Хрупкие листья шуршали, опадая на тротуары, и маленький хулиган из соседнего дома уже испытал незабываемое ощущение, возникающее, когда прижмешь язык к покрытому утренним инеем железному почтовому ящику. Каждый вечер — снег, снег… Осень прошла. И это событие, как всегда, заставило вспомнить о покупке угля и о близящемся Рождестве; но Роджер Хэлси, стоя на парадном крыльце своего дома, мысленно уверил мрачно нависшее над пригородом небо в том, что на размышления о погоде у него нет времени. Затем он открыл дверь и торопливо вошел в дом, оставив таким образом холодные сумерки на улице в одиночестве.
В холле было темно, но сверху, из детской, слышались голоса жены, няни и ребенка — продолжался все тот же бесконечный разговор, заключавшийся в основном в «Нет!», «Смотри под ноги, Макси!» и «Ага, попался!», перемежавшихся шутливо-дикими угрозами, слабыми вскриками и периодически повторявшимся решительным топотом ножек ребенка.
Роджер прошел через холл, включил красный торшер и вошел в гостиную. Он положил свой пухлый портфель на стол, сел на стул, несколько минут просидел, устало свесив голову и закрыв глаза. Затем он закурил — но почти сразу же потушил сигарету и, подойдя к лестнице, позвал жену.
— Гретхен!
— Здравствуй, дорогой!
В ее голосе слышался веселый смех.
— Иди скорее, посмотри на малыша!
Он беззвучно выругался.
— Мне не хочется идти наверх, — сказал он вслух. — Спускайся ко мне.
Последовала таинственная пауза, и затем целый ряд быстрых «Нет!» и «Смотри под ноги, Макси!», явно предупреждавших какую-то надвигавшуюся катастрофу.
— Ты спустишься вниз? — повторил Роджер слегка раздраженным голосом.
— Да-да, уже иду!
— Когда же? — крикнул он.
Каждый день в этот час у него возникала одна и та же проблема — как перейти с того требовательного тона, который необходим в городе и на работе, к той нежной и мягкой интонации, которой требует домашняя обстановка. А этим вечером он к тому же был еще и совершенно не склонен к долгим ожиданиям. И когда Гретхен сбежала к нему вниз, перепрыгивая через каждую вторую ступеньку, со взволнованным удивленнем крича: «Вот и я, что такое?» — это обезоружило его.
