Жан-Поль Сартр - без этого имени немыслимо представить себе историю французской философии и литературы XX века. Мир и по сей день продолжает зачитываться его произведениями. Сам же автор в 1964 году отказался от Нобелевской премии в области литературы, заявив, что ему не хотелось бы ставить под сомнение свою независимость.
Его ранние работы представляют собой философские исследования. Писателю исполнилось тридцать три, когда был напечатан его первый роман "Тошнота" (1938), пронизанный острым ощущением абсурдности жизни. Следующий год ознаменовался выходом в свет сборника рассказов "Стена". Новеллы этого сборника при всей непохожести их персонажей объединяет психологически точное проникновение в характеры людей, понимание природы преград, воздвигаемых между ними.
Цитата:
«
Нас втолкнули в просторную белую комнату. По глазам резанул яркий свет, я зажмурился. Через мгновение я увидел стол, за ним четырех субъектов в штатском, листающих какие-то бумаги. Прочие арестанты теснились в отдалении. Мы пересекли комнату и присоединились к ним. Многих я знал, остальные были, по-видимому, иностранцы. Передо мной стояли два круглоголовых похожих друг на друга блондина, я подумал: наверно, французы. Тот, что пониже, то и дело подтягивал брюки - явно нервничал.
Все это тянулось уже около трех часов, я совершенно отупел, в голове звенело. Но в комнате было тепло, и я чувствовал себя вполне сносно: целые сутки мы тряслись от холода. Конвойные подводили арестантов поодиночке к столу. Четыре типа в штатском спрашивали у каждого фамилию и профессию. Дальше они в основном не шли, но иногда задавали вопрос: "Участвовал в краже боеприпасов?" или: "Где был и что делал десятого утром?" Ответов они даже не слушали или делали вид, что не слушают, молчали, глядя в пространство, потом начинали писать. У Тома спросили, действительно ли он служил в интернациональной бригаде. Отпираться было бессмысленно - они уже изъяли документы из его куртки. У Хуана не спросили ничего, но как только он назвал свое имя, торопливо принялись что-то записывать.
- Вы же знаете, - сказал Хуан, - это мой брат Хозе - анархист. Но его тут нет. А я политикой не занимаюсь и ни в какой партии не состою.
Они молча продолжали писать. Хуан не унимался:
- Я ни в чем не виноват. Не хочу расплачиваться за других. - Губы его дрожали. Конвойный приказал ему замолчать и отвел в сторону. Настала моя очередь.
- Ваше имя Пабло Иббиета?
Я сказал, что да. Субъект заглянул в бумаги и спросил:
- Где скрывается Рамон Грис?
- Не знаю.
- Вы прятали его у себя с шестого по девятнадцатое.
- Это не так.
Они стали что-то записывать, потом конвойные вывели меня из комнаты. В коридоре между двумя охранниками стояли Том и Хуан. Нас повели. Том спросил у одного из конвоиров:
- А дальше что?
- В каком смысле? - отозвался тот.
- Что это было - допрос или суд?
- Суд.
- Ясно. И что с нами будет?
Конвойный сухо ответил:
- Приговор вам сообщат в камере.
То, что они называли камерой, на самом деле было больничным подвалом. Там было дьявольски холодно и вовсю гуляли сквозняки. Ночь напролет зубы стучали от стужи, днем было ничуть не лучше. Предыдущие пять дней я провел в карцере одного архиепископства - что-то вроде одиночки, каменный мешок времен средневековья. Арестованных была такая прорва, что их совали куда придется. Я не сожалел об этом чулане: там я не коченел от стужи, был один, а это порядком выматывает. В подвале у меня по крайней мере была компания. Правда, Хуан почти не раскрывал рта: он страшно трусил, да и был слишком молод, ему нечего было рассказывать. Зато Том любил поговорить и к тому же знал испанский отменно.
