XIV
АНГЛИЙСКИЕ НОЖНИЦЫ
Шестнадцатилетняя
девушка, щечки как розаны, – и все-таки румянится.
Полидори
то касается Жюльена, то он
после предложения Фуке чувствовал себя просто несчастным; он никак не мог ни на
чем остановиться.
«Ах,
должно быть, у меня не хватает характера! Плохим бы я был солдатом у Наполеона.
Ну хоть по крайней мере, – заключил он, – мое приключение с хозяйкой
дома развлечет меня на некоторое время».
На
его счастье, подобная развязность даже и в этом весьма малозначительном случае
совсем не вязалась с его истинным душевным состоянием. Г-жа де Реналь пугала
его своим новым нарядным платьем. Это платье было для него как бы авангардом
Парижа. Его гордость не позволяла ему ни в чем полагаться на случай или на
собственную находчивость, которая могла бы выручить его в нужный момент.
Основываясь на признаниях Фуке и на том немногом, что он прочел о любви в
Библии, он составил себе весьма тщательный и подробный плац кампании. А так как
он все же находился в большом смятении, хоть и не сознавался себе в этом, он
решился записать для себя этот план.
Утром
в гостиной г-жа де Реналь очутилась на минутку наедине с ним.
– Вас
зовут Жюльен. А как ваше второе имя? – спросила она.
На
этот столь лестный вопрос наш герой не сумел ничего ответить. Подобная
возможность не была предусмотрена в его плане. Не будь у него в голове этого
дурацкого плана, его находчивый ум тут же пришел бы ему на выручку, а
неожиданность только подстегнула бы его остроумие.
От
сознания собственной неловкости он еще больше смешался. Г-жа де Реналь тут же
простила ему его замешательство. Оно показалось ей умилительно-простосердечным.
По ее мнению, как раз только этого-то простосердечия и недоставало в манерах
этого молодого человека, которого все считали таким умным.
– Твой
юный учитель внушает мне сильное недоверие, – не раз говорила ей г-жа Дервиль. –
У него такой вид, точно он все обдумывает и шагу не ступит, не рассчитав
заранее. Вот уж себе на уме!
Жюльен
испытывал острое чувство унижения оттого, что так глупо растерялся и не сумел
ответить г-же де Реналь.
«Такой
человек, как я, обязан перед самим собой загладить этот промах», – решил
он и, улучив момент, когда они переходили из одной комнаты в другую, он,
повинуясь этому чувству долга, поцеловал г-жу де Реналь.
Трудно
было придумать что-либо более неуместное, более неприятное и для него и для
нее, и, вдобавок ко всему, более безрассудное. Их чуть было не заметили. Г-жа
де Реналь подумала: не сошел ли он с ума? Она испугалась и вместе с тем страшно
возмутилась. Эта нелепая выходка напомнила ей г-на Вально.
«Что,
если бы я была здесь совсем одна с ним?» – подумала она. И вся ее добродетель
вернулась к ней, ибо любовь стушевалась.
Она
постаралась устроить так, чтобы кто-нибудь из мальчиков постоянно находился при
ней.
День
тянулся скучно для Жюльена; он с величайшей неловкостью пытался проводить в
жизнь свой план обольщения. Ни разу он не взглянул просто на г-жу де Реналь, он
кидал на нее только многозначительные взоры. Однако он был не настолько глуп,
чтобы не заметить, что ему совсем не удается быть любезным, а еще того менее –
обольстительным.
Госпожа
де Реналь просто опомниться не могла, так удивляла ее и эта его неловкость и
эта невероятная дерзость. «А может быть это первая любовь заставляет то робеть,
то забываться умного человека, – наконец догадалась она, и ее охватила
неизъяснимая радость. – Но может ли это быть? Значит, моя соперница его не
любила?»
После
завтрака г-жа де Реналь прошла в гостиную; к ней явился с визитом господин
Шарко де Можирон, помощник префекта в Брэ. Она уселась за высокие пяльцы и
занялась вышиванием. Рядом с ней сидела г-жа Дервиль. И вот тут-то, средь бела
дня, нашего героя вдруг осенило пододвинуть свой сапог и легонько наступить им
на хорошенькую ножку г-жи де Реналь в ту самую минуту, когда ее ажурные чулочки
и изящные парижские туфельки, несомненно, привлекали взоры галантного помощника
префекта.
Госпожа
де Реналь испугалась не на шутку; она уронила на пол ножницы, клубок шерсти,
все свои иголки – и все это только для того, чтобы жест Жюльена мог кое-как
сойти за неловкую попытку подхватить на лету соскользнувшие со столика ножницы.
К счастью, эти маленькие ножницы из английской стали сломались, и г-жа де
Реналь принялась горько сетовать, что Жюльен не подоспел вовремя.
– Вы
ведь видели, как они у меня выскользнули? Вы заметили это раньше меня и могли
бы их подхватить, а вместо этого вы с вашим усердием только пребольно ударили
меня по ноге.
Все
это обмануло помощника префекта, но отнюдь не г-жу Дервиль. «У этого хорошенького
мальчишки преглупые манеры!» – подумала она; житейская мудрость
провинциального света таких промахов не прощает. Г-жа де Реналь улучила минутку
и сказала Жюльену:
– Будьте
осторожны, я вам это приказываю.
Жюльен
сам сознавал свою неловкость, и ему было очень досадно. Он долго рассуждал сам
с собой, следует ли ему рассердиться на это «я вам приказываю». У него хватило
ума додуматься: «Она могла сказать мне – я приказываю, если бы речь шла о
чем-нибудь, что касается детей и их воспитания; но если она отвечает на мою любовь,
она должна считать, что между нами полное равенство. Какая это любовь, если нет
равенства…» И все мысли его сосредоточились на том, чтобы откопать в памяти
разные прописные истины по поводу равенства. Он злобно повторял про себя стих
Корнеля, который несколько дней тому назад прочла ему г-жа Дервиль:
………………………………………Любовь
Сама есть равенство –
она его не ищет.
Жюльен
упорно продолжал разыгрывать донжуана, а так как у него еще никогда в жизни не
было ни одной возлюбленной, он весь этот день вел себя как последний дурак.
Одно только он рассудил правильно: досадуя на себя и на г-жу де Реналь и с
ужасом думая о том, что приближается вечер и ему опять придется сидеть рядом с
ней в саду, в темноте, он сказал г-ну де Реналю, что ему надо отправиться в
Верьер, к кюре, и ушел сразу же после обеда, а вернулся совсем поздно, ночью.
Когда
Жюльен пришел к г-ну Шелану, оказалось, что тот перебирается из своего прихода:
в конце концов его все-таки сместили, а его место занял викарий Малой. Жюльен
принялся помогать старику кюре, и тут ему пришло в голову написать Фуке, что он
отказался от его дружеского предложения, потому что всей душой верил в свое
призвание к служению церкви, но что сейчас он увидел такую вопиющую несправедливость,
что его берет сомнение, не полезнее ли ему будет для спасения души отказаться
от мысли о священном сане.
Жюльен
был в восторге от своей блестящей идеи воспользоваться смещением кюре и сделать
себе из этого лазейку, чтобы иметь возможность обратиться к торговле, если
унылое благоразумие возьмет в его душе верх над героизмом.
|