Все права на все книги на этом сайте безусловно принадлежат их правообладателям. Если публикация книги на сайте нарушает чьи-либо авторские права,
об этом и она будет немедленно убрана из публичного доступа
Описание:
Персидская легенда об обмененных головах в течение долгих столетий передавалась от отца к сыну во многих восточных царствах, кочуя из одной страны в другую, от народа к народу.
Впервые это предание упоминается в санскритских новеллах XII века «Семьдесят рассказов попугая». Спустя два столетия легенда акклиматизируется в Иране, где её с санскрита переводят на персидский язык, играющим такую же роль на Востоке, как латынь в западной Европе, и она входит в новеллистический сборник «Книга попугая». Вскоре предание об «обмененных головах» ширится на все народы стародавнего Востока. В том же столетии легенда из Ирана минуя Индию, доходит до Средней Азии. Вначале её начинают пересказывать в Туркмении и на арабском языке, позже она ширится и среди других тюркских народов в их народном творчестве. В XVI столетии, после воцарения в Индии тюркской династии бабуридов, предание вновь возвращается в родные края. Этот период совпал с небывалым развитием национального самосознания индийцев, когда всё более возрастал интерес простого люда к культурно-историческим памятникам, в том числе и к «Сказкам попугая». В 1803 году предание переводят на язык урду, один из самых популярных новейших индийских языков, и публикуют в книге Сайда Хайдари «Тона Кахани». И, наконец, последнему варианту предания удаётся вытеснить все остальные и стать каноническим текстом.
Цитата:
«
Сказание о пышнобёдрой Сите, дочери скотовода Сумантры из рода храбрых воителей, и о двух ее мужьях (если здесь уместно это слово), кровавое и смущающее наши чувства, взывает к душевной стойкости того, кто его услышит, к умению противопоставить острие духа свирепым забавам Майи. Нам остается только пожелать, чтобы неколебимое мужество рассказчика послужило примером для его слушателей, ибо, конечно, большая смелость и решимость требуется на то, чтобы рассказать такую историю, чем на то, чтобы выслушать ее. И тем не менее от начала и до конца все происходило именно так, как здесь изложено.
В пору, когда людские сердца полнились воспоминаниями, подобно тому как медленно, со дна, полнится хмельным напитком или кровью жертвенный сосуд, когда лоно строгой богопокорности отверзалось для приятия извечного семени и тоска по Матери вдыхала омолаживающий трепет в старые символы, множа толпы паломников, устремлявшихся по весне к обителям Великой кормилицы, — словом, о ту пору вступили в тесную дружбу двое молодых людей, мало отличавшихся друг от друга возрастом и достоинством каст, но весьма различных по внешнему облику. Младшего звали Нанда, того, что постарше, — Шридаман; одному минуло восемнадцать лет, другому уже двадцать один год, и оба они, каждый в свой день, были опоясаны священным вервием и сопричислены к сонмищу «дважды рожденных».
Родом юноши были из прихрамового селения в стране Кошала, носившего название «Обитель благоденствующих коров», куда, по велению небожителей, в давние времена перекочевали их предки. Храм и селение были обнесены изгородью из кактусов и деревянной стеной с воротами, обращенными на все четыре страны света, у которых некий странствующий созерцатель сущего, служитель богини Речи, в жизни не промолвивший неправедного слова и кормившийся даяниями селян, произнес благословительную молитву: «Пусть столбы и поперечные брусья ворот вечно источают мед и масло».
Дружба обоих юношей зиждилась на разности того, что зовется сущностью человека, и на стремлении каждого из них восполнить свою сущность сущностью другого. Ведь всякое воплощение приводит к обособленности, обособленность — к различию, различие — к сравнению, сравнение — к беспокойству, беспокойство — к изумлению, изумление же — к восхищению, а восхищение — к потребности воссоединиться. «Этад ваи тад — сие есть то». Этому учению тем более подвластна юность — возраст, когда глина жизни еще мягка и ощущение собственной сути еще не застыло, еще не привело к отщепенчеству, к полной огражденности неповторимого «я».