операции с Вест-Индией, завершившиеся столь успешно, что через три года капитал отца учетверился. Ободренный такой удачей, он купил на паях торговое судно, загрузил его наиболее ходким товаром (старыми мушкетами, ножами, топорами, зеркалами, иголками и тому подобным) и в качестве суперкарго посадил на борт и меня, наказал мне блюсти его интересы и напутствовал своим благословением.
До островов Зеленого мыса мы шли с попутным ветром, далее попали в полосу северо-западных пассатов и потому быстро продвигались вдоль африканского побережья. Если не считать замеченного вдали корабля берберийских пиратов, сильно напугавшего наших матросов, которые уже почли себя захваченными в рабство, нам сопутствовала удача, пока мы не оказались в сотне лиг от Мыса Доброй Надежды, где ветер вдруг круто повернул к югу и стал дуть с неимоверной силой. Волны поднималась на такую высоту, что грот-рея оказывалась под водой, и я слышал, как капитан сказал, что, хотя он плавает по морям вот уже тридцать пять лет, такого ему видеть еще не приходилось и надежды уцелеть для нас мало. В отчаянии я принялся ломать руки и оплакивать свою участь, но тут с треском рухнула за борт мачта, я решил, что корабль дал течь, и от ужаса упал без чувств, свалившись в шпигаты, и лежал там, словно мертвый, что и спасло меня от гибели, как будет видно в дальнейшем. Ибо матросы, потеряв всякую надежду на то, что корабль устоит против бури, и каждое мгновение ожидая, что он вот-вот пойдет ко дну, кинулись в баркас и, по всей вероятности, встретили именно ту судьбу, какой думали избежать, потому что с того дня я больше никогда ничего о них не слышал. Я же, очнувшись, увидел, что по милости провидения море утихло, волны улеглись и я один на всем судне. Это открытие привело меня в такой ужас, что я мог только стоять, в отчаянии ломая руки и оплакивая свою печальную участь; наконец я несколько успокоился и, сравнив свою долю с судьбой несчастных товарищей, немного повеселел, и на душе у меня отлегло. Спустившись в капитанскую каюту, я подкрепился снедью, находившейся в шкафчике капитана».

Дойдя до этого места, Дефо заявил, что, по его мнению, он дал хорошее начало и теперь очередь Свифта...

...

...Сэр Вальтер проявлял величайшее нетерпение, пока Бульвер Литтон вёл свой рассказ, и, когда тот подошёл к этой части своего повествования, раздражённо прервал его:

- Мы бы хотели послушать что-нибудь в твоей собственной манере, Молодой Человек, - сказал он. - Анималистико-магнетическо-электро-истерико-биолого-мистический рассказ - вот твой подлинный стиль. а то, что ты сейчас наговорил - всего лишь жалкая копия с меня, и ничего больше.

Среди собравшихся поднялся гул одобрения, а Дефо заметил:

- Право, мистер Литтон, хотя, быть может, это всего лишь простая случайность, но сходство. сдаётся мне, чертовски разительное. Замечания нашего друга сэра Вальтера нельзя не почесть справедливыми.

- Быть может, вы и это сочтёте за подражание, - ответил Литтон с горечью и, откинувшись в кресле и глядя скорбно, так продолжал рассказ:

"Едва наш герой улегся на соломе, устилавшей пол его темницы, как вдруг в стене открылась потайная дверь и за её порог величаво ступил почтенного вида Старец. Пленник смотрел на него с изумлением, смешанным с благоговейным страхом, ибо на высоком челе старца лежала печать великого знания, недоступного сынам человеческим. Незнакомец был облачён в длинное белое одеяние, расшитое арабскими кабалистическими письменами; высокая алая тиара, с символическими знаками квадрата и круга, усугубляла величие его облика.

- Сын мой, - промолвил Старец, обратив проницательный и вместе с тем затуманенный взор на сэра Овербека. - Все вещи и явления ведут к небытию, и небытие есть первопричина всего сущего. Космос непостижим. В чём же тогда цель нашего существования?

Поражённый глубиной этого вопроса и философическими взглядами Старца, наш герой приветствовал гостя и осведомился об его имени и звании. Старец ответил, и голос его то крепнул, то замирал в музыкальной каденции, подобно вздоху восточного ветра, и тонкие ароматические пары наполнили помещение.

- Я - извечное отрицание не-Я, - вновь заговорил Старец. Я квинтэссенция небытия. нескончаемая сущность несуществующего. В моём облике ты видишь то, что существовало до возникновения материи и за многие-многие годы до начала времени. Я алгебраический X, обозначающий бесконечную делимость конечной частицы.

Сэр Овербек почувствовал трепет, как если бы холодная, как лёд, рука легла ему на лоб.

- Зачем ты явился. чей ты посланец? - прошептал он, простираясь перед таинственным гостем.

- Я пришёл поведать тебе о том, что вечности порождают хаос и что безмерности зависят от божественной ананке (греч. - рок). Бесконечность пресмыкается перед индивидуальностью. Движущая сущность - перводвигатель в мире духовного, и Мыслитель бессилен перед пульсирующей Пустотой. Космический процесс завершается только непознаваемым и непроизносимым..." - Могу ли я спросить Вас, мистер Смолетт, что Вас так смешит?

- Нет-нет, чорт поберри! - воскликнул Смолетт, давно уже посмеивающийся. - Можешь не опасаться, что кто-нибудь станет оспаривать твой стиль, мистер Литтон!

- Спору нет, это твой и только твой стиль, - пробормотал сэр Вальтер.

- И притом прелестный, - вставил Лоренс Стерн с ядовитой усмешкой. - Прошу пояснить, сыр, на каком языке вы изволили говорить?

Эти замечания, поддержанные одобрением всех остальных, до такой степени разъярили Литтона, что он, сперва заикаясь, пытался что-то ответить, но затем, совершенно перестав собой владеть, подобрал со стола разрозненные листки и вышел вон. на каждом шагу роняя свои памфлеты и речи. Всё это так распотешило общество, что в течении нескольких минут в комнате не смолкал смех. Звук его отдавался у меня в ушах всё громче, а огни на столе тускнели, люди вокруг него таяли и, наконец, исчезли один за другим. Я сидел перед тлеющими в кучке пепла углями - всё, что осталось от яркого, бушевавшего пламени, - а весёлый смех высоких гостей превратился в недовольный голос моей Жены, которая. тряся меня за плечи, говорила, что мне следовало бы выбрать более подходящее место для сна.

Так окончились удивительные приключения Сайприена О. Уэллса, но я всё ещё лелею надежду, что как-нибудь в одном из моих будущих снов Великие Мастера Слова закончат начатое ими повествование.
»

Отзывы (0)

 

Добавить отзыв 

Сообщить об ошибке


Статистика

Место в списке кандидатов: 847
Баллы: 245
Средний балл: 5.00
Проголосовало: 49 человек
Голосов за удаление: 0
49 человек поставили 5
Квиз (0)

Нет вопросов по книге Артур Конан Дойль «Литературная мозаика»
Отправить свой вопрос >>>
Сообщить об ошибке



Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика