26 июля
Я не раз уже давал себе слово пореже видеться с ней. Но
попробуй-ка сдержи слово! Каждый день я не могу устоять перед искушением и
свято обещаю пропустить завтрашний день.
А когда наступает завтрашний день, я неизменно нахожу
веский предлог и не успеваю оглянуться, как я уже там. Либо она скажет с
вечера:
«Завтра вы, конечно, придете?» Как же после этого
остаться дома? Либо даст мне поручение, и я считаю, что приличней самому
принести ответ; а то день выдастся уж очень хороший, и я отправляюсь в
Вальхейм, а оттуда до нее всего полчаса ходьбы. На таком близком расстоянии
сила притяжения слишком велика, — раз, и я там! Бабушка моя знала сказку
про магнитную гору: когда корабли близко подплывали к ней, они теряли все
железные части, гвозди перелетали на гору, и несчастные моряки гибли среди
рушившихся досок.
30 июля
Приехал Альберт, и мне надо удалиться. Пусть он будет
лучшим, благороднейшим из людей и я сочту себя во всех отношениях ниже его, тем
не менее нестерпимо видеть его обладателем стольких совершенств. Обладателем!
Одним словом, Вильгельм, жених приехал. Он милый, славный, и необходимо с ним
ладить. По счастью, я не был при встрече! Это надорвало бы мне душу. Надо
сказать, он настолько деликатен, что ещё ни разу не поцеловал Лотту в моем
присутствии. Воздай ему за это господь! Его стоит полюбить за то, что он умеет
уважать такую девушку. Ко мне он доброжелателен, и я подозреваю, что это больше
влияние Лотты, чем личная симпатия; на это женщины мастерицы, и они правы: им
же выгоднее, чтобы два воздыхателя ладили между собой, только это редко
случается.
Однако же Альберт вполне заслуживает уважения. Его
сдержанность резко отличается от моего беспокойного нрава, который я не умею
скрывать. Он способен чувствовать и понимает, какое сокровище Лотта.
По-видимому, он не склонен к мрачным настроениям, а ты знаешь, что этот порок
мне всего ненавистнее в людях.
Он считает меня человеком незаурядным, а моя
привязанность к Лотте и восхищение каждым ее поступком увеличивают его
торжество, и он тем сильнее любит ее. Не могу поручиться, что он не донимает ее
порой мелкой ревностью; во всяком случае, на его месте я бы вряд ли уберегся от
этого демона.
Как бы там ни было, но радость, которую я находил в
обществе Лотты, для меня кончена. Что это-глупость или самообольщение? К чему
названия? От этого дело не изменится! Все, что я знаю теперь, я знал ещё до
приезда Альберта, знал, что не имею права домогаться ее, и не домогался.
Конечно, поскольку можно не стремиться к обладанию таким совершенством; а
теперь, видите ли, дурачок удивляется, что явился соперник и забрал у него
любимую девушку.
Я стискиваю зубы и смеюсь над собственным несчастьем, но
вдвойне, втройне смеялся бы над тем, кто сказал бы, что я должен смириться, и
раз иначе быть не может… ах, избавьте меня от этих болванов! Я бегаю по лесам,
а когда прихожу к Лотте, и с ней в беседке сидит Альберт, и мне там не место,
тогда я начинаю шалить и дурачиться, придумывая разные шутки и проказы.
«Ради бога! Умоляю вас, без вчерашних сцен! —
сказала мне Лотта. — Ваша веселость страшна». Между нами говоря, я улучаю
время, когда он занят, миг и я там, и невыразимо счастлив, если застаю ее одну.
8 августа
Бог с тобой, милый Вильгельм! Я вовсе не имел в виду
тебя, когда называл несносными людей, требующих от нас покорности неизбежной
судьбе. Мне и в голову не приходило, что ты можешь разделять их мнение. Но, в
сущности, ты прав. Только вот что, друг мой! На свете редко приходится решать,
либо да, либо — нет! Чувства и поступки так же многообразны, как разновидности
носов между орлиным и вздернутым. Поэтому не сердись, если я, признав все твои
доводы, тем не менее попытаюсь найти лазейку между «да» и «нет».
Ты говоришь: «Либо у тебя есть надежда добиться Лотты,
либо нет. Так! В первом случае старайся увенчать свои желания; в противном случае
возьми себя в руки, попытайся избавиться от злополучного чувства, которое
измучает тебя вконец!» Легко сказать, милый друг, но только лишь сказать…
А если перед тобой несчастный, которого медленно и
неотвратимо ведет к смерти изнурительная болезнь, можешь ты потребовать, чтобы
он ударом кинжала сразу пресек свои мучения? Ведь недуг, истощая все силы,
отнимает и мужество избавиться от него.
Конечно, ты мог бы в ответ привести другое сравнение:
всякий предпочтет отдать на отсечение руку, чем слабостью и нерешительностью
поставить под угрозу самую свою жизнь. Пожалуй! Но на этом перестанем донимать
друг друга сравнениями. Довольно!
Да, Вильгельм, у меня бывают минуты такого мужества,
когда я готов вскочить, все стряхнуть с себя и бежать, вот только не знаю —
куда.
Вечером
Сегодня мне попался в руки мой дневник, который я
забросил с некоторых пор, и меня поразило, как сознательно я, шаг за шагом, шел
на это, как ясно видел всегда свое состояние и тем не менее поступал не лучше
ребенка, и теперь ещё ясно вижу все, но даже не собираюсь образумиться.
|
