XIII
Вера
Николаевна вернулась домой поздно вечером и была рада, что не застала дома ни мужа,
ни брата.
Зато ее
дожидалась пианистка Женни Рейтер, и, взволнованная тем, что она видела и слышала,
Вера кинулась к ней и, целуя ее прекрасные большие руки, закричала:
– Женни,
милая, прошу тебя, сыграй для меня что-нибудь, – и сейчас же вышла из комнаты
в цветник и села на скамейку.
Она
почти ни одной секунды не сомневалась в том, что Женни сыграет то самое место
из Второй сонаты, о котором просил этот мертвец с смешной фамилией Желтков.
Так оно
и было. Она узнала с первых аккордов это исключительное, единственное по глубине
произведение. И душа ее как будто бы раздвоилась. Она единовременно думала о
том, что мимо нее прошла большая любовь, которая повторяется только один раз в
тысячу лет. Вспомнила слова генерала Аносова и спросила себя: почему этот
человек заставил ее слушать именно это бетховенское произведение, и еще против
ее желания? И в уме ее слагались слова. Они так совпадали в ее мысли с музыкой,
что это были как будто бы куплеты, которые кончались словами: «Да святится
имя Твое».
«Вот
сейчас я вам покажу в нежных звуках жизнь, которая покорно и радостно обрекла себя
на мучения, страдания и смерть. Ни жалобы, ни упрека, ни боли самолюбия я не
знал. Я перед тобою – одна молитва: «Да святится имя Твое».
Да, я
предвижу страдание, кровь и смерть. И думаю, что трудно расстаться телу с
душой, но, Прекрасная, хвала тебе, страстная хвала и тихая любовь. «Да
святится имя Твое».
Вспоминаю
каждый твой шаг, улыбку, взгляд, звук твоей походки. Сладкой грустью, тихой,
прекрасной грустью обвеяны мои последние воспоминания. Но я не причиню тебе
горя. Я ухожу один, молча, так угодно было богу и судьбе. «Да святится имя
Твое».
В
предсмертный печальный час я молюсь только тебе. Жизнь могла бы быть прекрасной
и для меня. Не ропщи, бедное сердце, не ропщи. В душе я призываю смерть, но в
сердце полон хвалы тебе: «Да святится имя Твое».
Ты, ты и
люди, которые окружали тебя, все вы не знаете, как ты была прекрасна. Бьют часы.
Время. И, умирая, я в скорбный час расставания с жизнью все-таки пою – слава
Тебе.
Вот она
идет, все усмиряющая смерть, а я говорю – слава Тебе!..»
Княгиня
Вера обняла ствол акации, прижалась к нему и плакала. Дерево мягко сотрясалось.
Налетел легкий ветер и, точно сочувствуя ей, зашелестел листьями. Острее
запахли звезды табака… И в это время удивительная музыка, будто бы подчиняясь
ее горю, продолжала:
«Успокойся,
дорогая, успокойся, успокойся. Ты обо мне помнишь? Помнишь? Ты ведь моя единая
и последняя любовь. Успокойся, я с тобой. Подумай обо мне, и я буду с тобой,
потому что мы с тобой любили друг друга только одно мгновение, но навеки. Ты
обо мне помнишь? Помнишь? Помнишь? Вот я чувствую твои слезы. Успокойся. Мне
спать так сладко, сладко, сладко».
Женни
Рейтер вышла из комнаты, уже кончив играть, и увидала княгиню Веру, сидящую на
скамейке всю в слезах.
– Что
с тобой? – спросила пианистка.
Вера, с
глазами, блестящими от слез, беспокойно, взволнованно стала целовать ей лицо,
губы, глаза и говорила:
– Нет,
нет, – он меня простил теперь. Все хорошо.
[1]
Записная книжка (франц.).
[2]
до востребования (искаж. франц. poste restante).
|